Выступление на ТВ

Выступление на ТВ

Через несколько дней после выпускного вечера в школе, мне позвонили из молодёжной редакции областного телевиденья и пригласили поучаствовать в передаче, посвящённой выпускникам школ.

– А что я должна буду делать?

– Прочесть свои стихи. Вас нам рекомендовала молодёжная газета. А точнее – Игорь Пуппо.

– Вообще-то я не читаю своих стихов.

Пауза.

– Почему?

– Не люблю.

Пауза.

– Тогда мы вас представим, а стихи прочтёт девушка из студии художественного слова.

Я минуту посомневалась, но потом согласилась:

– Ну, ладно.

– Вот и замечательно! Не забудьте взять выпускное платье. И стихи!

* * *

Едем в Днепропетровск с Фёдором, у него там дела. Раннее утро, бескрайняя степь, прямая, как взлётная полоса, лента шоссе, – до самого горизонта… и там, на горизонте, прямо над дорогой всплывает огромный, красный диск солнца…

И опять мне кажется, что это какая-то другая планета… И не солнце встаёт над дорогой – а огненный, воинственный Марс…

Фёдор довёз меня до самого телецентра и даже зашёл со мной в редакцию.

Нас встретил очень приветливый молодой человек и так горячо благодарил меня за то, что я приехала, что мне было даже неудобно (а Фёдору, я видела это, было приятно).

– И сколько поэтов будет выступать в вашей передаче? – спросил Фёдор.

– Один. Только ваша дочь.

Фёдору стало ещё приятнее. Я удивилась: кто ж ещё там будет?

– О, много разного народу! Танцоры, певцы, декламаторы… Победители разных фестивалей и конкурсов. Но все – выпускники этого года. Кстати, может, ты всё же сама прочтёшь свои стихи?

– Нет-нет!

– Ну, как знаешь. Хотя когда читает автор, это всегда интереснее.

Но я уже упёрлась в своё «нет» и сдвинуть меня с него было невозможно.

Потом Фёдор уехал по своим делам в главк, а я – на Философскую улицу. Первый раз я приехала сюда одна, и мне это было удивительно. Неужели детство действительно кончилось?…

Соседей не было дома. Я достала в условном месте такую железную штуку, вроде небольшой кочерёжки, всунула её в специальную дырку в двери, зацепила кочерёжкой дырочку на внутреннем засове, как всегда делала бабушка, и вошла в квартиру. И меня сразу обняли знакомые с детства запахи!…

Принесла из колонки воды, налила в железный рукомойник с висячим носиком, умылась над запылённым тазиком. Вскипятила на газу старый синий чайник. Газ – это единственное новшество в этом старом доме.

Открыла комнату… Всё – как всегда! Законсервированное детство. В этом воздухе даже страшно двигаться – как бы не нарушить жизнь плотно слежавшихся молекул… Не сломать бы эту ауру, этот мир, такой вечный и, одновременно, такой хрупкий, почти призрачный…

Попила чаю с тёплыми бубликами, которые купила у Озёрки, здесь всегда ужасно вкусные бублики: свежие, хрустящие, щедро присыпанные маком, – обожаю с детства! Странно, никогда не пила чай на Философской в одиночестве…

Нашла в шкафу старый бабушкин утюг, пригладила своё выпускное платье. Не думала, что мне придётся надевать его ещё раз. А за окном, как всегда, по крыше соседского сарая разгуливали нежно-кофейные горлицы, мои любимые с детства птички…

И – отправилась в парк Шевченко, который находится на острове – посреди Днепра.

Сначала – пешком по Философской, вниз, к Озёрке, потом по сырому Бобровому переулку, вышла на улицу Шмидта к старому цирку, дошла до проспекта и дальше – на красном трамвае – вверх, вверх по залитому солнцем зелёному, ласково шелестящему бульвару…

* * *

Сначала у нас была репетиция. По парку сновали операторы, режиссёры, ещё какие-то теле-деятели, на полянке стоял теле-вагончик с аппаратурой, и внутри его суетились телевизионные люди. Каждому участнику, кроме его выступления, отводилась ещё какая-то маленькая роль: кто-то прогуливался с компанией по берегу Днепра, кто-то сидел на лавочке и непринуждённо общался с соседом (именно это выпало мне), а кто-то романтично смотрел в синюю днепровскую даль… Ну, и так далее. А операторы бегали со своими камерами и искали удачные ракурсы.

А потом все собрались на танцплощадке, и началась репетиция: кто-то пел, кто-то танцевал… Дошла очередь до моего стихотворения. Редактор выбрал стихи про осенние листья, хотя с разгаром лета это не очень вязалось, но другие стихи, сказал редактор, у меня ещё более грустные, так что остановились на этом. Дали листочек девочке – победительнице конкурса чтецов.

И когда она стала читать мои тихие, задумчивые стихи, мне сделалось просто дурно. Она декламировала их с такими высокопарными жестами, с такой кондовой патетикой в голосе, что я своих стихов просто не узнала! Я чуть не заплакала от огорчения.

– Это ужасно… – сказала я. – Лучше я сама буду читать.

– Вот и прекрасно! – сказал помощник режиссёра. – Иди к микрофону, читай.

– Только не сейчас! – взмолилась я. – Я прочту на передаче.

– А отрепетировать? Все репетируют.

– Можно я не буду?

– Ну, уж эти мне поэты! – схватился за голову помреж. – Иди в вагончик, договаривайся сама с режиссёром.

Пошла в вагончик. Там сидели перед экраном два дядечки, один из них – главный режиссёр передачи.

– А сможешь без репетиции? – просил он.

– Смогу! – сказала я с замиранием сердца.

– Ну, ладно. Только не подведи. Главное – подойди поближе к микрофону, чтобы тебя было слышно. А то голос у тебя больно тихий.

– Спасибо!

Я ещё постояла в вагончике, сплошь увитом проводами, как в паучьем царстве, поглядела, как на экране танцевали очередные лауреаты. Из разговора оператора и режиссёра узнала, что передача будет транслироваться на три области: Днепропетровскую, Кировоградскую и… Одесскую!

– А в самой Одессе это тоже будут показывать? – спросила я.

– Конечно! – сказал режиссёр.

Я вышла из вагончика, шальная от счастья. В Одессе! Это увидят в Одессе!

И, может быть, мой отец увидит меня…

После репетиции был перерыв. А потом – съёмка. Передача шла в прямом эфире. У меня, разумеется, тряслись поджилки, минутами я чувствовала дурноту при мысли, что мне придётся открывать рот и САМОЙ читать свои стихи… Но я тут же вспоминала патетическую чтицу, и моя уверенность крепла.

Наконец, очередь дошла до моих стихов. Девушка-конферансье объявила меня и протянула мне микрофон. И когда я взяла в руки микрофон, со мной случилось что-то удивительное. Пропал страх, внутри ничего не тряслось, и это вообще была как будто не я, – а я смотрела на себя немного со стороны, из какого-то другого измерения – на ту, которая держала микрофон и читала стихи:

Я соберу отчаянность и веру,

И соберу букет осенних листьев…

И вдруг приду к тебе и стукну в двери,

И листья в ящик опущу, как письма…

Ты всё поймёшь, поставишь листья в вазу.

Они засохнут в медленном огне…

Я взглянула на помощника режисёра, который стоял на другом краю танцплощадки, как раз напротив меня, у него было такое странное лицо, то ли испуганное, но ли расстроенное, что у меня мелькнула мысль: наверное, не работает микрофон! И я, продолжая читать, сделала несколько шагов ко второму микрофону, стоящему на стойке, и так, держа перед собой два микрофона, дочитала стихотворение до конца. Помреж поднял вверх большой палец! Ребята, стоящие вокруг, аплодировали мне…

(А где-то, в далёкой Одессе, может быть… мой отец… Почему бы, собственно говоря, и нет?…)

Потом оказалось, что оба микрофона прекрасно работали.

– Зачем тебе понадобился второй? – смеясь, спросил помреж.

– У вас такое лицо испуганное было. Я подумала, что меня не слышно.

– Вовсе не испуганное. Просто расчувствовался. Стихи-то у тебя классные! И читала ты здорово. Мне в какой-то момент показалось, что это – про меня…

Таким был мой дебют на телевиденье.