Чудесные каникулы с замечательными последствиями
Чудесные каникулы с замечательными последствиями
Зимние каникулы. Мы приезжаем с бабушкой на Философскую.
Я буду ходить к логопеду, который обнаружился неподалёку в железнодорожной поликлинике. Кто-то бабушке его насоветовал, как замечательного специалиста, который лечит гипнозом, и бабушка уже ходила к нему и обо всём договорилась. Он согласился поработать со мной, хотя я не только не из этого района, но вообще из другого города. Но чем-то бабушка его разжалобила.
И вот мы идём по длинной-предлинной Извилистой улице, под ногами похрустывает снежная крупа, вкусно пахнет свежей, молодой зимой, голые деревья так печально-прекрасны, лохматые дворняжки приветствуют нас из-за калиток, я люблю этот старый район моего родного города, эти маленькие домики с деревянными верандами, увитыми сухим плющом…
Опять мы с бабушкой в Днепропетровске вдвоём, и все зимние каникулы мы будем жить в моей любимой комнатке, и топить с бабушкой печку, а за окном будут постанывать горлицы… Опять бабушка будет по вечерам рассказывать мне истории из своего детства, которые я обожаю слушать, и я буду радоваться, что бабушка – опять моя, НАСТОЯЩАЯ МОЯ бабушка. Такое ощущение, что моя любимая, ласковая бабушка так здесь и живёт, в старом доме на Философской, и никогда не ездила с нами ни в Луганск, ни в Вольногорск. Так тут и живёт, и скучает по мне, и ждёт меня…
Ну, вот мы и опять вместе. Поддерживая друг друга на скользком булыжнике, идём бодро к знаменитому логопеду. Он меня вылечит. Я перестану бояться говорить. У меня всё будет хорошо.
…Логопед оказался высоким черноволосым мужчиной, похожим на грека. Хотя я ждала, что это будет седенький старичок. Игорь Михайлович где-то в возрасте моей мамы, ну может, чуть постарше. Так потом и оказалось: Игорь Михайлович ушёл после школы на фронт. А ещё в школе мечтал стать дефектологом. (Странная мечта для мальчика, подумала я). А на войне его сильно контузило и… он стал заикаться. Поэтому, когда он пришёл после войны поступать на дефектологию, его сначала брать не хотели, говорили, что у него профнепригодность. Не может лечить от заикания человек, который сам заикается! Но Игорь Михайлович был настойчивым. Он разработал свою собственную методику, занимался сам по ней, намного улучшил свою речь и… его приняли на дефектологию!
Сейчас Игорь Михайлович говорит прекрасно, даже трудно что-либо заподозрить. Наверное, он специально рассказал мне о себе, чтобы я поверила в то, что о заикании можно вообще забыть.
И так мы неторопливо общались, как будто старые знакомые, которые давно не виделись, он расспрашивал меня о моей жизни, деликатно не задавая никаких вопросов о том, когда и почему я стала заикаться. Бабушка присутствовала тут же и с восторгом смотрела на Игоря Михайловича. Неожиданно он сказал ей: «Послушайте, а по какому поводу вы, собственно говоря, привели ко мне свою внучку?» Спросил как-то так строго, даже как будто недовольно.
Бабушка покраснела от волнения и начала что-то говорить про испуг, про моё заикание… «Да нет у неё никакого заикания! – перебил её Игорь Михайлович. – Никакого дефекта речи у вашей внучки я не наблюдаю. НИКАКОГО. Уж поверьте мне, я в этом специалист. Да вы и сами слышите: она говорит прекрасно! Мы полчаса уже с ней общаемся, и – никакого заикания!»
Он как будто даже сердился, что мы попусту к нему пришли. Потом я поняла, что он специально так резко сказал – это уже было началом лечения. Ведь Игорь Михайлович лечил внушением!
«Никакого заикания у тебя нет!» – сказал он, твёрдо глядя мне в глаза своими тёмно-карими, настойчивыми глазами – с этими глазами невозможно было спорить.
– А что же у неё тогда есть?… – пролепетала испуганно бабушка.
– Что у неё есть? Повышенная возбудимость есть. Девочка впечатлительная, нервная. Но это не болезнь, это – натура у неё такая. Вот и стихи от этого пишет. Толстокожие стихов не пишут, уж поверьте мне.
– Так что же нам делать с этой её натурой? Ведь когда в школе к доске вызывают, она молчит, как немая…
– Просто девочке вашей не хватает уверенности в себе. Но с этим я постараюсь ей помочь.
– А какие будут рекомендации, доктор?
– Рекомендации?… Ты любишь холодную воду? – спросил он меня.
– Ненавижу.
– Я так и думал… При такой возбудимой нервной системе нельзя умываться по утрам холодной водой. Так что моя первая рекомендация: умываться только тёплой!
Бабушка даже руками всплеснула:
– Доктор, а как же быть с закаливанием? Отец заставляет её каждое утро обливаться по пояс холодной водой.
– Ни в коем случае! Ни в коем! Даже простое умывание холодной водой сводит на нет весь ночной отдых. А обливание по пояс – это для неё сильнейший стресс! Нервная система тут же приходит в высшую точку возбуждения. Ни в коем случае! Объясните это её отцу. Или пусть зайдёт ко мне, я сам ему объясню. Ну, и спокойная обстановка в доме. Спокойная и весёлая. Это – главное.
– Да мы уж стараемся… – сказала тихонько обескураженная бабушка.
При этих её словах я поперхнулась от смеха. Но Игорь Михайлович расценил мой смех совсем наоборот. Он сказал бабушке одобрительно:
– Вот и правильно делайте! Веселье для вашей внучки – лучшее лекарство. Ты любишь кинокомедии? – спросил он меня.
– Нет!
– Я так и думал.
– Почему?
– По глазам видно. Но тебе придётся их полюбить. Я тебе их, как доктор, прописываю: весёлые комедии – и не морщись, пожалуйста!. Весёлые книжки – ну, послушай, я же не горькие пилюли тебе прописываю! Отчего такое страдание на лице? Одним словом, я тебе прописываю всяческие развлечения: цирк, вечеринки с друзьями, танцы до упаду…
– Ну, это-то они любят! – сказала бабушка.
– Вот и хорошо. Побольше веселья и положительных эмоций. Учись радоваться!
А потом бабушка вышла, а я лежала на жёстком, но почему-то очень уютном топчане с закрытыми глазами и слушала мягкий, настойчивый голос Игоря Михайловича. Он расхаживал по комнате туда-сюда, обвевая меня полами своего белого халата, и убеждал меня в том, что я спокойна, что на душе у меня легко, что я уверена в себе при любых обстоятельствах, что Я ЛЮБЛЮ ОБЩАТЬСЯ и УМЕЮ ОБЩАТЬСЯ! Ах, как мне сладко было это слышать! Конечно, это был не гипноз, как я его себе представляю, потому что я не спала, мне даже жалко было бы спать, я всем своим существом впитывала волшебные слова Игоря Михайловича…
На следующий же день, чтобы доставить мне положительные эмоции, бабушка повела меня в театр на балет «Лебединое озеро». И я обнаружила, что по телевизору балет мне нравится гораздо больше. Дело в том, что по телевизору не слышно, как скрипят пуанты! А тут я весь спектакль просидела в мурашках… Это было ужасно, как они скрипели, у меня прямо волосы на голове шевелились от этого звука! Бабушке я, конечно, ничего не сказала, чтобы не огорчать её. Но на её вопрос, не хочу ли я сходить ещё на какой-нибудь балет, спешно сказала: «Нет-нет! Давай лучше сходим в наш цирк».
Но в нашем старом цирке на улице Шмидта представления не было, а гастролировал зверинец. Так и раньше тут было: летом – цирковое представление, а зимой – звериное выставление. Мы посетили зверинец, и я вдохнула родные с детства «зверские» запахи. Как же здорово здесь пахнет! Прямо не уходила бы отсюда! С удовольствием бы поселилась в какой-нибудь маленькой клеточке. А в маленькой клеточке чтобы стоял маленький домик… чтобы скрутиться в нём калачиком… ах, как хорошо! Может, мне после школы пристроится уборщицей зверских клеток?… Со зверьми мне, наверное, было бы гораздо легче, чем с людьми…
…Все каникулы, каждый день, то утром, то вечером, я спешила по Извилистой улице, по скользкому старинному булыжнику, припорошенному сахарным снежком, навстречу волшебным словам Игоря Михайловича…
Он говорил:
– Странно, что ты не засыпаешь. У меня все засыпают. Но, с другой стороны, это значит, что у тебя сильная воля, и тебе никто никогда не сможет навязать своё мнение. Ты от этого застрахована. Скажи вот: ты часто уступаешь в споре?
– Никогда!
– Оно и видно.
Но спорить с Игорем Михайловичем мне вовсе не хотелось, не было повода для спора. Он, как настоящий волшебник, угадывал мои затаённые желания и вытаскивал их наружу, показывая мне, что в этих желаниях нет никакого трагического оттенка, что они, мои желания, – простые, естественные и их исполнение доступно мне, как и большинству других людей. Да, я ХОЧУ говорить – и я МОГУ говорить. Я ХОЧУ общаться – и я УМЕЮ общаться! Со мной всё в порядке. Только я об этом не знала…
* * *
На первом же уроке русской литературы в начале третьей четверти, когда Аннушка спросила, кто хочет прочесть вслух стихи Пушкина «Я встретил вас», я первой подняла руку. У Аннушки глаза округлились от удивления. Мои одноклассники тоже были поражены. Так уставились на меня! В их глазах читалось: «Что это с ней такое?…»
– Вы?… Хотите прочесть?… – уточнила Аннушка.
– Да, – сказала я, слегка холодея внутри от собственной смелости, но не давая этому холоду подняться до горла и перекрыть путь словам. Я внутренне ставила этому холоду препону из волшебных, тёплых слов Игоря Михайловича, которые звучали у меня внутри: «Ты ХОЧЕШЬ говорить и ты МОЖЕШЬ говорить, и тебе ЕСТЬ ЧТО СКАЗАТЬ…»
Я прочла наизусть пушкинское стихотворение, испытав давно забытое наслаждение… Почти как на новогодней ёлке, когда мне было пять лет… Спасибо, дорогой Игорь Михайлович! Неужели вы меня расколдовали?…
* * *
Только очень трудно было отвоевать у Фёдора своё право НЕ обливаться по утрам холодной водой.
– Ну, не поверю я, что врач мог такое сказать! – говорил Фёдор.
– Что ж, мы тебя будем обманывать, Федя? – обижалась бабушка.
– Допустим, не обманываете. Но вы что-то там напутали. НЕ МОГ врач такое сказать! Наоборот! Если нервы плохие, так их же нужно закалять, укреплять как-то!
– Ну, сходи к нему сам, когда будешь в Днепре. Чтобы убедиться.
– Да не буду я к нему заходить! Во-первых, у меня нет на это времени. А во-вторых, если он способен такое выдумать, то мне не о чём с ним разговаривать вообще!
Такой вот Фёдор кремень. Если он имеет своё мнение по какому-то вопросу, то хоть мир весь обрушится, но мнение Фёдора будет неколебимо.