Загадочная фраза

Загадочная фраза

Мама часто произносила фразу, смысл которой для меня был совершенно не ясен. Она говорила, причём всегда с большим чувством: «Для меня главное в жизни – это мои дети!» Я не понимала, что для неё стоит за этими словами. Решительно не понимала!

Она никогда не играла с нами. Она никогда не взяла бюллетень, когда мы болели, все наши болезни были на бабушке. Она ничему нас не учила: всему нас учила бабушка. Она никогда не ездила с нами в отпуск, только со мной в Киев на неделю. Мы практически никогда ничего не делали с мамой вместе. Не могу припомнить, чтобы мы сидели когда-нибудь рядышком с мамой, и что-то мастерили, или рукодельничали. Когда-то – давным-давно, мне было пять лет – мы играли в настольные игры: по вечерам собирались две семьи: трое взрослых и трое детей и играли. Это запомнилось на всю жизнь. Но с тех пор этого больше не было. Что мы делали с мамой – так это наряжали вместе под Новый год ёлку, точнее – сосну. Мама это любила.

Всю домашнюю работу мы делали вдвоём с бабушкой. Даже по воскресеньям мама не заходила на кухню, а лежала на диване с книгой, или с компрессом на лбу. У неё всегда была мигрень. Мама очень уставала на работе. Наверное, если бы мама не работала, то всё было бы по-другому.

Но не работать мама не могла, потому что очень любила свою работу. Да и не принято было в то время не работать. Советский человек должен был работать, неважно – мужского он или женского рода, детный он или бездетный. Все силы – на построение коммунизма! Это – главное. А о детях позаботится государство: сначала оно их вынянчит – мы все с году ходили в ясли. Точнее – нас, ещё не быстро ходящих, носили туда. И меня туда носили. Вначале я страшно плакала, а потом привыкла, все советские дети постепенно к этому привыкали. А куда денешься? Берут, как кулёк, – и несут, и никто тебя не спрашивает: хочешь ты в эти пропахшие подгорелым молоком ясли, или нет… А кого-то и вовсе с месяца туда определяли. А что делать, если маме нужно работать, а бабушки в семье нет? Тогда ведь не три года давали маме на воспитание своего ребёнка, а всего один месяц! ОДИН!!! И всё. А дальше всю жизнь – врозь… А кого-то отдавали в ясли-сад вообще на шесть дней в неделю! Тогда ведь мамы работали и по субботам. На заводах и фабриках мамы работали и в вечернюю, и в ночную смену. Ну, и что, что у мамы маленький ребёнок? Коммунизм-то надо строить! Догонять и перегонять Америку надо! Ведь это – главное. А то, что младенец плачет… Ну, поплачет – и перестанет. Пусть учится с пелёнок быть сознательным!

Мне ещё повезло, что у меня была бабушка. А что хорошего было в тех яслях, я плохо помню. Хотя мама говорит, что я очень полюбила свою воспитательницу, но я этого решительно не помню.

Собственно говоря, у мамы не оставалось ни сил, ни времени на проявление материнских чувств.

«Главное в моей жизни – это дети! – говорит мама своей подруге. – Не представляю, чем живёт Шурочка. Как можно жить без детей?»

А иногда она с укором и гневом бросала мне в лицо: «Вы, дети, для меня главное в жизни! А ты треплешь мне нервы! Совесть бы поимела!»

Даже Фёдор в припадке гнева кричал мне: «Я для вашей матери ничто не значу! Ноль! Для неё только дети, дети!…»

Да, видимо, и в самом деле ДЕТИ занимали в маминой системе ценностей какую-то высокую ступень. Некие абстрактные дети. Вообще дети. Дети как природное явление. Как цветочки жизни. Но ухаживать за этими цветочками её совершенно не тянуло – это было утомительно, для этого существовала бабушка. Дети, в конце концов, и сами должны иметь совесть и развиваться правильно – чтобы радовать свою маму. И когда я радовала её (пятёрками, а потом пошли мои публикации в газетах) – да, маме было приятно, она мной гордилась.

Но мне почему-то казалось, что это – не любовь. Не совсем любовь. Или какая-то другая любовь, а вовсе не та, в которой я остро нуждалась. Хотелось нежности, тепла, каких-то ласковых слов… Хотелось понимания. Хотелось, чтобы погладили когда-нибудь по головке… Ну и что, что я не принесла сегодня пятёрок, что я не такая весёлая хохотушка, как Аня? Ну и что, что я не домыла когда-то сковородку, или не успела вынести кошачий горшок? Ведь это всё такая ерунда! Разве эти мелочи – пятёрки и кошачьи горшки, публикации и сковородки, – разве всё это имеет отношение к ЛЮБВИ?…

Но Маришу мама любила сильнее, этот цветочек был краше. Это был райский цветочек, от него всем было радостно. И от него ничего не требовалось – только чтобы цвёл и не болел.

А я была кактусом, который цветёт крайне редко, а колючки всегда при нём. Как меня было любить? И за что?…