Глава XCI «Гуся едим?»
Глава XCI
«Гуся едим?»
Оксана по-прежнему хозяйничала в доме, изворачиваясь в средствах, чтобы «по одежке протягивать ножки». Однажды на местном базарчике она увидела большого резаного гуся и подумала, не купить ли его. Цена, конечно, смущала — пятьдесят рублей, что составляло седьмую часть моей зарплаты. Но Оксана рассудила, что при наших скромных аппетитах этого гуся должно хватить по крайней мере дней на десять, и, недолго поколебавшись, все же купила его и понесла в руках от базарчика до дома. Откуда ни возьмись, навстречу ей идет Аделаида Алексеевна. Увидев в руках Оксаны здоровенного гуся, она оторопела и, даже не поздоровавшись, спросила: «Гуся едим?» Она была потрясена до глубины души, ибо не допускала и мысли, чтобы какая-то ссыльная могла себе позволить такую роскошь, как гусь. Ведь одно дело, когда гусь по праву возлежит на столе «власть имущих», а другое, когда он попадает в дом, где ему не положено быть. В тоне, с каким было сказано это «гуся едим?», Оксане почудились недоумение, озадаченность и раздосадованность покушением на привилегированное положение Лютиковой. Не без иронии и некоторого торжества Оксана ответила: «Да, гуся едим» и, подняв свой «трофей» повыше, прошла мимо.
Как ни смешно и странно, но Аделаида Алексеевна долго еще не могла примириться с тем, что мы «гуся едим». Казалось бы, не было никаких оснований так болезненно реагировать на этот факт. Ведь Лютикова купалась в достатке и изобилии, и к ее услугам в те скудные годы было все, чего лишены были простые смертные. Нет, это было переживание человека, остро страдающего от социальной «несправедливости». Она не могла примириться с мыслью, что есть люди, которые хотят сравняться с ней в чем-то.
Как только наступило утро, она прибежала в клуб. Обычно я начинал свой рабочий день задолго до прихода Лютиковой. И в этот раз она застала меня за рабочим столом. Не поздоровавшись со мной, не сняв верхней одежды, первым делом она задала мне вопрос: «Гуся едим? Ну и ну…» Еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я ответил: «К сожалению, да…» Хотелось еще попросить у нее прощения за этакую «наглость». Но я оставил эту затею. При всей ограниченности Лютиковой она могла бы понять, что я иронизирую.
Таков был культурный и морально-этический уровень местной верхушки.