Глава XXV Следователь Дубенко
Глава XXV
Следователь Дубенко
23 августа 1941 года меня вызвали к следователю. Следственный отдел занимал весь четвертый этаж тюрьмы. По обе стороны длинного коридора расположилось 80 камер, приспособленных под кабинеты следователей. Был жаркий и душный день, поэтому двери всех кабинетов были настежь открыты, и в каждом из них проводилось дознание. Когда меня ввели в коридор, меня ошарашил невероятный галдеж и смешанный гул голосов: это следователи с пристрастием допрашивали подсудимых. В общей разноголосице нельзя было разобрать ничего, кроме брани, ругани, нецензурных выражений, произносимых на разных регистрах — высоких и визгливых, средних, басистых и грубых. Мать, перемать, б…, сволочь, сукин сын, фашист — только и слышно было. Водопад матерщины ошеломлял. Словно я попал не в учреждение, где должны соблюдаться какие-то элементарные нормы приличия, а в публичный дом, в котором «джентльмены» изъяснялись на языке проституток. Мне даже весело стало, когда я услышал эти истерические выкрики, густо приправленные отборной руганью. Вот это аргументация! Вот это стиль работы сталинских орлов, поставленных вершить правосудие!
Я вошел в кабинет следователя. У стола стоял блондин в военной форме. Ему было под тридцать. В его наружности не было ничего примечательного. Курчавые волосы, узкое продолговатое лицо, серые глаза навыкате, нос с горбинкой, высокий рост — вот и все, что можно сказать о внешности следователя Дубенко.
За время трехкратного допроса я достаточно к нему присмотрелся и изучил его повадки. Он не кипятился, как его коллеги, не выходил из себя, не стучал кулаком по столу, не матерился. Но я не думаю, что он был лучше воспитан, чем его собратья по профессии. Просто он был флегматичен по натуре. Видимо, раз навсегда он решил, что не стоит ломать копья, портить себе нервы, чтобы добиться признания еще у одного «врага народа». Он твердо усвоил себе истину, что, как бы ни упорствовал подследственный, ему не избежать кары. Перечень «преступлений», составленный заранее, задолго до следствия, уже лежал у него на столе. И этого было достаточно, чтобы считать виновность любого человека установленной. Дубенко даже не оспаривал доводов, приводимых подсудимым в свое оправдание, а только спокойно выслушивал их и задавал вопросы. Вряд ли он умел формулировать показания подследственных, поэтому предпочитал действовать как ученик, записывающий под диктовку каждое слово, делал при этом грубейшие грамматические ошибки.
Хотя на следствии Дубенко в общем-то вел себя прилично, если не считать отдельных выпадов, нельзя было, однако, убаюкивать себя иллюзиями, что этот тупой и невежественный солдафон проявит какую-то степень объективности и справедливости. Да, его приемы не были цинично грубыми, тем не менее он мог со спокойной совестью в своем заключительном мнении потребовать для вас ТОЛЬКО десять лет (но никак не больше!), полагая, что при этом поступает с вами даже великодушно.