6
6
У Сребрянского сидел Феничка. Порожняя бутылка валялась под столом. На столе, между книгами и черепом, лежали огурцы, в луже рассола мокли хлебные корки.
– Ты? – равнодушно поглядел Сребрянский. – Опоздал, брат: опрокинули бутыленцию.
– Согрешихом! – прорычал Феничка.
– Андрюша! – крикнул Кольцов с порога. – А ведь я сейчас у Пушкина был!
– Врешь, поди, – вяло сказал Сребрянский. – Пыль пущаешь…
– Да нет, правда… экой ты! – Кольцов обнял друга. – Ей-богу, Андрюша! И ведь сам позвал… Ну, я заробел, не сразу осмелился, а вот нынче набрался храбрости…
Сребрянский тяжело, насмешливо поглядел на Кольцова.
– Эх, да и врать же ты стал горазд!
– Кой черт! – рассердился Кольцов. – Тебе говорю: был, значит – был! Да вот, – радостно спохватился. – Вот, гляди!
Раскрыв книжку, показал надпись. Феничка поправил свечу и, наклонившись через кольцовское плечо, прочитал вслух: «Милому другу Алексею Кольцову – Александр Пушкин!»
– Теперь-то хоть веришь? – торжествовал Кольцов.
Сребрянский долго разбирал надпись, молчал, даже, кажется, задремывал.
– На, возьми, – возвращая книгу, сказал сонным голосом. – Возьми свое сокровище… запри его на ключ. Как Кашкин… Куда ж нам теперь до вас: Пушкин… Кольцов…
– Да что с тобой, Андрюша?! – встревожился Кольцов. – Уж не захворал ли?
– Пьян! – буркнул Феничка.
– Пьян?! – вскочил Сребрянский. – Фенька, это я пьян? Я? Скотина! Да как ты смел?!
Он оперся руками о стол. Темные глазные впадины, худые, смертельно бледные щеки со ржавчиной неровного румянца, волосы, упавшие на лоб, – все это было так страшно, так не похоже на Андрея, что Кольцов растерялся.
– Что – пьян! – тусклые, затуманенные глаза смотрели куда-то мимо Кольцова, не мигая. – Эка штука, всякий дурак пьяным напиться может. Нет, ты вот попробуй, друг, себя осмысли! Ос-мыс-ли!..
Закашлялся и долго, мучительно кашлял, плевал в грязный платок и, видно, хотел что-то сказать. По щекам потекли слезы. Феничка сбегал за водой. Расплескав стакан, Сребрянский с жадностью выпил воду и повалился на постель.
– Лучше вы его оставьте, – шепнул Феничка, – это у него бывает… Гений наш семинарский!
Понурив голову, Алексей разглядывал давно не мытый пол: порожние бутылки, плевки, мусор.
– Феофан Петрович, – поманил Феничку. – Деньги у вас есть?
– Какие наши деньги! – горько усмехнулся Феничка. – Ведь я-то, совестно сказать, другой месяц у него на шее сижу… Да вы не беспокойтесь! – замахал руками, видя, что Кольцов достает бумажник. – Мне завтрашний день в капеллу велели прийти…
Кольцов положил на стол двадцатипятирублевую ассигнацию и молча вышел.