2

Ночь шла к концу, звезды заметно бледнели. За рекой, на лугах, скрипели коростели. Гулко ударил колокол на высокой монастырской колокольне. Длинной волной поплыли в заречье могучие звуки.

– Господи! – встрепенулась Дуня. – Маменька небось встала, меня хватилась… Грех-то какой!

– Успеется, – сказал Кольцов. – Милая ты моя… Звездочка!

Они стояли на крутой горе. Под ними, сбегая вниз, одни на другие, как грибы, лепились домишки, сараи, голубятни. Возле самой воды смутно белела, чуть поблескивая золотыми куполами, старинная Успенская церковь.

Предрассветный ветерок вздохнул, и над порозовевшей рекой рваными хлопьями задымился туман.

– Домой, домой… – с досадой сказал Кольцов. – Да что в нем, в доме-то? Опять не нынче-завтра ушлют в степь с быками, чтоб они провалились! А тут мы с тобой сейчас сам-друг… Хорошо-то как! Не верно говорю?

– Да, а стыдно-то! – жалобно, робко, одними губами сказала Дуня.

– Воровать да обманывать стыдно, – нахмурился Кольцов. – А любить друг дружку – какой стыд?

– Батенька заругается… – потупилась Дуня.

– Батенька! – отмахнулся Кольцов. – Что – батенька? Мне самому двадцатый год пошел, не маленький… Я знаю, меня женить хотят, только это совсем напрасно: никого мне, кроме тебя, не нужно. Как сказал, что на тебе женюсь, так и будет!