«Бывают странные сближения»

Последнее крупное произведение, написанное Пушкиным в 1825 году,— поэма «Граф Нулин».

Черновики её не сохранились. Быть может, поэт уничтожил их вместе с другими бумагами в конце декабря. Известны только две беловые рукописи с немногочисленными авторскими поправками. На одной — рисунок, изображающий охотника на коне и с собакой.

Поэма шуточная — весёлый анекдот о кокетливой молодой помещице Наталье Павловне и легкомысленном молодом графе, совершившем неудачный ночной поход в её спальню. Она сравнительно невелика по размеру — 370 стихов, но все персонажи обрисованы полно и достоверно, психологически точно. О муже героини сказано совсем немного, но мы знаем о нём всё. Достаточно восьми строк в начале и семи в конце:

Выходит барин на крыльцо;

Всё, подбочась, обозревает,

Его довольное лицо

Приятной важностью сияет.

Чекмень затянутый на нём,

Турецкий нож за кушаком,

За пазухой во фляжке ром,

И рог на бронзовой цепочке.

Какая скверная погода…

У кузницы я видел ваш

Совсем готовый экипаж…

Наташа! там у огорода

Мы затравили русака…

Эй! водки! Граф, прошу отведать,

Прислана нам издалека…

В пятнадцати строках точная социально-психологическая характеристика. Барское самодовольство, духовное убожество, круг жизненных интересов — водка, псарня, охота…

Столь же выразительны и полны характеристики «верной жены»:

…к несчастью,

Наталья Павловна совсем

Своей хозяйственною частью

Не занималася; затем,

Что не в отеческом законе

Она воспитана была,

А в благородном пансионе

У эмигрантки Фальбала[234]

Она сидит перед окном.

Пред ней открыт четвёртый том

Ceнтиментального романа:

Любовь Элизы и Армана,

Иль переписка двух семей.

Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный,

Нравоучительный и чинный,

Без романтических затей.

Параши — «наперсницы её затей»:

Шьёт, моет, вести переносит,

Изношенных капотов просит,

Порою с барином шалит,

Порой на барина кричит,

И лжёт пред барыней отважно.

И путешествующего графа с такой недвусмысленной фамилией:

Сказать ли вам, кто он таков?

Граф Нулин из чужих краёв,

Где промотал он в вихре моды

Свои грядущие доходы.

Себя казать, как чудный зверь

В Петрополь едет он теперь

С запасом фраков и жилетов,

Шляп, вееров, плащей, корсетов,

Булавок, запонок, лорнетов,

Цветных платков, чулков à jour,

С ужасной книжкою Гизата,

С тетрадью злых карикатур,

С романом новым Вальтер-Скотта,

С bons-mots парижского двора,

С последней песней Беранжера,

С мотивами Россини, Пера,

Et cetera, et cetera.

Эту характеристику графа дополняет его оживлённый разговор с Натальей Павловной:

Святую Русь бранит, дивится,

Как можно жить в её снегах,

Жалеет о Париже страх…

Новым, небывало смелым явилось вторжение в «высокий» жанр поэмы реальных картин самого «низкого» быта, «презренной прозы» деревенской повседневности.

Кругом мальчишки хохотали.

Меж тем печально, под окном,

Индейки с криком выступали

Вослед за мокрым петухом.

Три утки полоскались в луже,

Шла баба через грязный двор

Бельё повесить на забор,

Погода становилась хуже…

Таких картин нет и в «Онегине». Пушкин вводит их, конечно, не случайно, подчёркивая этим принципиальность своего теперешнего подхода к изображению действительности «как она есть».

Блюстителей классических литературных норм особенно возмущало сравнение отправляющегося в своё ночное странствие графа с охотящимся котом:

Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно идёт,

Полузажмурясь подступает,

Свернётся в ком, хвостом играет,

Разинет когти хитрых лап

И вдруг бедняжку цап-царап.

Столь немудрёный сюжет этой поэмы, или «повести в стихах», почерпнут из повседневного усадебного быта, окружавшего поэта.

В написанной позже заметке, вероятно набросках предполагаемого предисловия к отдельному изданию поэмы, Пушкин о её сюжете сказал: «соблазнительное происшествие, подобное тому, которое случилось недавно в моём соседстве, в Новоржевском уезде».

Какое конкретное происшествие, случившееся в Новоржевском уезде, имеет в виду поэт, определить невозможно, но среди соседей Пушкина по Михайловскому было немало таких, которые могли бы стать прототипами персонажей «Графа Нулина». Быт и нравы новоржевского и опочецкого уездного дворянства были именно такими, какими показал их Пушкин.

Вот, например, упоминавшееся выше семейство Шушериных, владельцев богатого села Ругодева, с которыми были издавна знакомы родители Пушкина. Николай Михайлович Шушерин слыл человеком недалёким и невежественным. Много в нём было тупого самодовольства и самодурства. Он любил окружать себя всякого рода приживалами и гордился перед соседями своими необыкновенно длинными холёными ногтями да псарней. Охота, собаки составляли его главный жизненный интерес. Наталья Николаевна, несколько моложе своего супруга годами, считалась дамой просвещённой, знающей толк во французских романах и одной из первых кокеток в уезде; соседи охотно рассказывали о ней всяческие «соблазнительные» истории. Позже, в 1838 году, В. Д. Философов так охарактеризовал ругодевских обитателей в своём дневнике: «Утром ходил по Новоржеву. После обеда тотчас отправился в Ругодево. Николай Михайлович Шушерин с огромными ногтями и ещё огромнейшей семьёй собак, из коих одна слепа. Наталья Николаевна — жена его, устаревшая кокетка со множеством портретов»[235].

Постоянно упоминая Шушериных в переписке конца 1820-х — начала 1830-х годов с дочерью Ольгой Сергеевной, Надежда Осиповна и Сергей Львович Пушкины изображают ругодевских помещиков людьми пустыми, скучающими от безделья в своей деревенской глуши и ищущими развлечений: муж — в охоте и собаках, всяких причудах, жена — в приёме гостей и визитах к соседям. В одном из писем Сергей Львович сообщал дочери: «Завтра мы едем к Шушериным — по правде, это тяжёлая повинность — не знаю, что бы я дал, чтоб от этого избавиться, но оно необходимо». Несколько позже Надежда Осиповна с возмущением писала: «Весь дом Шушу переберётся к нам. У этого кривоногого Шушерина мания являться со всеми своими друзьями, родственниками и знакомыми». К ругодевским знакомым Сергей Львович причисляет и «некую девицу Змееву», дочь богатого псковского помещика, которая «прославилась двумя или тремя приключениями». В то же время Надежда Осиповна рассказывает про помещицу Храповицкую, к которой случайно заехали по дороге в Михайловское и «застали эту 30-летнюю женщину в 8 часов утра разрумяненную как на бал …платье из граденапля, причёска в три этажа, были тут косы, букли, ленты, громадный гребень»[236].

Что касается графа Нулина, множество типичных для него черт содержится в приведённых выше выразительных характеристиках, которые дают современники новоржевскому соседу Пушкиных Ивану Матвеевичу Рокотову. Не лишён «нулинских» черт и А. Н. Вульф. Рассказывая в дневнике 6 февраля 1829 года о своём очередном мимолётном увлечении, на этот раз — молоденькой поповной, он замечает, что «сделал посещение ей в роде гр. Нулина»…

Многие другие страницы дневника Вульфа, превосходно знавшего псковские помещичьи нравы, могут также служить убедительным комментарием к «Графу Нулину».

Однако картинами усадебной жизни, столь небывало достоверными, реальными, мастерски написанными, не исчерпывается смысл «Графа Нулина».

В наброске предполагавшегося предисловия к поэме Пушкин рассказал, как зародился её замысел и как она была написана.

«В конце 1825 года,— рассказывает поэт,— находился я в деревне. Перечитывая „Лукрецию“, довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощёчину Тарквинию? быть может, это охладило б его предприимчивость, и он со стыдом принуждён был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола[237] не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.

Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моём соседстве, в Новоржевском уезде.

Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть».

Этот весьма важный документ позволяет восстановить историю создания и понять глубинный смысл пушкинской повести.

Конец 1825 года. Пушкин «пишет и размышляет». Предметы его творчества и размышлений — современность и история. Впервые поднявшись до подлинной историчности, распространив исторический взгляд не только на прошлое, но и на настоящее, он утверждает в литературе принципы реализма. В своих исканиях и размышлениях обращается к опыту писателей-современников и корифеев прошлого, особенно Шекспира — великого психолога и реалиста, «отца всей новой литературы» И вот, читая и перечитывая Шекспира, Пушкин остановил своё внимание на поэме «Лукреция». Далеко не лучшее произведение гениального драматурга, поэма эта тем не менее теперь, в конце 1825 года, привлекла внимание Пушкина. Это вполне понятно. Его привлёк сюжет из истории Древнего Рима и то, как этот сюжет трактован Шекспиром. Пушкин не мог согласиться с тем объяснением исторических событий как цепи случайностей, тем слепым преклонением перед силой случая, которые настойчиво утверждаются в «Лукреции». Коварный Тарквиний совершает насилие над Лукрецией; гордая, целомудренная матрона, не перенеся бесчестья, закалывается; её муж Коллатин, узнав о случившемся, в бешенстве решается на страшную месть, и в результате следует ряд событий, якобы изменивших ход мировой истории. Случайное происшествие определило судьбы народов мира. Шекспир так и говорит:

Придёт пора, когда злосчастный Случай

Всё истребит своей рукой могучей.

О Случай, ты всегда родишь напасть.

Не мог Пушкин не увидеть и того, что Шекспир здесь повторяет заблуждения писателей древности. Поэт достаточно хорошо знал историю Рима, сочинения Тита Ливия, Овидия, Тацита. «Анналы» Тацита читал в Михайловском летом 1825 года и делал на них свои замечания.

Вопрос о случайном и закономерном в историческом процессе был настолько актуальным, принципиально важным для Пушкина, ошибочность воззрений автора «Лукреции» была так очевидна, что он не мог остаться равнодушным. Появилась настоятельная потребность возразить на эти наивные взгляды, показать всю их несостоятельность.

Так была подготовлена почва для появления стихотворной повести, высмеивающей наивную веру в то, что пустой случай может стать причиной событий, от которых зависят судьбы народов, решительно отвергающей внеисторический подход к общественным явлениям.

И вот в это время сама жизнь подсказала Пушкину сюжет для такой повести, определивший её форму и характерные особенности. На память ему пришёл слышанный незадолго перед тем, вероятно от кого-то из соседей рассказ о происшествии, случившемся в одном из близлежащих поместий, в Новоржевском уезде. «Соблазнительное происшествие» это по общей ситуации было совершенно подобно изложенному Шекспиром в легенде о Лукреции и Тарквинии. Но «герои» были не римские матроны и полководцы, а типичные русские уездные помещики 1820-х годов, люди самые ничтожные, лишённые каких-либо высоких порывов и менее всего добродетельные, да и развязка, что весьма существенно, была иной, соответственно духу времени. Сопоставление старой наивной легенды и подлинного современного происшествия невольно наводило на мысль о пародии. Пушкин нашёл то, что ему было нужно. Пародия — вот что более всего соответствовало его намерениям. Она давала ему возможность решить сразу две задачи: во-первых, пародировать несостоятельные взгляды на общественное развитие как результат простых случайностей, перенеся ситуацию из Древнего Рима в русскую действительность начала XIX века, превратив трагедию в бытовой анекдот, где конфликт разрешается пощёчиной, а гнев оскорблённого мужа сливается с весёлым смехом молодого соседа, и, во-вторых, на пустяковом эпизоде из жизни одного помещичьего семейства, на образах людей самых ничтожных, картинах природы самых «низких» со всей решительностью декларировать новые реалистические принципы искусства, дать наглядный урок своим литературным противникам.

В форме пародийной, полемической стихотворной повести, пронизанной от начала до конца едкой иронией, это можно было сделать успешнее, убедительнее, чем в какой-либо иной форме. Пушкин не преминул воспользоваться представившейся возможностью и написал «Графа Нулина».

Напечатанная сначала в альманахе Дельвига «Северные цветы» на 1828 год, затем в том же году вышедшая отдельным изданием, повесть предстала перед читателями как остроумная весёлая шутка, колкая, но не злая картинка поместного быта. Сам «высочайший цензор» Николай I, как писал Пушкину Бенкендорф, «Графа Нулина… изволил прочесть с большим удовольствием», предложив лишь изменить, как недостаточно целомудренные, два стиха: «Порою с барином шалит» и «Коснуться хочет одеяла», да вместо слова «урыльник» начертал «будильник».

Скрытый подтекст, «второй план», столь важный для Пушкина и наложивший особую печать на всё повествование по существу замечен не был. Первоначально дав своей поэме название «Новый Тарквиний», поэт затем от него отказался. Лишь два стиха («К Лукреции Тарквиний новый» и «Она Тарквинию с размаха») как бы намекают на существующую связь между малозначительным весёлым происшествием из помещичьего быта, описанным ироническим пером русского поэта в 1825 году, и происшествиями, далеко не весёлыми, бывшими предметом описания историков и поэтов древности, а затем английского поэта в году 1593-м.

Реализм Пушкина — подчёркнуто натуральное изображение людей, событий, природы — был встречен в штыки его литературными противниками. Лишь полтора десятилетия спустя В. Г. Белинский, предав осмеянию «педантичную критику», которая «со всем остервенением» накинулась на «Графа Нулина» при его появлении, увидел в нём нечто гораздо большее, чем «лёгонькое литературное произведеньице …остроумную шутку». «В этой повести,— писал он,— всё так и дышит русскою природою, серенькими красками русского деревенского быта. Только один Пушкин умел так легко и так ярко набрасывать картины столь глубоко верные действительности… Нельзя не подивиться лёгкости, с какою поэт схватывает в „Графе Нулине“ характеристические черты русской жизни»[238]. Белинский поставил «Нулина» рядом с «Мёртвыми душами» и тем самым указал на его близость к «натуральной школе», определил значение в развитии реалистической русской литературы.

Критик не знал истории замысла поэмы, обстоятельств её создания. Теперь, когда обстоятельства известны из заметки Пушкина и понятен скрытый подтекст, можно проследить её близость не только к «Евгению Онегину», с которым она связана реалистическим подходом к изображению современной действительности, но и к «Борису Годунову», с которым её роднят сопровождавшие создание обоих произведений размышления о законах общественного развития, случайном и закономерном в истории.

Неудивительно, что «Граф Нулин» написан именно в тревожные дни декабря 1825 года. Поэма органически связана со всем, что волновало поэта в то время, о чём он размышлял, к чему стремился. Новый взгляд на закономерности исторического процесса, утверждение новых принципов искусства нашли единое своеобразное выражение в остроумной стихотворной повести — пародийной, полемической, ставшей чем-то вроде манифеста новой реалистическом поэзии.

Заметку о замысле поэмы Пушкин закончил фразой: «Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. „Граф Нулин“ писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения».

13 и 14 декабря… странные сближения… Что имел здесь в виду поэт? Конечно, не простое совпадение таких разных по видимости событий, как написание весёлой стихотворной повести и восстание декабристов. Странное, то есть удивительное, сближение заключалось в том, что в те самые дни, когда в глухой псковской деревне поэт писал свою повесть, рождённую размышлениями над законами исторического развития, в столице империи происходили события подлинно исторические — лучшие люди России пытались революционным путём изменить ход истории своей страны. Смысл «странного сближения» действительно в тесной внутренней связи, которая существует между «Графом Нулиным» и всеми событиями декабря 1825 года, всем, чем жил в это время в Михайловском Пушкин и что совершили в Петербурге его «друзья, братья, товарищи».