Губерния Псковская

За пределы Псковской губернии Пушкина не пускали. Но губернию свою изъездил он вдоль и поперёк, по почтовым трактам и ухабистым просёлкам, познакомился с нею основательно, и в знакомстве этом находил богатый источник «минутных жизни впечатлений». Ездил то по необходимости, то ради каких-либо особых интересов, а то и просто, чтобы хоть ненадолго переменить обычную обстановку.

Когда ещё летом 1817 и 1819 годов направлялся с родителями в Михайловское по большому Белорусскому тракту, проезжал уездные городки Псковской губернии Порхов и Новоржев. Здесь останавливались на почтовых станциях — меняли лошадей, отдыхали. Было время приглядеться к окружающему, познакомиться с достопримечательностями, если таковые находились.

Старинный Порхов, благодаря своему местоположению — на бойком, оживлённом тракте и судоходной реке Шелони, был хоть и небольшим, но богатым торговым городком. При населении в четыре тысячи человек в нём значилось более семисот лиц купеческого звания. Город основали в XIII веке новгородцы, при князе Александре Невском. Летотопись за 1238—1239 годы отмечает два события: «…оженися князь Александр в Полоцке у Брачеслава, да городец сруби в Шелоне с новгородцы». В XV веке на берегу Шелони возвели крепость с высокими каменными стенами и башнями. Она оставалась главной достопримечательностью города и вместе с широкой полноводной рекой придавала ему своеобразную живописность. Пушкин не мог не обратить на неё внимания. Позднее, в 1827—1835 годах, по преданию, поэт останавливался в Порхове у местного городничего П. А. Нащокина.

Недалеко от Порхова, верстах в семи-восьми от большого тракта, возле древнего новгородского пригорода Вышегорода, находилось село Михалево, где, согласно рассказам современников, у своего старого знакомца Николая Ивановича Бухарова также останавливался поэт во время поездок в 20-е и 30-е годы из Петербурга в Михайловское и обратно. Окрестности Михалева по красоте пейзажа могли соперничать с «подвижными картинами» Михайловского. Холмы — тоже отроги Валдайской возвышенности, луга, озёра… На берегу самого многоводного, глубокого озера Локно располагалась усадьба. Большой барский дом с мезонином, террасами и флигелями окружён был великолепным парком. На его украшение хозяин не скупился. Здесь были пруды с островками и мостиками, таинственные гроты и беседки с надписями… В полумраке аллей сверкали мраморные статуи. Одна из беседок изображала в миниатюре пантеон, и на ней красовалась надпись: «Товарищам гусарам». На озере устроена была пристань с лодками для катания. Подобный великолепный парк в богатой усадьбе князя Верейского описал Пушкин в «Дубровском».

Бухаров был истинным гусаром, человеком храбрым и весёлым. Пушкин мог познакомиться с ним ещё в Царском Селе, когда лицеисты были частыми посетителями казарм расквартированного там гусарского полка, и свидетельства современников о посещении поэтом Михалева заслуживают доверия.

Невдалеке от Михалевской усадьбы вдоль озера тянулась тенистая дорога-аллея. Оканчивалась она полуостровом, называемым Лукою. Здесь с озером сливалась река Судома, делая изгиб и образуя песчаную косу. На полуострове рос могучий многовековой дуб, к которому хозяин усадьбы водил гулять своих гостей. Михалевцы почитали его как пушкинский «дуб у лукоморья».

Ближайший к Михайловскому уездный город Новоржев (30 вёрст), тот самый Новоржев, который заслужил столь нелестную характеристику Пушкина в 1817 году, достопримечательностей не имел. Но как типичный заштатный российский городишка был весьма колоритен. Он был деревянный; каменных зданий насчитывалось всего четыре. Имел одну мощёную улицу. Население составляло около тысячи человек — мещане, оброчные крестьяне, уездные чиновники, священнослужители и в довольно большом количестве купцы. Основным предметом торговли, приносившим городу некоторые доходы, служила самая распространённая в этих местах культура — «кормилец-ленок». Недаром на гербе Новоржева красовался сноп льна, а окрестные мужики сложили песню:

Лён, наш кормилец, ленок,

Вся на тебя лишь надёжа,—

Ты нам и хлеба кусок,

Ты и одёжа…

Уже в 30-е годы губернский землемер И. С. Иванов в своём «Атласе Псковской губернии» так характеризовал Новоржев: «Город Новоржев существует с 1777 года, но по удалённости местоположения, болотистому, песчаному грунту и совершенному неимению главной городской потребности — скотского выгона, весьма малую имеет промышленность и не подаёт никакой надежды к своему благоустройству». Под «промышленностью» Иванов подразумевал торговлю и промыслы.

Только оживлённому тракту был обязан Новоржев своим существованием. Один из самых молодых городов губернии, он и возник вместе с этим трактом в конце XVIII века на берегах озёр Росцо и Аршо, как административный и хозяйственный центр уезда, богатого обширными помещичьими владениями.

3 августа 1777 года вышел высочайший указ: «Правление Пусторжевского уезда, бывшее в Заволочьи, перевести в Аршанский стан на реку Сороть, яко в середину Новоржевского уезда и на большую из Пскова в Великие Луки дорогу, где и учредить город под названием Новоржев».

Пушкин не раз проезжал через Новоржев в 10-е и 30-е годы. Через Новоржев быстрее, чем другими путями, доходили до него важные известия из столиц. И он, и его тригорские друзья зачастую пользовались новоржевской почтой, хотя и отзывались о ней не особенно лестно. Анна Николаевна Вульф, например, как-то приписала в письме Пушкина к А. П. Керн: «Моих писем больше уже не вскрывают, они тащатся через Новоржев и иногда могут даже затеряться».

В Новоржевском уезде находились поместья некоторых из соседей, с которыми был знаком и которых навещал Пушкин.

В пятнадцати верстах от Новоржева, возле почтового тракта Новоржев — Остров, находилось богатое поместье уже знакомого нам Ивана Матвеевича Рокотова — Стехново. Господский дом, просторный, в два этажа, обширный парк с прудами и всякими затеями.

Есть основания полагать, что Пушкин в Стехнове побывал. Здесь мог он познакомиться и с находившимся поблизости примечательным историческим памятником — остатками древнего псковского пригорода Выбора.

Стехново граничило с таким же большим и богатым имением Масютино, принадлежавшим брату И. М. Рокотова — Николаю Матвеевичу, отставному гвардейскому полковнику, которого Пушкин знал ещё по Петербургу.

В Новоржевском уезде находились владения Философовых, Креницыных, Шушериных, с которыми водили дружбу Н. О. и С. Л. Пушкины, а также село Жадрицы, где проживал с семейством кишинёвский знакомец Пушкина генерал-майор Павел Сергеевич Пущин, имя которого оказалось в михайловские годы связанным с решением судьбы поэта.

Новоржевским помещиком с 1819 года значился Пётр Абрамович Ганнибал, переехавший на постоянное житьё из Петровского в Сафонтьево. Имение было небольшое, но всё же за ним числилось 139 ревизских душ, около 30 человек дворни. Усадьба состояла из вместительного барского дома с садом и многочисленных хозяйственных построек.

По-видимому, дважды — осенью 1824 года и затем год спустя в Сафонтьеве побывал Пушкин. 11 августа 1825 года он писал П. А. Осиповой из Михайловского в Ригу: «Я рассчитываю ещё повидать моего двоюродного дедушку,— старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрёт, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда». В этот раз ему удалось получить хранившуюся у Петра Абрамовича копию немецкой биографии прадеда, которую видел ещё в 1824 году, и начало автобиографических записок самого Петра Абрамовича. Как и предполагал Пушкин, вскоре, 8 июня 1826 года, в возрасте 84 лет, Пётр Абрамович скончался и был похоронен на Пятницком погосте, в трёх верстах от Сафонтьева[184].

Михайловское, Петровское, Воскресенское, Тригорское относились к Опочецкому уезду, и владельцы их назывались опочецкими помещиками. Иногда говорили «в Опочке», имея в виду «в Михайловском». Так, Василий Львович Пушкин сообщал Вяземскому: «брат Сергей Львович живёт в Опочке», а Жуковский писал Пушкину: «Ты возвратишься в свою Опочку», письма адресовал: «Александру Сергеевичу Пушкину в Опочку».

Пушкин знал город Опочку лучше других «окрестных городков», потому что больше имел с ней дело, попадал туда чаще, и не только проездом, хотя было до неё дальше, чем до Новоржева, — 40—45 вёрст.

Опочка с её присутственными местами, судебными палатами, дворянской опекой и духовным управлением, больницей, богадельней, тюрьмой, девятью питейными домами, тремя винными погребами и двумя начальными училищами, была типичным уездным городом. Улицы почти все были немощёные; дома деревянные, в один этаж, лишь изредка встречались купеческие особняки побогаче — с мезонином и садом, обнесённым забором. Каменных строений насчитывалось с десяток — казённые здания, дома именитых купцов Порозовых, Куколькиных, большой Спасо-Преображенский собор на площади (по преданию, построенный знаменитым Растрелли). Своеобразие городу придавали река Великая, здесь широкая, полноводная, обнимающая своими рукавами зелёный островок-городище, да многочисленные сады.

Первое знакомство поэта с Опочкой состоялось 9 августа 1824 года, когда его, едущего из Одессы, встречал здесь на почтовой станции михайловский кучер Пётр и здесь меняли лошадей — почтовых на собственные.

Пушкин и его тригорские друзья не раз совершали сюда «путешествия».

Что могло интересовать поэта и его тригорских друзей в этом уездном городке? Живописные следы старины, многолюдные ярмарки, славившиеся на всю округу, бойкая торговая жизнь, танцевальные вечера и балы, которые регулярно устраивало местное дворянство, или встречи с офицерами квартировавшего здесь гвардейского полка?

Опочка — один из древних городов псковской земли. Псковичи заложили его в 1414 году как пограничную крепость для защиты от набегов литовцев и поляков. Название город получил, по-видимому, от имеющегося здесь известкового камня — опоки. На гербе Опочки в нижней части щита изображена «пирамидально сложенная куча известкового камня, называемого опока, означающего имя сего города, в голубом поле». Пушкин ещё имел возможность осматривать остатки древней крепости и «посредственной вышины» вал, на островке посреди Великой. Островок стоял «в пусте», но выразительно напоминал о том времени, когда здесь, на литовском рубеже, развёртывались бурные, полные драматизма события.

С начала XVIII века Опочка утратила военное значение, однако она, одна из всех близлежащих крепостей — Воронича, Велья, Заволочья, Красного,— сохранилась как город. Объяснялось это чрезвычайно выгодным её местоположением. Город раскинулся по обе стороны реки Великой, на большом издревле известном почтовом тракте. Ещё в первой четверти XVI века тракт этот описал направлявшийся в Москву посол римского императора Максимилиана Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии». Существовал он до середины XIX века, когда было проведено Киевское шоссе.

По этому тракту, через Опочку, главным образом шла почта в Михайловское и Тригорское, доставлялись посылаемые из Петербурга книги и журналы.

Выгодное местоположение позволяло опочанам вести обширный торг, благодаря чему город был не в пример богаче большинства себе подобных. В описании Опочки и её уезда, составленном в конце XVIII века при генеральном межевании, говорится: «Жители в городе большей частью купцы и мещане, торг имеют разными шёлковыми, шерстяными и прочими товарами не в одном городе Опочке, но и в других, закупают лён, пеньку, масло, мёд, воск, юфту, которые отправляют в города С.-Петербург, Псков, Ригу, Ревель и Новгород до города Пскова, а от оного водою и сухим путём, водою же по реке Великой через озеро Псковское полубарками, и женщины упражняются в домашних рукоделиях». Опочецкая пенька, лен, сало и прочие товары через Петербургский, Рижский, Ревельский порты уходили и за границу.

В опочецких лавках и на ярмарках тригорские барышни могли найти те товары, которые помогали им, живущим в деревенской глуши, не отставать от столичной моды. Ярмарки в Опочке происходили несколько раз в году. Самые большие — зимняя («крещенская») 19 января и летняя («петровская») 13 июля. На большой Соборной площади, примыкающих к ней улицах, вдоль торговых рядов до самой Великой собирались многие тысячи людей всех званий, возрастов и достатков. Являлись весёлые скоморохи и тянувшие псалмы убогие. Купцы съезжались не только из Псковской, Петербургской и других ближайших губерний, но даже из-за границы. Пушкин, несомненно, рад был потолкаться среди пёстрой толпы, полюбоваться яркой картиной ярмарочного торга, вслушаться в своеобразную местную речь.

К главным ярмаркам приурочивались, как правило, главные балы. Специальной залы в городе не существовало. Помещение предоставлял кто-нибудь из окрестных помещиков, имевших городской дом, или из богатых купцов. Танцевали под духовой оркестр стоявшего в городе полка. «Музыка полковая», конечно, являлась душою бала.

В иные годы квартировали в Опочке самые славные гвардейские полки. О лейб-гвардии гусарском полку один из местных обывателей восхищённо писал в своём дневнике: «…то-то уж полк! У нас такова никогда не стаивало, да, я думаю, и не быть! Солдаты-молодцы, офицеры-хваты и пребогаты; почти все княжеские и графские фамилии».

Вслед за гвардейскими полками в Опочку тянулись поставщики из других городов. Тот же опочецкий обыватель отметил, что купец из Риги приехал «с разными лучшими винами, для продажи у нас находящемуся лейб-гусарскому полку, и продал он все в неделю, было 5 возов»[185]. Среди офицеров-гвардейцев у Пушкина могли оказаться старые приятели, с которыми он не прочь был повидаться.

Старожилы указывали дома, где останавливался Пушкин,— опочецкого священника Опоцкого, купцов Лапина и Порозова на Старорынковской улице, против Успенской церкви[186].

Опочецкий уездный предводитель дворянства Алексей Никитич Пещуров был человеком неглупым, образованным и притом достаточно ловким. Он пользовался уважением и доверием начальства, а впоследствии сделал блестящую карьеру — стал псковским гражданским губернатором, тайным советником и сенатором.

После избрания в декабре 1822 года уездным предводителем он постоянно жил с семьёй в своём имении Лямоново. Семья была большая — пять дочерей и два сына. Жена, Елизавета Христофоровна, урождённая Камнено, приходилась родной сестрой жене кишинёвского вице-губернатора Крупенского Екатерине Христофоровне, с которой был хорошо знаком Пушкин.

Пещуров знал о Пушкине ещё с тех пор, когда племянник лицеист Александр Горчаков писал ему о нём, а затем видел на выпускном лицейском экзамене читающим своё стихотворение «Безверие». Когда же ссыльный поэт оказался в его уезде и под его «опекой», встречался с ним часто. Вначале, узнав, что Пещурову принадлежит идея поручить Сергею Львовичу повседневный надзор за сыном, Пушкин возмутился, называя это «бесстыдством» (хотя, быть может, Пещуров полагал, что контроль отца лучше, чем кого-нибудь постороннего). Но в дальнейшем, судя по всему, отношения их были неплохими. Предводитель заглядывал к своему подопечному в Михайловское, где, по словам Петра Парфенова, встречал «хороший приём». Приглашал поэта и к себе в Лямоново.

Известно посещение Пушкиным имения Пещуровых в начале августа 1825 года. 11 августа поэт писал П. А. Осиповой в Ригу: «На днях я был у Пещурова — лукавого ходатая[187], как Вы его называете,— он думал, что я в Пскове». А несколько позже в письме Жуковскому сообщал: «На днях виделся я у Пещурова с каким-то доктором-аматером; он пуще успокоил меня — только здесь мне кюхельбекерно».

Богатое пещуровское имение Лямоново находилось на самой западной границе уезда, у живописной, многоводной реки Лжа. Двухэтажный каменный барский дом стоял на высоком берегу, окружённый обширным, хорошо ухоженным парком.

Пушкину, чтобы попасть туда, надо было пересечь с востока на запад значительную часть уезда. Более шестидесяти вёрст отделяли Михайловское от Лямонова. Не отличавшиеся ретивостью михайловские лошадёнки несколько часов тащили поэта пыльной просёлочной дорогой, мимо бескрайних полей, старых псковских пригородов Велья и Красного, богатых торговых сёл и нищих глухих деревушек.

Но когда две недели спустя после своего путешествия Пушкин узнал, что к Пещурову приехал погостить его племянник Александр Горчаков, что в дороге он простудился и лежит больной, недолго думая собрался и снова отправился в Лямоново.

Конечно, Горчаков это не Пущин и не Дельвиг.

У Пушкина с ним никогда не было особенной близости. Но всё-таки в лицейские годы они относились друг к другу с явным интересом. Пушкин посвятил Горчакову три послания — два в лицейские годы и одно вскоре по окончании Лицея. Горчаков постоянно рассказывал о Пушкине в своих письмах из Лицея дяде и тётке Пещуровым. Теперь ссыльный поэт не мог пропустить случая встретиться со старым товарищем. Да, кроме того, Горчаков — первый секретарь русского посольства в Великобритании — только что вернулся из-за границы, можно было надеяться узнать от живого свидетеля что-нибудь о последних политических событиях в мире, крайне интересовавших поэта. Со времён Одессы не было у него такой возможности.

Они провели вместе целый день. Пушкин слушал рассказы Горчакова, расспрашивал о всех лицейских, о Петербурге и Европе. Прочитал несколько сцен из «Бориса Годунова».

Около 15 сентября он писал Вяземскому: «Горчаков мне живо напомнил Лицей, кажется он не переменился во многом — хоть и созрел и следственно подсох». И несколькими днями позже: «Мы встретились и расстались довольно холодно — по крайней мере с моей стороны. Он ужасно высох…» Встретились и расстались довольно холодно. Но… живо напомнил Лицей. А это уже было много. Память о Лицее всегда согревала душу поэта. И для Горчакова Пушкин нашёл добрые слова, когда писал «19 октября».

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе — фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Всё тот же ты для чести и друзей.

Нам разный путь судьбой назначен строгой;

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись,

Но невзначай просёлочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись.

Ещё один уездный городок Псковской губернии был хорошо знаком Пушкину — Остров.

В письме к А. П. Керн в конце августа 1825 года поэт, конечно шутя, предлагает ей взять почтовых лошадей на Остров и приехать к нему в Михайловское.

Остров, как и Порхов и Опочка, был когда-то крепостью, построенной псковичами ещё в XIV веке на скалистом островке, омываемом Великой. Река эта, пересекающая с юга на север почти всю псковскую землю, была естественным рубежом, вдоль которого строили псковичи свои крепости для защиты от воинственных западных соседей. Своё название крепость получила от местоположения. Островом стал называться затем и разросшийся вокруг неё город. В нижней части его герба изображён островок и на нём три дерева.

Во времена Пушкина от древней крепости оставалось немного, но кое-где ещё видны были крепостные стены и полуразвалившиеся башни, сохранял в основном свой первоначальный облик каменный Никольский собор, ровесник Успенского собора Святогорского монастыря. Город был не менее оживлённым, торговым, чем Опочка или Порхов. А каменных купеческих домов в нём насчитывалось даже больше. Основным предметом торговли служил всё тот же лён. В Острове квартировал пехотный полк, которым командовал молодой полковник Кирьяков, зять Екатерины Исааковны Меландер, урождённой Ганнибал, двоюродной сестры и подруги Надежды Осиповны Пушкиной.

Сохранились любопытные свидетельства о том, что по праздникам в Острове давали представления бродячие актёры. Об одном таком представлении, когда исполнялась комедия Мольера «Мещанин во дворянстве», рассказывал в письме к дочери С. Л. Пушкин.

Через Остров проходил почтовый тракт, которым пользовался Пушкин в своих поездках из Михайловского в Псков и обратно, а позже и из Петербурга в Михайловское. В одном из писем жене осенью 1835 года давал такой свой адрес: «В Псковскую губернию, в Остров, в село Тригорское».

Путь из Михайловского до Острова лежал на старый Врев и почтовую станцию Синск, упоминаемую в письмах Пушкина.

В ночь на 11 января 1825 года через Остров проезжал Пущин, направляясь к ссыльному другу. О своих поездках из Петербурга в Михайловское и обратно через Гатчину, Лугу, Псков, Остров, Врев постоянно пишут дочери Н. О. и С. Л. Пушкины. «…B первый день мы завтракали в Луге… На другой день мы уже были во Пскове… Это была пятница, а в субботу приехали в Остров…»; «Мы едем через Остров и Псков, это самое верное».

По преданию, однажды летом 1825 года Пушкин вместе с Осиповыми-Вульф гостил в Острове у кого-то из знакомых — по-видимому, у Екатерины Исааковны Меландер, жившей в своём имении Суходольцево под Островом.