6. Праздники

6. Праздники

Потом наступал мой день рождения, всегда неожиданно, потому что к нему никто не готовился. Не принято у нас было отмечать личные праздники. Возможно, не столько не принято, сколько забыто за годы лихолетья, и так крепко забыто, что и в лучшее время вспоминать о них казалось кощунством, как о чем-то раз и навсегда отошедшем, чего ворошить нельзя.

Но похороненную традицию возродила Александра.

Однажды я проснулась и обнаружила на своем прикроватном столике тарелку с первой крупной шелковицей и шпанками. Мне? От кого? И почему? Дома была только сестра, которая, заметно было, поджидала моего пробуждения и, увидев, что я осматриваю ягоды, загадочно улыбалась.

— У тебя сегодня день рождения, — сказала она. — С праздником! А ягоды — подарок от меня.

Это было неожиданностью! Очень приятной. И с той поры мы постановили отмечать дни рождения, свои и родителей. Тем более что высшей волей они выпали на хорошо запоминаемые даты: мой, 14 июля, — День взятия Бастилии, главный национальный праздник Франции; папин, 2 августа, — на Илью; мамин, 13 октября, — в канун Покровов. И только Александра родилась в ничем не примечательный день 3 июня, правда, иногда на него выпадает Троица.

После Троицы начинались купания в пруду, ибо вода считалась уже достаточно прогретой. Я тоже бегала туда, но воды боялась, даже не смогла научиться плавать, сколько ни пробовала. Распространенное среди ребят соревнование — переплывать ставок на другой берег — мне было не по плечу, и я уходила дальше от плотины, в сторону впадающей в ставок Осокоровки, и там просто переходила его. Местами вода доходила мне до подбородка, тогда сердце заходилось страхом, ноги начинали инстинктивно отталкиваться от дна, а руки разгребать воду впереди себя. Правда, было и там опасное место, где пролегало старое русло речки. В том месте дно ставка резко уходило вниз и его глубина превышала мой рост. Вот эти полтора-два метра перешагнуть не удавалось, их приходилось переплывать. Но как было страшно доверяться воде! А вдруг глубина никогда не кончится, и, потеряв способность плыть, я погружусь в воду и не найду под ногами тверди? Воображение — богатое, буйное, красочное — то, что так требуется для творчества, что составляет суть души любого художника, чем надо было гордиться и правильно его эксплуатировать, это воображение, без конца говорящее со мной, было моим проклятием, отравляло жизнь, лишало веры в себя, потому что, как сестра в детстве, только пугало меня: «Вот сейчас тебя схватит кто-то невидимый и утащит под воду».

Купальный сезон длился ровно до папиного дня рождения — до Ильи. А потом старики говорили: «Илья пописял в воду» — и купаться уже не разрешали.

Но больше личных праздников для нас значили праздники всенародные: трудовые и торжественные. Собственно, трудовой был один — ленинский субботник, проходивший в последнюю субботу перед 22 апреля — днем рождения Ленина. В тот апрельский выходной люди «приводили в порядок планету»: убирали улицы и скверы, сажали деревья, разбивали клумбы, украшали школы, наводили чистоту в больницах, на своих рабочих местах — по всей стране кипела полезная работа, которую, как и дома, делаешь раз-два в году. Она сближала людей, укрепляла трудовые коллективы, поднимала авторитет совместного труда и общественного интереса.

В этот день повсюду звучала музыка, как знак общего веселья, — бодрая, мобилизующая, светлая, несущая надежду и силу. Музыка звала под свои шатры, согревала каждого, и люди светлели лицом, улыбались, а их невзгоды, которые у каждого всегда есть, отходили на второй план, казались мелкими, а позже — легче преодолевались.

На субботниках люди общались на темы не будничные, не мелкие, не бытовые — это все оставалось дома, как затрапезные одежды, старые башмаки, кухонные прихватушки. Суть праздника настраивала мысли на лад гражданский, высокий, поэтому с гордостью говорили о социалистических достижениях, о государстве, народе, советском образе жизни. А после субботника иногда оставались на «чашку чая», чтобы попеть хором и обменяться новостями культуры — тогда очень много читали, было о чем поговорить, поспорить.

Праздники народной души, наши общие — по всей стране — гуляния, поздравления и застолья начинались в канун календарной весны, и, конечно же, как и положено природной ролью, открывались мужчинами, их днем — 23 февраля. Теперь это День защитника Отечества, а в наше время он назывался так: День Советской Армии и Военно-Морского Флота.

История его возникновения такова: 23 февраля 1918 года молодые отряды Красной Армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой. В ознаменование этого события день 23 февраля 1918 г. был объявлен днем рождения Красной Армии, наших побед. Затем, в 1946 году, после своей 28-й годовщины, Красная Армия была переименована в Советскую Армию, и праздник обрел то название, каким я его знала.

Постепенно военное содержание не то чтобы забылось или утратилось — день этот остался профессиональным праздником людей, занятых в сфере производства или эксплуатации вооружений, но в народном переосмыслении его значение было расширено и он получил статус дня настоящих мужчин, защитников по сути и предназначению, а не по деятельности. Он стал праздником всех мужчин. Можно сказать, он возник от нежелания сильной половины человечества мириться с фактом существования Международного Женского дня, когда мужчинам позволено выражать женщинам свои чувства, и полного отсутствия у женщин возможности изливать любовь на мужчин.

Все эти трансформации происходили на моих глазах и отражались на форме и тоне поздравлений в адрес одноклассников, отцов и братьев, мужской части родни. Сначала это были сдержанные слова благодарности, с холодком почтения к тем, кто имел отношение к Советской Армии, а позже — сердечные признания всем мужчинам в том, что мы их любим и ценим, и ждем от них мужества и ежедневных подвигов.

Для меня день 23 февраля навсегда тонко пропах мимозой, невероятной свежестью и нежностью, и раскрашен ее желтоватым цветением, вкрапленным в море тюльпанов.

Отдельный колорит благоуханий сопровождал и 8 Марта — Международный женский день, великий праздник гуманизма и просвещения. Повсеместно — мимозы и нарциссы, запах которых на востоке считают ароматом юности. Они так удачно сочетаются! Как привыкла я к тому, что наши снега берутся первой талой водой именно, когда над нами воцаряется и витает мимозово-нарциссовый дух. Вот так для меня пахнет талая вода, все оттепели и недолговечные весенние снега, даже сам март. Снег и солнце — белое и желтое. В природе и в цветах этого праздника.

Верные своим хозяевам, пославшим не просто убивать людей, но попирать их идеалы и осквернять их святыни, фашисты залили кровью и этот день, устроив в Славгороде карательную бойню, расстреляв 153 мирных жителя, среди них моих родственников: прадедушку Алексея Федоровича, дедушку Якова Алексеевича и бабушку Евлампию Пантелеевну. Были угнаны на расстрел и чудом спаслись мой отец и мамин брат Алексей Яковлевич. Мама, на глазах которой убили во дворе ее мать, навсегда осталась на волне горя — потеряла способность ощущать счастье, радоваться солнцу. Наверное, ее рассудок спасло то, что уцелели муж и братья, но раненная душа всю жизнь плакала и стонала.

В день этого праздника, так дорого доставшегося человечеству, признавшего женщин людьми и уравнявшего их гражданские права с правами мужчин, почитаемый и обожаемый нами, все же мы шли к тому месту, где погибли наши родные, откуда их души ушли в вечную жизнь, и возлагали там цветы. Хорошо, что по инициативе председателя поссовета Сидоренко Николая Николаевича в 1970 году на этом месте был установлен обелиск. А потом мы проведывали братское кладбище, где упокоились тела погибших партизан и воинов, поминали их.

Гвоздики, гвоздики для дорогих ушедших… И тоже мимозы и нарциссы, ибо они живы в нашей памяти…

Радость этого дня была печальной, но все же была: с нами остались наши родители — молодые, красивые, сильные. Они были для меня праздником, не прекращавшимся, чудесным.

Чуть меньше двух месяцев спустя приходил праздник весны, доброй воли, труда и мира, день международной солидарности трудящихся — Первое мая, торжественнее и наряднее которого не было. Отовсюду неслись бравурные мелодии, по радио звучали поздравления от братских стран в адрес советского народа, и до жгучих слез меня пробирала гордость за свою страну, ее достижения, за язык, который знают во всех концах света. Наши песни, исполняемые зарубежными певцами, такие как «Если бы парни всей земли», «Мы за мир», «Москва майская», звучали как ответ на наши послания в недра других культур, как свидетельства, что контакт установлен и достигнуто взаимопонимание.

Первомай нес с собой дух нагретой земли, пробившихся к солнцу трав и цветов абрикоса — нашего степного флердоранжа. Ими он был и украшен, как принято украшать невест.

Подготовка к демонстрации — шествию в колонне, начиналась загодя. Нам шили новые наряды, покупали яркие банты, а сами мы изготавливали транспаранты, которые можно было нести одному или вдвоем. Писали в лозунгах то, о чем мечталось и хотелось сказать вслух: «Мы за мир», «Мир, труд, май», «Миру — мир» — в разных выражениях варьируя главную мысль, что мы хотим жить и трудиться в условиях мира. А за то, что нам его обеспечили, мы благодарили и прославляли партию и свое правительство, несли портреты вождей и руководителей высшего эшелона. Это был искренний порыв, мы любили их, мы чувствовали себя причастными ко всему, что касалось СССР и социализма. Колонну украшали веточки цветущего багульника, абрикоса и замохнатившегося ольховника, гирлянды воздушных шаров, флаги и разноцветные декоративные флажки.

Везде — улыбки, возгласы приветствий, смех, шутки, остроты, дружеские подтрунивания. Мы знали, что вершиной праздника будет доклад, в котором вспомнят и школу, назовут имена лучших учеников, и среди них меня. Мое имя звучало ровно столько раз, сколько было праздников за время моего одиннадцатилетнего обучения в родном селе. Люди любят слышать свое имя, нравилось это и мне.

У моей подруги Людмилы была своя гордость — она обязательно пела в праздничном концерте «Две ласточки» Е. Брусиловского, как всегда блестяще. Купающаяся в аплодисментах, всеобщая любимица, моя подруга была нашим соловьем. Ее колоратурное сопрано, высокий и исключительно подвижный голос — хрупкий, изящный, с серебряным верхним регистром, очень послушный и способный исполнять сложные фиоритуры, мелизмы, трели и рулады — ничуть не уступал в красоте и силе лучшим образцам того времени. Для иллюстрации назову голос Амелиты Галли-Курчи, которую мы тогда просто не знали — вот какой был у Людмилы голос. Мы прочили ей великое будущее на большой сцене, мы хотели ей такого будущего. И ни один человек ей не завидовал, только радовались успехам, потому что талант ее был редким и мощным. И пела она упоенно.

После парада полагалось идти гулять в поля, на луга, на каменку — огромный останец на берегу Осокоревки, испокон веку застрявший за нашими огородами. Цветов там было — море разливанное. И конечно, в посадку — слушать певчих птиц, а у нас их было много. Ну как тут не посочувствовать городскому человеку? Живут люди в квартирах и природы не видят, везде у них дома, дворы, площадки, асфальт, машины, газы, шум — птицы этого не любят, пролетают окольными путями. А у нас гнездились овсянки, чижи, щеглы, снегири, жаворонки, уж не говорю о дроздах, соловьях. Да и простой скворец песней душу радовал, в городе его не услышишь.

В Первомай гуляли два дня, а если удачно выпадали выходные, то и все четыре.

А потом наставал День Победы — праздник праздников, торжественная вершина года. Если Первомай ассоциировался с молодостью и мечтой, то Великая Победа с доблестью, мужеством и беспримерной храбростью наших великих отцов, с их ранней зрелостью и ответственностью. Это был праздник тех, кто спас мир от военного пожара, а Европу от порабощения, праздник воинов-освободителей, тружеников советского тыла, людей, выживших в условиях оккупации. И наш праздник тоже, потому что с нашей земли прогнали врага, наши отцы вернулись домой живыми и подарили нам жизнь.

В Славгороде были свои традиции по празднованию Дня Победы. Мы вспоминали расстрелянных мирных жителей, возлагали цветы у обелиска на месте их гибели и на могилах, а потом шли на митинг у братского кладбища советских воинов. Мы несли туда цветы, произносили свои признания им, погибшим, в верности, в том, что будем достойны их подвига. И чествовали живых ветеранов Великой Отечественной войны, стайкой стоящих на трибуне, в наградах. Сначала их было много, молодых и улыбчивых, а потом с каждым годом становилось все меньше, и улыбки их тускнели от грусти. Однажды среди них не стало и моего отца…

Праздник Победы… До сих пор звучат во мне его военные марши, фронтовые песни и просто мотивы тех лет, которые поддерживали мой народ в суровое время, а на их фоне — рассказы моих родных, кому довелось воевать или жить ожиданием победы.

И снова пела Людмила, теперь акапелло с Ольгой Ротач и Еленой Власенко — В. Соловьев-Седой, «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Лена — Людина одноклассница, обладательница мягкого, бархатистого альта. Уникальное звучание их трио, представлявшего собой органичный букет голосов, нечто неописуемо неповторимое — было нашей гордостью. И нашей роскошью! Когда слышишь такие голоса, в таком исполнении, таких произведений, то невольно держишь планку и делать свое дело плохо уже не сможешь. Не поэтому ли людям необходимы не китч и массовая культура, суррогаты в виде субкультур, а настоящее высокое искусство, поражающее, возбуждающее восторг и желание не выходить за рамки меры и истинности?