3. Отношение к куклам

3. Отношение к куклам

Игрушки… Даже не помнятся… Были машины, Дюймовка в открывающемся при вращении тюльпане, еще что-то. Я безжалостно с ними обращалась, разбирала до винтика, а потом пыталась собрать, что получалось не всегда, так что мама досадовала: ну почему ее ребенок не может поиграть нормально, как все дети, а сразу все ломает? Кубики с картинками, пирамидки из разноцветных плашек, совочки, формы для создания фигурок из мокрого песка, и все такое быстро переставали меня интересовать, в них не было тайны, а просто лепить куличи, копать или строить мне было скучно. Помню первую куклу — пластмассового пупсика с ножками и ручками на резинках. Зачем она мне нужна была, такая уродина? У людей конечности так не вертятся.

Потом мне купили вторую куклу.

— Она все время спит, — сказала мама, — покачай ее, спой песню.

Еще чего не хватало! Что-то противилось тупому нянченью тряпичного изделия, видимо, инстинкты подсказывали, что мне это не пригодится. И эту куклу, больших размеров, вполне похожую на человечка, я тоже разорвала, обнаружив внутри опилки. После этого куклы долго вызывали у меня брезгливость и неприятие, и вернулась я к ним лишь тогда, когда научилась шить — они стали моими первыми моделями. Но ненадолго, скоро я сама заняла их место, стала себе моделью, экспериментируя у зеркала с фасонами одежды.

В девчоночьих качаниях кукол я всегда — тогда интуитивно, а позже осознанно — усматривала некую постыдность, стремление к той стороне взрослой жизни, которую прилично скрывать, особенно от детей. Человека, не как организм, а как индивид, создал Дух, поэтому лично я стыдилась потребностей плоти, и тем больше, чем сильнее они проявлялись. И ненавидела эти качания кукол, прикладывания их к груди, пение колыбельных, а потом моделирование того же в натуре, с подружками или младшими детьми. Разве взрослые не догадываются, как часто это случается и к каким гадостям приводит? Не могу пожаловаться на свою природу, она одарила меня тонким чутьем на меру вещей, и я легко нащупывала черту, за которой начинались двусмысленные восприятия и предосудительные поступки. И не переступала ее. Но я — это я, не все на меня похожи, некоторые сверстники вели себя иначе.

С какого возраста в нас живет предощущение собственных детей и зачем его подстегивают неразумные взрослые? По какой прихоти они позволяют девочкам, перед которыми открыт такой интересный бурлящий мир, требующий развития ума и познания, замыкаться на плоти и эмоциях и копировать материнство взрослых женщин, стремясь в раннюю регенерацию? За подобными вопросами слышится хор далеких вздохов — горестных, укорных. Да ощущается взгляд, угадываются чаяния-ожидания — сбывшиеся или обманутые? — и многие-многие годы жизни, чужой, трудной, первой — пробной, черновой, с пониманием этого и печалью о том, что второй не будет… Многие девочки хотели бы взбунтоваться против слишком жесткого и однозначного диктата природы, рабски охраняемого людьми, да не умели.