5. Городская весна

5. Городская весна

Прошло немного времени, и я поняла, что учиться в вузе надо не так, как в школе, по другим методикам. Но что это за методики, где их найти? Не изобретать же самой. Тут мало было выполнять письменные домашние задания, конспектировать первоисточники по гуманитарным дисциплинам, переводить пресловутые «тысячи» с иностранного языка — то, что хоть как-то проверялось на практических занятиях. Мало просматривать конспекты лекций, знать формулировки и доказательства теорем, лемм, различных принципов, что иногда могли спросить. Тут полагалось начитываться материалом наперед, по каждому предмету с опережением самообразовываться. Ни умения обрабатывать огромные массивы новой информации, ни физических сил все это вместить в голове у меня не было, организм сопротивлялся навязываемому режиму работы. Изменяя своим привычкам, мозги, казалось, скрипели и искрили.

Не знаю, как бы я справилась с этим, если бы не помощь сокурсников. Хотя я жила на съемной квартире, изолировано, не имея возможности общаться ни с местными, ни с теми, кто жил в общежитии, но решающим было появление Юры, можно сказать опытного студента. Он еще школьником прошел подготовку к обучению в вузе — на университетских курсах. К тому же его старший брат был студентом последнего курса нашего факультета и передавал ему многое из студенческого опыта. По примеру Юры я училась работать над прослушанными лекциями. Да и вообще с ним вдвоем легче было готовиться к занятиям — мы выполняли письменные задания поровну, а потом списывали друг у друга. Так же разбирались и с теорией.

Наставала весна. Март снес грязь с дорог и тротуаров, увлажнил скверы, омыл деревья. Я ждала пробуждения земли, ее радости, устремленности к солнцу, ее зеленых брызг навстречу ему, зная, что во всем этом будет роскошь обоняний, шепот и вздохи, предвкушенные ознобления, казалось бы, бестрепетных материй.

Мне помнились сельские долго возвращающиеся зазимки, которые схватывали ледком верхние слои грунта и ручьи талой воды, тревожащей обоняние своей неуловимой ароматностью. Под этим ледком ручьи бежали по сельским улицам, словно артерии под стеклянным панцирем. И я, взбудораженная томящимся воображением, пытающимся не столько создавать свои картины мартов и апрелей, сколько насытиться теми, что жили сейчас где-то вдали от меня, по-щенячьи пряла носом и пыталась поймать их желанный запах. Но талый снег в городе ничем не пах, и земля — не пахла.

И перелился март в апрель, сопровождаясь лишь непременными дождичками — странными завесами, за которыми скрываются сокровенности природы. Только где они были здесь, сокровенности? Дриады, покровительницы лесов, охранительницы деревьев, жались по малым островкам парков, сирые и обобранные людьми; нимфы роста трав, распрямления ветвей, шелестения старой опадающей коры не находили здесь места, они спрятали свои полотна и палитры и ничего не создавали; даже мавки, воплощающие смерть прошлого и этим, как можно было думать, расчищающие дорогу растущему, искали новых жертв не здесь — весеннее волшебство не наступало.

Здесь камень одерживал победу. Повсеместно теснимый зельем, живой неподвижностью земли, обвитый в горах и скалах лианами, разрушающийся наступающими мхами да муравой, здесь он защищался людьми и ликовал. И я не чувствовала запаха ожившей природы, не улавливала ни звука, ни веяния лопающихся почек и новых липких зародышей листвы, не слышала симфоний разбуженных крон, гудения сока в них, стона ветвей, не замечала дыхания корневищ, приподнимающих вокруг себя земную грудь. А раньше, живя на одной с ними волне, я улавливала микроскопические колебания всех этих изменений.

Город был слеп и глух к весне, как, собственно, и к любой поре, выбрав одну цель — торжество камня во все изменения солнца над землей. И я задыхалась. Молчащие асфальтовые коросты, благословляемые в осенние хляби, сейчас были ненавистны. Смердящие гудроном и расплавленными мазутами — они брали весну в кольцо своих пагуб и, сжимая до астматических судорог, медленно доводили до лета, без звука, запаха и цвета. Жалко было младенческих всходов, превозмогающих налегший на грунты пласт, деревьев, покинутых охранными духами. Посеяв семена в расщелины домов, на крыши, под ноги прохожим и транспорту, деревья не могли рассчитывать на их прорастание и произрастание.

Всякий раз, идя на свидание с весной, я обманывалась и, возвратившись домой, лишь смотрела в календари. Как страшно сочным апрелям, цветущим майям и июням в городе! Зачем их посылают сюда?

Вторую сессию, или первую летнюю, я сдала с теми же оценками, что и зимнюю, но обошлось без слез — все равно я почувствовала себя уверенней, да и повзрослела, закалилась в людях, как говорится.