Из Челябинска в Москву
Из Челябинска в Москву
В купе я пока один. Может быть, так до Москвы и доеду. Открыл было книгу, но читать не могу.
И вновь, как тогда, два года назад, погрузился в волны пережитого. Но тогда я возвращался в Москву из «их» мира. Я видел его вблизи, а свою страну издали.
— Большое художественное полотно надо рассматривать издали, — это сказал мне итальянский инженер три года назад на заводе в Аосте. Как он тогда хотел поехать к нам и принять участие в нашем строительстве!
И вот теперь я снова возвращаюсь в Москву, но уже оттуда, где происходит исторический процесс создания материальной базы нового общества, о котором пишут газеты всего мира, о котором говорят во всех странах друзья с чувством радости и надежды, враги — со злобой и тревогой.
Перед глазами проходят люди и события. Как же быстро у нас все меняется: и города, и люди, вся их жизнь и деятельность. Эти изменения отчётливо видны особенно в таких местах, как Челябинск.
Селяба — по-башкирски яма. Челябинск и был раньше ямой в прямом и переносном смысле. Ещё в 1929 году, когда я впервые после окончания Горной академии вместе со своими однокашниками Николаем Блохиным и Володей Языковым прибыл в Челябинск, мы увидели эту яму. По дороге с вокзала в центр города извозчик, который вёз нас, застрял посредине улицы в грязи и долго не мог вытащить свой тарантас.
В городе была одна небольшая гостиница, с затхлыми номерами, рассчитанными в своё время на купцов.
С тех пор прошло шесть лет. Город нельзя узнать — центр застроен большими каменными домами, а по асфальтовым улицам идут вереницы автобусов, автомобилей. В городе открылись не только новые средние учебные заведения, но и высшие. На окраине города возникли заводы, известные ныне всему миру. Они как бастионы окружают город со всех сторон. Заводские трубы, как стволы дальнобойных орудий, устремлены в небеса. Старое быстро исчезает. То, что в Европе совершалось в течение столетий, здесь происходит буквально на глазах.
Ещё совсем недавно и люди были другими. Здесь, в Челябинской области, на заводах работали полукрестьяне-полурабочие. Они смотрели на завод как на место, где можно подработать, но своим кровным, родным делом признавали только личное хозяйство.
Теперь для них завод стал своим. Они близко к сердцу принимают все успехи и неудачи производства. Как горят у всех глаза на собраниях и совещаниях, когда говорят о перевыполнении планов, об освоении производства новых сплавов. Какое негодование раздаётся, когда рассказывают о браке или авариях. Все — и неудачи и успехи — принимается близко к сердцу. Все стало своим. Все это не далось даром. Сюда вложен большой труд, изобретательность многих людей, их энергия. Все это выстрадано и поэтому особо дорого.
За эти два года мне приходилось бывать на многих заводах области, и везде одно и то же. Этот процесс происходит по всей стране одновременно. На разных уровнях, в разных условиях, но это единый процесс — стремительное движение страны вперёд. У людей появилась исключительная смелость, уверенность. Даже высшее проявление этой смелости — дерзость.
В народе разбужены все чувства — бесстрашие, неуёмная инициатива, страстное желание творить, не только ничего не бояться, но выискивать беспокойные решения. Не уходить от трудностей, а идти им навстречу.
— Ну и что же, что трудно, но ведь так лучше будет, — часто слышится в цехах и на производственных совещаниях.
Вот они проходят передо мной — не люди, а буревестники. Бригадиры Подивилов, Колпаков, Волжанин, Подлужный, Карнаухов и много, много других. Вот он стоит передо мной, бригадир Волжанин. Волга — могучая река страны. Он её сын. В нем что-то от Пугачёва и от Стеньки Разина, и от великой русской реки — Волги. Волжанин! Он и его бригада всегда перевыполняют план. На них можно полагаться. Не подведут. Но как трудно ими управлять. Их надо знать! Они не только преодолели страх перед неведомой им ранее огненной стихией, они не только овладели управлением сложным, физически трудным и изнурительным технологическим процессом производства, но они покорили его. Они управляют им. Было очень трудно. Нужно было побороть себя. Осилить свои чувства. Понять непонятное, преодолеть все препоны и победить.
Люди, простые советские люди поднялись на верхние этажи. Мы видим дальше. Смелости стало больше. Больше уверенности. Вот только бы голова не закружилась. Кое-кто из плавильщиков на завод пришёл неграмотным. Не только не разбирался в технике производства, но не мог ни читать, ни писать. За эти годы ими изучена не только сложная технология производства, но они осилили все премудрости грамоты. Некоторые из них стали лауреатами Государственных премий, как например Карнаухов.
Мы поднимаемся все выше. Задачи, которые предстоит решать, становятся все сложнее, многограннее.
Таких многообразных, быстро протекающих процессов не знает история ни одной страны. Сами наши планы вызывают изумление своей грандиозностью. Многие там, на Западе, отказываются верить в их осуществимость. Но эти планы не только выполнялись, а значительно перевыполнялись. Только план доходил из Москвы до завода в Челябинск — как тут же у всех, на каждом участке производства возникало непреодолимое желание не только выполнить его, но и обязательно перевыполнить. От одного к другому перебегают эти импульсы неуёмного творческого порыва. Они так возбуждают, что люди не знают покоя ни днём, ни ночью. Не замечают ни холода, ни жары, ни жажды, ни голода. Ищи такие решения, чтобы быстрее выполнить то, что намечено планом, — это стало руководящим побуждением всех действий.
Там, на Западе, я никогда и нигде не видел ничего подобного. У них этого не может быть. Там другой мир. Только социализм мог раскрыть эти возможности, уничтожив границы сугубо личных интересов и личных владений.
… Через окно вагона передо мной мелькают картины строительства. Оно идёт на протяжении всего пути.
Наиболее продуктивным изобретением за всю историю цивилизации человечества было создание колеса. На колесе все быстро завертелось, а скорость все возрастала от телеги к паровозу, затем к автомобилю и наконец к самолёту. Наши колеса вертятся все быстрее. Теперь нас уже остановить нельзя. И как бы подтверждая это, колеса вагона выстукивают: «Да, это так, так, так».