Jüdisches Geschäft[67]

J?disches Gesch?ft[67]

Как-то рано утром, когда я, направляясь на завод, проходил по узенькой торговой улочке Эссена Кеттвигштрассе, в глаза мне бросилось нечто необычное: на ряде витрин были наискось наклеены широкие бумажные ленты. На лентах жирной типографской краской крупными буквами были напечатаны два слова: «J?disches Gesch?ft».

Мимо этих магазинов в растерянности проходили те, кто ещё вчера заглядывал в них. Вот одна из женщин остановилась у стеклянной двери, взялась за ручку и буквально отпрянула — на стёклах двери была наклеена та же самая пугающая лента.

Я прошёл дальше к Лимбекерплац и у большого универсального магазина Альтхоф увидел группу штурмовиков и полицейского. Полицейский расхаживал по тротуару и размахивал своей резиновой палкой, а штурмовики стояли у многостворчатых дверей магазина. Один из них в руках держал фотоаппарат. В магазин пытались зайти покупатели, но штурмовики их задерживали у дверей и что-то им говорили. Большинство поворачивало от дверей в сторону и уходило от магазина, но кое-кто все же проходил в магазин.

В Альтхофе я часто бывал, знал многих продавцов. Здесь часто покупали все необходимое многие советские практиканты. Я решил пройти в магазин и посмотреть, что же там делается.

Когда я попытался это сделать, ко мне подошли двое здоровенных штурмовиков — один лет тридцати, с фотоаппаратом, второй значительно старше, вероятно лет пятидесяти.

Штурмовик с фотоаппаратом произнёс:

— Это еврейский магазин.

— Ну и что же?

— Мы бойкотируем все еврейские магазины, — и он направил на меня объектив фотоаппарата, а второй решительно шагнул к двери, препятствуя мне войти в магазин.

— Я иностранец, и мы не обязаны участвовать в бойкотах еврейских магазинов.

— Мы бойкотируем этот магазин не потому, что он еврейский, а потому, что он крупный. Мы закроем все крупные универсальные магазины — так сказал Гитлер.

Я смотрел на штурмовика, на его сильные мозолистые руки рабочего и вспомнил Хуберта и тот разговор, который когда-то Тевосян вёл с ним.

Вот ещё одна жертва гитлеровской пропаганды. Вероятно, он искренне верит в то, что бойкот, в проведении которого он играет такую активную роль, направлен на то, чтобы уничтожить крупную торговлю и дать возможность торговать немецкому середняку, как об этом распинался на всех собраниях и митингах Гитлер, когда шёл к власти.

В магазин я всё-таки вошёл. Здесь находилось всего несколько покупателей, но они ничего не покупали, а разговаривали с перепуганными продавщицами.

— Что же будет с нами, что же будет? — сокрушаясь, повторяла одна из них.

На следующий день я зашёл в магазин готового платья. Два старых продавца-еврея, у которых не раз покупал костюмы и пальто не только я, но и наши практиканты, как-то особо тепло поздоровались со мной.

— Может быть, купите у нас что-нибудь на память, в последний раз? — сказал один из них.

— Почему в последний раз, я ещё собираюсь зайти к вам и, может быть, не один раз.

— Мы оба уезжаем из Эссена, вероятно в конце недели.

— Куда же вы едете?

— Пока в Голландию, а там видно будет.

А вечером ко мне домой явился Макс — молодой человек, без определённых занятий. Он знал немного русский язык и жил тем, что оказывал мелкие услуги практикантам: помогал делать покупки в магазинах, исполняя роль переводчика, доставал билеты для воскресных поездок за город, договаривался с квартирными хозяйками по всем возникавшим вопросам — одним словом, был очень полезен, так как большинство практикантов не знало немецкого языка.

За услуги ему немного перепадало от них и, кроме того, он получал проценты в тех магазинах, где практиканты совершали свои покупки.

— Я к вам на минутку, — произнёс он, когда на звонок я открыл ему дверь. — Сегодня уезжаю в Барселону. Хочу попрощаться и поблагодарить вас.

— За что же вы хотите меня поблагодарить?

— Вы, русские, в эти трудные для меня дни, относились ко мне как к человеку. Я родился здесь, в Эссене. Родители у меня умерли, когда я был ещё мальчиком. Меня приютил и вырастил дядя. На прошлой неделе дядю так избили, что он слёг.

— Кто же его избил?

— Штурмовики. У дяди уже давно парализована правая рука. Когда он ходит, то опирается левой рукой на палочку. На прошлой неделе, когда он шёл по улице, то не смог приветствовать проходивший по улице отряд штурмовиков. Трое выскочили из рядов, подбежали к дяде, затащили его в переулок, сдёрнули брюки и его же палкой стали избивать. Они били его по самым чувствительным местам. А затем бросили старика в этом переулке. Домой его доставили уже к вечеру, еле живого. У него все распухло, и он еле передвигает ноги. Вчера он впервые поднялся с постели. Я уезжаю вместе с ним в Барселону.

— Что, у вас в Барселоне есть родственники?

— Нет, у нас там никого нет. Дядя жил в Барселоне ещё в молодости. Может быть, там остался кто-нибудь из тех, кого он знал в молодые годы. Ещё раз спасибо вам за хорошее отношение ко мне. А это вот вашей дочке от меня, — и Макс протянул коробочку конфет. Он ушёл, и я его больше никогда нигде не встречал.

Мне неизвестно, добрался ли он вместе со своим дядей до Барселоны или же погиб где-то в пути.

Террор и издевательства по отношению к тем, кто пытался покинуть Германию, стал усиливаться и, наконец, был создан такой режим, что практически выехать из Германии стало невозможно.