ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ

Как проверить Степашина?

— ...Сергей Вадимович, а вот, допустим, поймали в коридоре власти взяточника...

— Взяточники сейчас — это уже экзотика.

— А Георгий Сатаров, президент фонда «Индем», утверждает, что взятки у нас сейчас в год дают и берут аж на триста девятнадцать миллиардов долларов. Это в три раза больше, чем бюджет страны, или половина ВВП.

— Цифра, которую приводит Сатаров, мне непонятна. Я могу четко сказать, что этот показатель не имеет методик расчетов. Я об этом говорил и с Нургалиевым, и с Патрушевым... Это, так сказать, «неучтенный вопрос». А если человеку известна такая цифра, значит, он знает, кто давал, кто брал, и не сообщил в правоохранительные органы. Его надо привлекать к ответственности.

— Сатарова?

— Не Сатарова, а того, кто ему эту цифру дал. Я бы поаккуратнее был с цифрами. Это будоражит общественное мнение. И создается впечатление, что Сатаров знает, а Медведев, Путин, Степашин, Нургалиев, Чайка — нет...

— А это не так?

— Проблема взяток — не главная в стране.

— Что, всех взяточников переловили?

— Да нет. Просто, повторяю, это уже «не модно». Сейчас напрямую деньги не дают и не берут — это редкий случай. Есть другие формы.

— Можете поделиться?

— Главная тема — тендеры, конкурсы, откаты, удорожание проектов. А еще так называемое условное награждение нужного человека. Это может быть и передача каких-то акций его близким родственникам, и предоставление преференций, которые милиционеру трудно увидеть.

— А аудитору?

— И аудитору тоже. Поэтому мы и бились за быстрейшее подписание Россией Европейской конвенции о борьбе с коррупцией. (Подписали ее в 1999 году, а ратифицировали только в 2006 году. — А.Г.)

Там есть один очень важный пункт, по которому госчиновник должен отчитаться перед соответствующим органом. Вот ты всю жизнь работал, скажем, замминистра, получая соответствующую зарплату. И вдруг на глазах людей вырастает особняк трехэтажный. Надо прийти и у человека спросить: на какие деньги ты это построил? Сейчас, после ратификации конвенции, эта позиция начинает у нас работать.

Тем, кто незаконно нажился, придется возвращать часть денег. Или доказывать, что ты заработал суммы или собственность честным трудом. Ну или хотя бы уходить с госслужбы.

— Или переписать собственность на родственников.

— Это уже уход от налогов и от ответственности. Да, многие так и делают. Но эта цепочка тоже проверяется.

— А Закон о борьбе с коррупцией поможет?

— Чтобы Закон не был декларативным, надо, чтобы позиции, о которых мы с вами здесь говорили, были четко прописаны и в Уголовном кодексе.

— А вы будете этого добиваться?

— Да, конечно.

— Несладко теперь придется тем, кто заграбастал деньги и собственность...

— Как сказать... Закон, к сожалению, обратной силы не имеет. Тут же есть срок давности — десять лет. Скажем, известный сенатор Вавилов сейчас уже неподсуден.

— А что же вы так долго собирались?

— К сожалению, не все зависело только от нас...

— А лично вам взятки предлагали?

— Нет. Во-первых, это мне не нужно. Во-вторых, потому что знают — это бесполезно.

— А как бы проверить Степашина?

— Пожалуйста. У меня, кроме зарплаты, больше нечего проверять.

— Вы не боитесь проверки?

— Нет. Счетная палата, как жена Цезаря, должна быть вне подозрений...

«Мяч стырили, сволочи...»

— А как вам такое явление, как кумовство, когда, допустим, родственники губернатора устраиваются на хлебные места?

— По-моему, такое не каждый губернатор себе позволяет.

— А по-моему, каждый. И не только губернатор. Особенно в Москве. Даже в высших эшелонах власти...

— Если так, то это неправильно. К сожалению, здесь мы имеем дело с нарушением элементарных норм этики. Если говорить о том, что кто-то из больших руководителей устраивает своих детей или родственников в госструктуры... Увы, из нашего лексикона практически выпали такие слова: «скромность», «стыдно»... Думаю, пора вносить поправку в Закон о госслужбе примерно с такой вот формулировкой: на высоких должностных лиц должны распространяться определенные ограничения при устройстве на работу их родственников. Давайте вместе выступим с такой инициативой.

— Давайте... Но вы понимаете, что замахиваетесь на самое святое?

— Почему? Я просто рассуждаю. Но те, кто ведет борьбу с коррупцией, думаю, со мной согласятся...

— И по вашей наводке к чиновникам нагрянут с обыском.

— Наводок мы не даем, правоохранительные органы активно изучают наши материалы. Не надо конъюнктурить, принюхиваться — как бы укусить. Глядишь, промазали, не того куснули.

— А конъюнктура-то в чем — чтобы Кремлю угодить?

— Наверное. А кому еще? В Кремле сказали: с коррупцией нужно бороться. Ну и начали. Но там же имели в виду сис-те-му!

— Но и по вашим материалам под Уголовный кодекс «подвели» уже немало народу.

— Мы ставим диагноз. И если вместо того чтобы лечить, люди воруют, их наказывают. К нам давно уже не относятся как к бухгалтерии.

— Как к силовому ведомству?

— Да. И пусть наша палата будет интеллектуально силовой.

— Наконец-то вы чистосердечно признались! Но у меня к вам, как к герою интервью, есть претензии...

— Героям замечания не высказывают.

— Но критикуют. Вам же из Кремля дают указания!

— Ни разу не давали.

— А секретные — по борьбе с коррупцией?

— Единственное, что попросили, — посмотреть итоги приватизации России за десять лет.

— Вот! А надо их пересматривать?

— Нет. Мы проверили: что получилось, что нужно, чтобы не повторилось то, что было. И собственники другие стали, нормальные в основе своей. Сегодня приватизация в России проводится прозрачно.

— А если добро не нажито непосильным трудом?

— Философское рассуждение. Если бы приватизация была противозаконной, мы бы вернули собственность государству. Как это было с Арктическим ледокольным флотом.

— Абрамовича почему больше не трогаете?

— За что его трогать?

— Потому что он на власть не наезжает?

— Он налоги платит, «Сибнефть» вернул.

— Не вернул, а продал государству по спекулятивной цене — за семь миллиардов долларов. А покупал за триста миллионов.

— Он продал «Сибнефть» по той цене, сколько компания на самом деле стоила. А капитализация еще больше. Другое дело, в свое время государство «Сибнефть» продало по резко заниженным ценам. И это вопрос к государству, а не к Абрамовичу. Что мы и отметили в «Итогах приватизации».

— Раньше вы про Абрамовича по-другому говорили...

— И сейчас могу сказать, что нескромно сорить огромными деньгами. Он перестал это делать. По крайней мере, публично. Не сорит. Но кое-кого нужно серьезно пугануть.

— Ого! Даже так?

— В хорошем смысле...

— И еще мне не нравится, что вы предупреждаете тех, кого собираетесь проверять. Они же заметут следы!

— Если стырил, так стырил, и если пытаешься что-то скрыть — не получится.

— Ага, у вас тоже любимое словечко, как у Путина, «стырил»... Откуда?

— Не знаю, как у Владимира Владимировича, а я это слово впервые услышал в пятом классе, когда у нас во дворе украли футбольный мяч и кто-то из ребят тогда сказал: «Вот, сволочи, мяч стырили».

Середина дистанции

...Я скользил по обрыву на подошвах метрах в пяти от экс-премьера, почти в горизонтальном положении. И вскоре начал тормозить «пятой точкой». Степашин, слава богу, этого не видел.

— Сергей Вадимович, бегите по горизонтали! — крикнул вдогонку ему его охранник Игорь Кузнецов, который, кажется, встревожился не на шутку. Но экс-премьер уже несся по обрыву строго по вертикали...