«Да бедные ж бабы, как же они влюблялись в Бондарчука!»
«Да бедные ж бабы, как же они влюблялись в Бондарчука!»
А это — снова из дневника Мордюковой...
«...Ложусь вечером спать, а у самой сердечко бьется, думаю, ой, меня такая радость ждет — я поеду на «Мосфильм» и буду сниматься в «Войне и мире». (В этом фильме Нонна Мордюкова сыграла Анисью Федоровну. — Авт.) Там Люсенька будет (Людмила Савельева, игравшая Наташу Ростову. — Авт.), там Сережка (Сергей Бондарчук, режиссер фильма. — Авт.) будет — вся съемочная группа такая хорошая...
И я прихожу, этим наполненная... А Сергей Федорович принялся заканчивать тот эпизод, который мы не докончили. И он стоит и показывает растопыренными пальцами: «Значит, камера была с этой стороны, вот где лук в тарелках стоит на окне. А потом мы разворачивались — и Наташа начала танцевать. А в середине танца... Вот тут мы остановились, когда Марфинька давала ей белый платочек».
И я стою, как солдат, внимательно слушаю и думаю: «Больно хорошо! Какая картина! Какая Наташа! Какой Сергей! Все так прекрасно!» В общем, короче говоря, такая была уютная съемка.
Сергей необычайный был человек. Думаю: бедные бабы, да бедные ж бабы, как же они в него влюбляются, все, покатом, ну я не знаю, как сказать еще — прямиком прямо влюбляются в него. А он был из людей... Не очень-то к нему подберешься.
Я говорю: «Сергей Федорович, а давайте мы сейчас повторим до начала танца Наташиного все, как было. И на той точке остановимся».
Пауза. Он поворачивает голову и говорит: «Нонна Викторовна, кто здесь снимает картину — вы или я?» Саблей мне в солнечное сплетение. И я так: «Вы». И тихо-тихо отступила и сразу скрылась в декорации.
И как у меня сдавило горло, и как я горько плакала. Вот какой он! А еще родственник по Кубани, по нашим матерям. Думаю: «Как он смел!.. Ничего, я потом маме расскажу. Я расскажу и его маме, какой он».
«Нонна Викторовна, — он мне кричит, — мы вас ждем!» Я говорю: «Дайте мне пять минут». — «Даем», — говорит. А я на часы смотрю и слезу глотаю, и что только не делаю — стрелочка неумолимо идет. Потом выхожу, а он: «А-а-а, ну в таком виде вы не готовы к работе, Нонна Викторовна. Вам нужно проспаться хорошенько, умыться холодной водой и наложить новый грим. Переносим кусок на завтрашний день».
Я, конечно, как ненормальная, уезжаю домой, Славке (мужу, Вячеславу Тихонову. — Авт.) рассказываю все, плачу, никак не могу остановиться. Он как-то так...
Это надолго, вот просто не останавливающийся какой-то яд, боль, неизлечимая и непрекращаемая. До сих пор не могу успокоиться...»