Спасайся, кто может
Спасайся, кто может
Жоржи де Винтер тоскует.
14 октября, не выдержав одиночества, она уезжает из деревни в провинции Бос и приезжает к Трепперу в Бур-ла-Рен. Он отчитывает ее за неосторожность, но за упреками не может скрыть глубокой радости. Их свидание продлится только одну ночь: после заслуженного выговора 15 октября утром Жоржи уезжает снова. На пороге мадам Мэ говорит ей: «Вы должны оставить мне ваш адрес, чтобы я могла по крайней мере предупредить вас, если что-нибудь случится». Жоржи называет его.
Мадам Мэ тоже покидает семейный пансион и отправляется в Бютт-Шомон. Еще до ареста Большого шефа Центр разработал с ним систему так называемых «проверочных» встреч. 1-го и 15-го числа каждого месяца около одной церкви в квартале Бютт-Шомон его будет ждать человек на случай, если ему понадобится встреча. Жоржи, которая была послана туда 1 октября, никого там не обнаружила. Треппер надеется, что мадам Мэ повезет больше. Супруги Спаак, разумеется, предупредили его, что на 22-е назначена встреча с представителем ФКП в Бур-ла-Рен, но Большой шеф не хочет упускать ни одной возможности восстановить связь. К тому же представитель Центра сможет выйти на Директора значительно быстрее, чем коммунистическая партия.
Мадам Мэ предупредила Треппера, что воспользуется случаем и забежит домой — ее квартира находится в Бютт-Шомон; она хочет взять кое-какие вещи. Он изо всех сил отговаривал ее, но пожилая дама заупрямилась, и он вынужден был смириться.
Панвиц: «Как только мне позвонили, я вскочил в машину и помчался к дому мадам Мэ. Она была вне себя, потому что мои парни, как обычно, все разворотили. Когда я вошел, она набросилась на меня с криками, бранью и сильно ударила ногой по правой берцовой кости. Мне было очень больно. Я закричал от боли и инстинктивно нагнулся, чтобы потереть ногу. Тогда она стала бить меня зонтиком, и я упал на колени. Наконец ее удалось усмирить».
У мадам Мэ был сын. Когда ей пригрозили, что убьют его у нее на глазах, она назвала адреса Треппера и Жоржи.
Большой шеф сказал ей: «Если вас арестуют, прошу вас, продержитесь хотя бы два часа: я буду знать, что с вами что-то случилось, и приму меры».
Встреча в Бютт-Шомон должна была состояться в полдень. В два часа Треппер начинает волноваться. В три часа покидает пансион, предупредив хозяйку, мадам Парран: «Послушайте, мне кажется, что некоторые ваши жильцы… словом, с ними не все в порядке. Если это так, они должны немедленно скрыться. — И добавляет: — Возможно, ко мне придут или будут звать к телефону. Ответьте, пожалуйста, что я пошел прогуляться и вернусь в семь часов». Хотя он не знает, что Жоржи имела неосторожность доверить свой адрес мадам Мэ, адрес Спааков, к которым он посылал старушку неоднократно, ей, конечно же, хорошо известен. Нужно немедленно предупредить их об опасности. Треппер надеется, что, задержав зондеркоманду в Бур-ла-Рен, успеет побывать на улице Божоле. Кроме того, в семь часов будет уже темно.
Уловка удается. В тот самый момент, когда пансион в Бур-ла-Рен оцепляет полиция, он беспрепятственно добирается до квартиры Клода Спаака и сообщает ему ужасную новость: надо бежать немедленно. Но Сюзанна Спаак—в Орлеане, она вернется только к вечеру. И что делать с детьми — тринадцатилетней девочкой и двенадцатилетним мальчиком? Треппер умоляет писателя здраво оценить ситуацию: гестапо может позвонить в дверь с минуты на минуту! Нужно исчезнуть!
Согласившись наконец с Треппером, Клод Спаак провожает его до двери и спрашивает:
— А вы, вы куда пойдете?
— Не знаю.
Эту ночь Большой шеф проведет под открытым небом, на скамейке сквера, дрожа от холода и подвергаясь риску случайного apeста во время полицейской облавы.
Вечером 17 октября Жоржи, как обычно, вернулась с прогулки на ферму. На кухне уже накрыт стол, она садится ужинать вместе с крестьянской четой, хозяевами фермы.
Криминальрат Панвиц притаился за окном. Его вооруженные до зубов помощники — во дворе, ждут сигнала. Ферма окружена немецкими полицейскими. Предусмотрительный Панвиц привел с собой пятьдесят человек.
С бьющимся сердцем, пристально наблюдая за сидящими, он медлит, не решается подать сигнал к атаке. Чего он ждет? Надеется, что к троим сотрапезникам присоединится четвертый — Большой шеф. Когда Жоржи погружает ложку в суп, он понимает, что это напрасная надежда.
«В кухню вдруг ворвались немцы, — рассказывает Жоржи де Винтер. — Их было девять человек во главе с Панвицем и Бергом. Они втолкнули меня в «ситроен». Один сел справа, другой — слева, пока мы ехали, они держали меня за руки. Панвиц сразу же заговорил со мной: «Итак, Отто (Треппер) сбежал, бросил нас…» Эдди (Треппер) научил меня, как себя вести, если я буду арестована. Поэтому я ответила: «Ну нет, вовсе нет! Он ушел, чтобы наладить дело!» И в этом месте я вставила знаменитое высказывание Бисмарка. Эдди учил меня: «Ты им скажешь: «Он ушел, чтобы готовить переговоры о мире, потому что в оценке отношений между Россией и Германией разделяет точку зрения Бисмарка». Знаете, Бисмарк всегда считал, что необходимо ладить с Россией. Услышав это, Панвиц расцвел! Настолько повеселел, что мы с ним болтали всю оставшуюся дорогу. Вообще немцы обращались со мной хорошо, почти по-родственному. Называлй меня «медхен» (барышня)».
Криминальрат ликует. Наконец-то он чувствует, что вновь овладел ситуацией. Треппер, конечно, все еще на свободе, но какое это имеет значение, если он действительно бежал, чтобы организовать переговоры между Москвой и Берлином? Совершенно очевидно, что Жоржи не связана с политикой. Она не могла бы приписать Большому шефу того, что он не говорил. Высказывание по поводу Бисмарка особенно примечательно.
Между прочим, поразмыслив хорошенько, Панвиц уже не видит ничего странного в том, что его бывший узник употребляет свою свободу на завершение дела, начатого в тюрьме. С точки зрения криминальрата Треппер даже после побега вынужден идти только в этом направлении: в досье гестапо собраны доказательства его многочисленных предательств (Максимович, Кац выданы им). Если он не хочет, чтобы Москве стало известно об этом, не хочет умереть от рук тех, кто сейчас прячет его, ему придется выполнять волю зондеркоманды. Наверное, он даже связывает все свои надежды на реабилитацию со счастливым завершением Большой игры, верит, что Москва не поставит прошлое в вину человеку, который обеспечит ей мир с Германией.
Но тогда почему же этот идиот ничего не сообщает Панвицу? Почему не информирует его о предпринятых шагах? Почему вынуждает заниматься этой бесконечной охотой, которая так всех изматывает и отнимает столько времени?
Арест Жоржи поможет поставить все на свои места.
Панвиц получает третье послание. В нем снова повторяются, но уже в более резком тоне, упреки, содержащиеся во втором письме: «Вы никого не отпустили, и, напротив, арестовываете все больше людей. Все это доказывает, что вы несерьезные люди и работать честно с вами невозможно. Поймите же наконец, что ни в коем случае нельзя настораживать контрразведку. К тому же люди, которых вы схватили, не причастны к делу, и вы это хорошо знаете. Если вы их не отпустите, я сам поломаю вашу Большую игру».
Освободить заключенных? Панвиц охотно пошел бы на это, если бы Большой шеф, вместо того чтобы донимать его угрозами, представил отчет о том, какие шаги он предпринял в отношении Москвы. И Панвиц не выпустит никого до тех пор, пока не будет уверен в искренних намерениях беглеца: арестованные — его заложники, и Жоржи — в первую очередь. Панвиц пока еще лелеет надежду — правда, все более хрупкую — поймать Треппера. Охота продолжается.
В Париже арестован Шарль Спаак, известный сценарист, брат Клода. В Бельгии гестапо разыскивает остальных членов семьи. Немцы прибегают к обычному шантажу: если Сюзанну не выдадут, всех расстреляют. Кто-то не выдерживает, называет адрес. Сюзанна Спаак арестована 8 ноября.
Панвицу невдомек, что вместе с ней к нему в руки попал ключ, открывающий двери полдюжины разнообразных подпольных организаций. Он думает, что арестовал благовоспитанную даму, очень несведущую в житейских делах, которая позволила Большому шефу скомпрометировать себя точно так же, как сестры из Сен-Жермен, женщины из Бур-ла-Рен, старушка мадам Мэ, добрая мадам Кейри… Когда много лет спустя он узнает от автора этой книги, какую роль играла Сюзанна Спаак в Сопротивлении, он воскликнет хриплым голосом: «О! Хорошо же она провела меня своими утонченными манерами! Подумать только, она без устали рассказывала мне о своей благотворительной деятельности!..»
Наконец терпение Панвица вознаграждено: Треппер позвонил. Жоржи узнает об этом из уст самого Панвица во время допроса. Шеф зондеркоманды, как ей показалось, был огорчен и разочарован. Она спрашивает: «Что он сказал?» — «О, — шепчет Панвиц усталым голосом, — он говорил очень уклончиво…»
Он действительно был уклончив.
17 ноября все подразделения французской полиции получают следующую телеграмму: «Ищите Жана Жильбера. Проник в полицейское ведомство и работал на Сопротивление. Бежал, захватив документы. Задержать любыми средствами. Докладывать Лафону». Затем следовало описание примет и прилагалось фото Треппера, или Жана Жильбера. За его голову назначено денежное вознаграждение. Обещанную сумму будут трижды увеличивать в ближайшие месяцы.
Текст телеграммы был тщательно взвешен. В нем нет и намека на гестапо. Напротив, судя по всему, адресатам следовало думать, что речь идет о внутреннем деле французской полиции: в ее среду проник провокатор; он украл документы.
Параллельно крупные и мелкие подразделения гестапо, отделы и подотделы абвера, военные, административные и экономические оккупационные ведомства — все немецкие учреждения во Франции и Бельгии получают размноженный типографским способом портрет Большого шефа с подписью: «Особо опасный шпион. Бежал».
Итак, через два месяца после побега Панвиц бросает на поиски беглеца французскую и немецкую полицию…
Дело в том, что он уже не надеется разобраться в подлинных намерениях Большого шефа. Предал ли тот зондеркоманду или продолжает предавать Москву? Неизвестно. И неуверенность будет сохраняться до тех пор, пока Треппер будет ограничиваться расплывчатыми посланиями и уклончивыми разговорами по телефону.
Поиски Треппера всеми полицейскими службами Франции и Германии не могут остаться без последствий. Тысячи объявлений, расклеенных по стенам учреждений, бюллетени о розыске, разосланные без счета, конечно же, насторожат противника, даже если так восхваляемая Треппером «контрразведка» — всего лишь миф: чтобы вызвать тревогу у службы безопасности коммунистической партии, упомянутых фактов более чем достаточно. Понимая это, Панвиц все же разворачивает операцию. Он создает осложнения, полностью отдавая себе в этом отчет. Значит, он действительно заинтересован в поимке Большого шефа? Без сомнения, вряд ли решился бы он на столь рискованный шаг, не имея какого-то плана. Его цель не в том, чтобы поймать Треппера — да и удастся ли это? — а в том, чтобы нейтрализовать его.
Передатчик Кента остался на Юге (он установлен на вилле модельерши Коко Шанель, где немецкие радисты наслаждаются запасами продуктов из погреба). Оставить передатчик там было необходимо, ведь зондеркоманда собиралась использовать его в функшпиле, а Москва могла осуществить техническую проверку и запеленговать источник радиоизлучения. Панвиц, естественно, убежден, что Директор не знает о перемещении Кента в Париж: для Центра Маленький шеф все еще находится на Юге, около передатчика. Хайнц Панвиц будет играть на этой ошибке.
Он посылает в Центр радиограмму, подписанную Кентом, в которой тот просит разрешения поехать в Париж: у него сложилось впечатление, что сеть функционирует плохо, и он хотел бы выяснить причины. Разрешение дано. Панвиц посылает тогда другую радиограмму, в которой Кент выражает недоумение: «Что происходит с Треппером? Я вижу повсюду объявления о его розыске! Он, видимо, бежал из немецкой тюрьмы». Ответ Центра: «Избегайте Треппера. Пусть партия не дает ему и куска хлеба. Для нас он предатель».
Панвиц добился своей цели: вырвал инициативу из рук Большого шефа. Тот уже не сможет угрожать ему разоблачением функшпиля: что бы он ни говорил и ни делал, Москва ему не поверит. Смелая операция криминальрата просто-напросто вывела его из игры. Он нейтрализован.
Операция интересная, но последствия ее огромны. Радиограмма Кента объясняет Москве, что Треппер в течение нескольких месяцев был в руках гестапо и все радиограммы Большого шефа, присланные за последние месяцы, — не что иное, как немецкая операция по дезинформации! Все здание функшпилля было разрушено одним ударом; необходимое доверие Центра, которого так терпеливо добивался Гиринг, уничтожено его преемником. Так на какой же основе Панвиц рассчитывает теперь строить свою работу? В самом ли деле он надеется, что после такого шока Москва по-прежнему будет с полным доверием относиться к донесениям из Франции? Разве он не понимает, что его смелое предприятие — не более чем вспышка безумия и что, стремясь любой ценой устранить Треппера, он сам себе оказал медвежью услугу, скомпрометировав Большую игру одновременно с противником?
Есть в этом какая-то удивительная тайна. Поскольку автор потратил три года, чтобы найти к ней ключ, читатель, наверное, согласится немного подождать разгадку, прочитав еще несколько страниц…