Конец берлинцев
Конец берлинцев
Это кажется неправдоподобным. Такое невероятное стечение обстоятельств, ускоривших провал берлинской сети, пожалуй, не пришло бы в голову даже романисту. Конец этой организации, видимо, был предопределен характером ее деятельности, фантастичным и запутанным.
С 14 июля гестапо идет по следу, обнаруженному Клудовом. Установлено, кто возглавляет сеть: офицер люфтваффе Харро Шульце-Бойзен; старший советник министерства экономики Аренд Харнак; известный писатель, автор пьесы «Тиль Уленшпигель», директор киностудии «Прага-филмз» Адам Кукхофф. Шульце-Бойзен и Харнак — люди солидные, известные в берлинском высшем обществе и поддерживающие дружеские отношения с высокопоставленными деятелями нацистского режима. Теперь ясно, каким образом самые сокровенные тайны рейха становились известны в Москве. Два гестаповских следователя, Панцингер и Коппков, берутся за дело. По сравнению с Гирингом они занимают более высокое положение, поскольку находятся в непосредственном подчинении у могущественного гестапо-Мюллера; оба — опытные специалисты по антикоммунистической борьбе. Это они ликвидировали подпольную немецкую компартию, отправили на казнь или в концентрационные лагеря ее членов, внедрили осведомителей в специально сохраненные на местах ячейки разгромленной организации, чтобы не допустить ее возможного возрождения. К их великому удивлению, с сетью «Красной капеллы» — этого пугала! — оказалось легче расправиться, чем с группой коммунистов из берлинского предместья. Разделения на изолированные группы не существовало; встречи назначались по телефону; телеграммы отсылались по почте; рядового коммуниста было труднее выследить, нежели этих супершпионов! И поскольку «черный список» пополнялся гестапо ежедневно, Панцингер и Коппков не собирались устраивать преждевременную облаву. В расставленную ловушку, как сладкий, но прогнивший плод в корзину, должна попасть вся группа целиком.
В субботу 29 августа в служебных помещениях функабвера — большая суета. Клудов и его молодые помощники перебираются на верхний этаж в более просторные комнаты. Переезжали, наверное, по-настоящему весело, по-студенчески. Но после того, как все разместились, Клудов вновь становится строгим начальником. Он объявляет, что на следующий день, 30 августа, в воскресенье, придется поработать, чтобы наверстать потерянное в субботу время. Подчиненные огорчены. За исключением, пожалуй, Хорста Хайльмана. Это дисциплинированный офицер, убежденный нацист, самый усердный работник в группе. Но он договорился с друзьями совершить в воскресенье прогулку на яхте по Ванзе, и ему нужно предупредить их о возникшем затруднении. Он берет трубку телефона, только что установленного в кабинете Клудова, и называет какой-то берлинский номер. Служанка отвечает: хозяев нет дома. Хорст просит передать, чтобы ему перезвонили как можно скорее. И поскольку его собственный аппарат в новом кабинете еще не подключен, называет номер Клудова.
В этот день в Берлине просто великолепная погода. Забыв о войне и не подозревая, что наступил ее поворотный момент, берлинцы, как в былое мирное время, отдыхают в лесах, окружающих столицу. Среди отдыхающих, разумеется, много женщин, детей и стариков, но также и получивших броню специалистов, офицеров берлинских штабов, выздоравливающих после ранения и находящихся в отпуске военнослужащих, которым кажется, что это сон наяву…
На Ванзе, рае для любителей парусного спорта, не так много лодок, как до войны; тем большее удовольствие получают яхтсмены. На теплых досках разлеглись загорающие, плещут волны, ударяясь о корму, тихо наигрывают гитары и губные гармоники, кто- то поет, и песню подхватывают то на одной, то на другой лодке; солнце, вода, мир — счастье.
«Но внимательный наблюдатель заметил бы…» — написал бы здесь Бальзак.
…что экипажи охотно перебираются с одной яхты на другую, и явно не ради развлечения; что у переносных печек, на которых женщины варят картошку, собравшиеся о чем-то оживленно шушукаются; что многие лодки одна за другой подплывают к катеру, которым управляет белокурый парень с властным выражением лица, — так в давно прошедшие времена парусные суда приближались к флагманскому кораблю, чтобы получить приказ…
Профессиональные разведчики, мастера конспирации, знающие, что такое тень и тайна, закройте лица серыми плащами: эти прогулки по озеру — лишь повод для проведения пленарного заседания, организованного Шульце-Бойзеном, рулевым флагманского корабля. Он собрал на Ванзе тридцать человек — членов своей сети.
Невозможно было бы в это поверить, если б данное событие не было зарегистрировано в рапорте гестапо и если бы один из оставшихся в живых его участников, Гюнтер Вайзенборн, не подтвердил его подлинность.
На следующий день, 31 августа, около девяти часов утра телефонный звонок оторвал Клудова от работы. Как рассказывает служащий функабвера Флике, Клудов поднял трубку и услышал следующие слова:
— У телефона — Шульце-Бойзен. Вы хотели поговорить со мной?
Клудов, которому руководство абвера под большим секретом сообщило подлинные имена тех, кого он помог разоблачить, просто оцепенел.
— Алло? Извините меня… я не расслышал…
— Это Шульце-Бойзен. Прислуга только что передала мне вашу просьбу. Вы просили, чтобы я срочно перезвонил вам. В чем дело?
— Алло?.. Ну… видите ли… да…
— Алло, я слушаю…
— Извините… в общем, не могли бы вы сказать мне, как пишется ваша фамилия, через «у» или через «ю»?
— Через «у», разумеется. Я, кажется, ошибся номером. Вы мне не звонили?
— Н-нет… нет… не припомню.
— Прислуга, видимо, ошиблась. Неточно записала номер. Извините меня.
— Пожалуйста.
Когда Клудов сообщил своим начальникам о только что состоявшемся разговоре с Шульце-Бойзеном, они решили, что напряженная работа доконала усердного профессора: ему стали мерещиться голоса… С ним заговорили об отдыхе и необходимости проветриться, но он упрямо отрицал слуховые галлюцинации. И в конце концов поборол скептицизм своих шефов, упомянув о вопросе — касающемся написания имени, — который задал Шульце- Бойзену. С тех пор как Клудов узнал, кто он такой, проблема «у» или «ю» была для него подлинным наваждением. В состоянии замешательства, в которое поверг его неожиданный звонок, вопрос невольно сорвался с его языка.
Это выглядело убедительным и означало катастрофу. Шульце-Бойзен, видимо встревоженный гестаповской слежкой, хотел прозондировать почву звонком в функабвер. И вопрос Клудова подтверждал, что его разоблачили.
— Узнав об этом, Коппков и Панцингер стали кричать, что им сорвали расследование. Паучья сеть, в которую дни надеялись завлечь всю организацию, теперь разорвана. Они вынуждены отреагировать немедленно.
Харро Шульце-Бойзен был арестован после полудня. Коппков придумал незатейливую хитрость, чтобы выманить его из служебного кабинета в министерстве авиации, надо было избежать скандала. Его арестовали на улице, а среди его коллег распространили слух, будто он отослан с секретным поручением за границу. Его жену, Либертас, взяли через несколько дней, после ее возвращения из Бремена. Супругов Харнак арестовали 3 сентября на курорте, где они отдыхали.
Через неделю после начала облавы команды Панцингера и Коппкова бросили сто восемнадцать человек в подвалы тюрьмы на Принц-Альбрехтштрассе, где находилась штаб-квартира гестапо. Среди них — Хорст Хайльман, ценный сотрудник Клудова и активный деятель «Красной капеллы». Ибо Шульце-Бойзен, человек достаточно сумасбродный, чтобы проводить совещания под парусами на Ванзе, вместе с тем оказался способным внедрить агента даже в ряды абвера, более того — в самое сердце, в святая святых этого ведомства: службу дешифровки… Удивительный руководитель сети, и хвалить, и критиковать которого невозможно, не прибегнув к гиперболе! Но мы увидим, что Шульце-Бойзен был незауряден во всех проявлениях. За плечами молодого Хорста Хайльмана серьезный опыт политической борьбы. Он был членом организации молодых коммунистов, членом коммунистической партии, затем перешел на сторону нацистов и проявил фанатичную преданность: отсюда его назначение сначала на центральную радиостанцию абвера, затем в сверхсекретный отдел дешифровки. Но он знакомится с Шульце-Бойзеном, и снова поворот — последний, потому что он останется верен Шульце-Бойзену до конца. Он вербует для него еще одного сотрудника отдела дешифровки — Альфреда Траксла. В течение целого года Траксл поставляет ему чрезвычайно ценные сведения. Но разве он ничего не сообщил о группе Клудова и ее работе, о расшифровке роковой радиограммы? Вопрос спорный. Некоторые считают, что в субботу 29 августа во время переезда Хайльман узнал о том, что его шеф разоблачен. Своим телефонным звонком он, возможно, хотел поднять тревогу, а не просто предупредить, что не придет на назначенную встречу яхтсменов. Но разве мог тогда Хайльман ограничиться поручением, переданным прислуге? Разве не попытался бы любыми путями связаться с Шульце-Бойзеном в субботу вечером, а затем вечером в воскресенье, после работы? Проведя день на Ванзе, Шульце-Бойзен отправился к своему берлинскому другу Гуго Бушману, с которым проговорил до четырех часов утра. По словам Бушмана, он был «удручен, голоден и немного нервозен». Нормальное поведение, если он чувствовал, что гестаповская паутина медленно опутывает его. Но он попросил Бушмана устроить ему встречу с одним дипломатом, хорватом из Загреба: он не стал бы затевать этот разговор, если бы предполагал, что его вот-вот арестуют. Значит, Хайльман еще не успел его предупредить. Быть может, он не знал о том, что Шульце-Бойзен пойдет к Бушману и понапрасну прождал его у него дома? Опасность была так велика, что он просидел бы, ожидая его возвращения до четырех часов утра, или пошел бы в министерство к началу рабочего дня, если бы мог предположить, что Шульце-Бойзен не вернется домой после ночи, проведенной у Бушмана! Нет, Хайльман, конечно, знал о результатах работы Клудова, но ему, видимо, не было известно, какой решающий шаг сделал тот, расшифровав послание Директора Кенту; тайна еще не распространилась за пределы узкого круга — руководства абвера.
Сто восемнадцать человек арестовано. После первых же допросов Панцингер и Коппков узнают, что все здание держится на двух столпах: Арвиде Харнаке и Харро Шульце-Бойзене.