Маша Протасова, Аля Кудряшева, Верочка Полозкова… 15 ноября

Прекрасный поэт Геннадий Каневский пожурил у себя в журнале новое стихотворение Маши Протасовой. Оба персонажа имеют книжки, изданные в нашем издательстве.

Пожурил весьма корректно, потом пришел в журнал к Маше и пожурил почти ласково.

И немудрено, Маша Гене в дочки годится. Надо воспитывать.

Этот рядовой случай вызвал неожиданную бурю в ЖЖ Каневского. Почти триста комментов за сегодняшний день, в которых досталось и Маше, и мне, и даже Але Кудряшевой и Верочке Полозковой чуть-чуть.

Уж больно молодые и ранние. Кроме меня, разумеется. Я старый и поздний.

Я не дочитал всё; возможно, в пылу кто-нибудь договорился до того, что издатель, по всему видать, педофил.

И вот эту неожиданную, на первый взгляд, реакцию поэтического цеха я считаю весьма показательной и обнадеживающей, напомнившей мне давнюю строчку БГ о молодой шпане, «которая сотрет нас с лица земли».

Где она?

Насколько я знаю, подавляющее большинство комментаторов – поэты. Я далек от того, чтобы тут же кричать, как это у нас принято: зависссть! (Тут меня один чудак вчера упрекнул, что я Шнуру завидую.;) Нет, не зависть, а некая обида на несправедливость. Вот мы, взрослые, умные и талантливые (и правда, талантливые, я многих издавал), пишем свои стихи, участвуем в конкурсах, слэмах и всяческих коктебелях, а тут какая-то девчонка собирает у себя в журнале тысячу с лишним человек, которые хором поют дифирамбы ее стихам. А старый Масса, потерявший чувство реальности, еще и презентует им книжки, которые другие должны издавать за денежки. Обидно, Зин…

Что касается Массы, то тут достаточно просто. Придите ко мне с тысячей, а лучше с двумя-тремя, френдов в кармане – и я издам вашу книжку небольшим тиражом, уверенный, что не прогорю. Вот я недавно мотоциклиста Федю издал. Мужик на мотоцикле от Питера до Владивостока проехал, имеет кучу френдов, хотя пишет матом и с ошибками. Но пишет весьма здраво местами.

Но в случае с нынешней молодой поэтической девичьей порослью все намного сложнее. Я действительно уверен, что это не просто популярные, но очень талантливые стихи, хотя и не без огрехов, конечно. Я думаю, что в их лице мы имеем новое (долгожданное для меня) поколение, которое говорит с читателем на понятном ему языке, не впадая в банальщину попсы. В свое время рокеры покорили меня тем же. Их слушала улица. У нас их слушают и читают юзеры, как правило, сами не сочиняющие стихов, но чуткие к поэтическому слову. Те люди, которые, увы, не находят или не часто находят нужные им стихи в журналах других поэтов.

Потому и возникают все эти коктебели, что нужно поддерживать видимость аудитории, когда аудитории, в сущности, нет. И мне это горько, я сам с удовольствием читаю и издаю многих из тех, кто «коктебелит», условно говоря.

Но этих девушек в тех коктебелях нет – и это прекрасно.

(Там кто-то договорился до того, что Маша Протасова – папенькина дочка. Маша Протасова, к вашему сведению, девушка большой глубины и силы. Которая чурается всякого внешнего эффекта. Кто из вас отказался бы от участия в телешоу из Политехнического «Сто минут поэзии», которое прошло в прошлом году с участием Воденникова, Ямаковой, других молодых поэтов и актеров Чулпан Хаматовой, Миронова? Маша была приглашена в эту десятку – и я не сделал движения пальцем для этого, узнав последним. Просто редакторы передачи, как позже выяснилось, регулярно покупают поэтические книжки «Геликона», и они сами выбрали Машу. А она не пришла!

Скажут: испугалась. Нет. Она действительно считает, что ей рано еще выходить на такую аудиторию. Не с чем. Хотя я с этим не согласен.)

Мне кажется, что поколение, которое я хочу увидеть в поэзии в их лице (и об этом сто лет спорю с Кузьминым, апологетом «профессионализма» в поэзии), – это те, кто осознал или просто почувствовал бесплодность герметизма, игры в слова, тупик поэтических ребусов и нарочитой сложности. Они осознали, что с читателем следует разговаривать не по-китайски, даже очень талантливо, со всеми ста тысячами иероглифов, а по-русски. И, может быть, поступиться эстетикой и формой в угоду нравственности, этике, содержательности.

Стихи этих трех девушек, которые, взявшись за руки, стоят у меня в сабже, как несломленные фашистами солдаты известной скульптуры (не подумайте что это пафос, это ирония, потому как тупость не знает границ), покоряют меня и многих разлитой в них жизнью, вещностью, чувственностью, разговорной интонацией, простотой («неслыханной» – особенно не «к концу», а в начале), которая и притягивает читателя.

Читателя нашего круга, а он достаточно рафинирован. Это не асадовщина, дорогие мои. И не сериалы, и не дамские романы. Это стихи, читая которые я произношу вслух: «Господи! Как же она может так точно! Так тонко, так просто. Откуда она это знает?» И ловлю их прихотливые ритмы, и радуюсь, что русская поэзия, поэзия мысли и чувства – продолжается, выходя из затяжного приступа постмодернизма и «профессионализма».