Мнение конструктивиста

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Следующим интервьером Владимира Маяковского был редактор еврейской газеты «Фрайгайт» («Свобода») Шахно Эпштейн, родившийся в России (в Виленской губернии) в 1883 году. Звали его тогда Александр Борисович. В 1903-м он вступил в БУНД (Всеобщий еврейский рабочий союз), арестовывался, бежал за границу. После Февральской революции вернулся на родину и в августе 1919 года вступил в партию большевиков. В 1920-м стал редактором Госиздата, занимался изданием книг на идиш. Возможно, тогда и познакомился с Маяковским.

В 1921 году Коминтерн (явно по рекомендации ВЧК) отправил Александра Борисовича Эпштейна в САСШ «с заданием объединить в одно целое ряд нелегальных коммунистических групп, которые очень часто боролись между собой». Сначала он (под псевдонимом Иосиф Барсон) редактировал нью-йоркский еженедельник «Дер эмес», а затем вместе с М. Ольгиным (Моше Иосефом Новомисским) стал редактировать газету «Фрайгайт».

Шагая с Шахно Эпштейном по Пятой авеню и беседуя с ним (эта беседа была опубликована 14 августа), Маяковский говорил:

«Вот я иду с вами по одной из богатейших улиц мира – с небоскрёбами, дворцами отелей, магазинами и толпами людей, и мне кажется, что я брожу по развалинам, меня гнетёт тоска. Почему я не чувствую этого в Москве, где мостовые действительно разрушены, многие дома сломаны, а трамваи переполнены и изношены донельзя? Ответ простой: потому что там бурлит жизнь, кипит энергия всего освобождённого народа – коллектива; каждый новый камень, каждая новая доска на стройке есть результат коллективной инициативы.

А здесь? Здесь нет энергии, одна сутолока бесформенной, сбитой с толку толпы одураченных людей, которую кто-то гонит, как стадо, то в подземку, то из подземки, то в «эл», то с «эл»…

Скучно, скучно у вас

А в стихотворении «Бруклинский мост» излагаются совсем другие впечатления о том же самом американском городе:

«Как глупый художник / в мадонну музея

вонзает глаз свой, / влюблён и остр,

так я, / с поднебесья, / в звёзды усеян

смотрю / на Нью-Йорк / сквозь Бруклинский мост».

В стихотворении «Бродвей» идут восторженные восклицания:

«А лампы / как станут / ночь коптить,

ну, я доложу вам – / пламечко!

Налево посмотришь – / мамочка мать!

Направо – / мать моя мамочка!

Есть что поглядеть московской братве.

И за день / в конец не дойдут.

Это Нью-Йорк. / Это Бродвей.

Гау ду ю ду

Газета «Нью-Йорк таймс», сообщая читателям о приезде советского поэта, представляла его так:

«Самый популярный поэт России Маяковский одновременно и самый богатый поэт – в той мере, в которой богатство позволительно на его родине. ‹…› Его последняя книга принесла ему 10 тысяч долларов. Маяковский самый известный картёжник в России. Он проигрывает в карты намного больше того, что зарабатывает, и живёт на выигрыши. Пролетарский поэт предпочитает одеваться как денди и заказывает одежду у лучших портных Парижа, он любит комфорт и роскошь и одновременно презирает их».

Как видим, кому-то вновь понадобилось напомнить об увлечении Маяковского карточной игрой. Образ, который (с подачи ОГПУ) поэт начал создавать ещё в Москве, «дорисовывался» американской газетой. Бенгт Янгфельдт, прокомментировал эти строки так:

«Несмотря на явные ошибки и преувеличения, стоит обратить внимание на то, что слава Маяковского-картёжника распространилась далеко за пределами России; хотя нельзя забывать: его «богатства» исчислялись в рублях, а не в конвертируемой валюте, и за границей почти ничего не стоили…»

Газета «Новый мир» обращалась к поэту:

«Товарищ Маяковский!.. В каждый фибр вашей души проникло, что «партия – это миллионов плечи, к друг другу прижатые туго». Прижатые туго и борющиеся за счастье, за мир, за равенство, за свободу…»

Газета «Русский голос»:

«…в его поэзии и, прежде всего, в его ритме – весь пульс современной России: от первых беспредельных раскатов революционного грома до порывов и лихорадочности нового строительства».

А в это время в Детском Селе под Ленинградом поэт-конструктивист Илья Сельвинский сочинял третью главу поэмы, которую назовёт «Пушторгом». В качестве эпиграфа к этой главе он взял строки из поэмы Джоржа Гордона Байрона «Видение суда», вышедшей в России в 1905 году в переводе Юргиса Балтрушайтиса:

«Боб Соути, ты поэт, венком лавровым

увенчанный, и меж поэтов туз».

Кто он такой – этот Боб Соути? Рабочее-крестьянские массы, которые являлись основными читателями в тогдашней стране Советов, понятия не имели о том, что это за «Боб» такой.

Историк Евгений Викторович Тарле (в начале ХХ века он был ещё просто «приват-доцентом», написавшим предисловие к переводу Балтрушайтиса) назвал английского поэта Роберта Соути «литератором-панегиристом», ставшим ««хвалителем» из-за почестей, денег, личных выгод и т. д.»:

«Его любили иронически называть бунтовщиком, демагогом, Уолтом Тайлором (вождь крестьянского восстания начала 1380 гг.), – намекая на те тенденции и «революционные» темы, которыми было отмечено начало его литературной деятельности».

Льстил Роберт Соути английскому королю Георгу Третьему, перед ним же он и пресмыкался.

Байроновские строки о британском льстеце и панегиристе Илья Сельвинский привёл не случайно – ведь вслед за ними шло обращение к другому прославленному поэту:

«Маяковский! Вы, увенчанный лаврами

мэтр и меж поэтов туз!

Как-то за вами я поплетусь

в ярком деле торговой рекламы

Иными словами, Сельвинский отнёс Маяковского к тем же льстецам, литераторам-панигеристам, прямо заявив, что поэт-лефовец стал «хвалителем» из-за «почестей, денег, личных выгод» и так далее в том же духе.

Как известно, Роберт Соути в долгу не остался, объявив, что Байрон принадлежит к «сатанинской школе», а сочинённые им стихи «сатанинские».

Маяковский стихов Сельвинского ещё не видел. Сельвинскому тоже ничего ещё не было известно о том, чем занимается «увенчанный лаврами» поэт страны Советов – о пребывании Маяковского за океаном в стране Советов начали сообщать только осенью. Так, газета «Вечерняя Москва» в номере от 8 октября объявила:

«С удивлением и некоторым страхом поглядывая на Маяковского, американский журналист спросил: «Зачем вы, собственно, поехали в Америку?» Маяковский ответил: «Заработать побольше, чтобы построить советский самолёт имени ЛЕФа»».

В начале сентября 1925 года в мировой прессе прогремело сообщение о том, что в пивном баре немецкого городка Майнца отравлен подмешанным в пиво ядом, бывший советский разведчик Владимир Степанович Нестерович, ставший невозвращенцем. Агенты, подосланные главой ИНО ОГПУ Меером Трилиссером, порученное им задание выполнили.

Как отнёсся к этой новости Владимир Маяковский, неизвестно. Но об убийстве одного советского агента другими он не мог не знать. Об этом ему непременно должны были рассказать Давид Бурлюк, Шахно Эпштейн или сам Исайя Хургин. Обсуждая это трагическое происшествие, Владимир Владимирович должен был что-то сказать. Но что? Жаль, что мы этого никогда, наверное, не узнаем.