Стихи Есенина
14 апреля 1924 года Нестора Ивановича Махно (после неудачной попытки самоубийства) перевели под надзор польской полиции в город Данциг. Там с помощью анархистов-эмигрантов ему удалось получить разрешение на въезд в Германию.
Лили Брик в тот же день (14 апреля) отправила из Франции письмо Маяковскому. В нём явно чувствуется расчёт на то, что любой посторонний, прочтя эти строки, решит: их писала скучающая, не знающая, куда себя деть, барыня:
«Париж надоел до бесчувствия! В Лондон зверски не хочется! Соскучилась по тебе!»
А Сергей Есенин в это время всё пытался напечатать свои стихи, объединённые в книгу под названием «Москва кабацкая». В Москве с изданием ничего не получилось. Ещё бы, ведь в первом номере журнала «Красная новь» появилась статья её главного редактора Александра Константиновича Воронского, разносившая в пух и прах есенинские стихи:
«В истории российской поэзии впервые появляются стихи, в которых с отменной изобразительностью, реализмом, художественной правдивостью и искренностью кабацкий угар возводится «в перл создания», в апофеоз. И что хуже всего: в эти висельные, конченные, безнадёжные стихи поэт вдохнул подлинный лиризм, сообщил им крепость, нашёл себе для выражения кабацкого чада неподдельный пафос. Это хуже всего потому, что в «Москве кабацкой» отразился «дух времени», и уж, разумеется, нет никакой случайности в том, что один из лучших по одарённости современных поэтов опустился до страшных, пропащих стихов».
В Ленинграде издать книгу тоже не захотели. Госиздат (явно под давлением ОГПУ) напрочь отказывался печатать стихи неугодного властям поэта. Но его друзья сумели найти выход из этого казавшегося безвыходным положения – договорившись, чтобы книга вышла частным порядком. Но для этого требовались деньги. Их должен был принести вечер Сергея Есенина, о котором городу на Неве возвестила афиша:
«Сергей Есенин прочтёт стихи Москва кабацкая, Любовь хулигана и скажет слово о мерзости и прочем в литературе. Вызов не попутчикам».
Оказавшиеся в Ленинграде члены «ордена вольнодумцев» тоже захотели принять участие в этом мероприятии и добились того, чтобы и им дали возможность прочесть стихи.
Зал бывшей городской думы набился до отказа. Вольнодумцы принялись читать свои стихи, но публика ждала Есенина. А его не было. И отыскать поэта никак не могли. Поэт явно обиделся на то, что вечер – Есенина, а коллеги-имажинисты пытаются оттереть его в сторонку. И в самом деле, вскоре от него пришла записка:
«Я ждал. Ходил 2 раза. Вас и не бывало. Право, если я не очень нужен на вечере, то я на Николаевской, кабачок слева внизу».
За Есениным побежали и привели. Сильно выпившего, взлохмаченного, в помятом костюме. Он вышел на сцену и начал крыть всех тех, кто не даёт сочинять стихи и печатать их. Особенно досталось «жидам». В зале раздались протестующие возгласы, публика зашумела. Организаторы вечера схватились за головы.
Один из них из-за кулис шёпотом закричал поэту:
«– Сергей Александрович! Довольно! Читайте стихи!
Есенин улыбнулся, трезвея на глазах, и совсем иначе, уже доброжелательно произнёс:
– Да что ж это я?! Ведь это, право, не моя специальность! Я лучше прочту вам стихи.
Начал читать, и произошло обыкновенное чудо. Взбудораженный, раздражённый, частью обозлённый зал был покорён полностью».
Поэт-символист Владимир Алексеевич Пяст (Пестовский) был на том вечере и оставил такие воспоминания:
«Все сразу, как-то побледневшие, зрители встали со своих мест и бросились к эстраде и так обступили, все оскорблённые и заворожённые им, кругом это широкое возвышение в глубине этого длинно-неуклюжего зала, на котором покачивался в такт своим песням молодой чародей. Широко раскрытыми неподвижными глазами смотрели слушатели на певца и ловили каждый его звук. Они не отпускали его с эстрады, пока поэт не изнемог. Когда же он не мог уже выжать больше ни звука из своих уст, – толпа схватила его на руки и понесла, с шумными восклицаниями хвалы, – вон из зала, по лестнице вниз, до улицы…»
Как потом вспоминали очевидцы, восторженные поклонницы поэта даже стали снимать с него ботинки и галстук – на сувениры.
Есенин написал потом в Москву Бениславской:
«Вечер прошёл изумительно. Меня чуть не разорвали…»
Но книгу «Москва кабацкая» можно было печатать.