Квартирная проблема

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Весной 1924 года увольнение Осипа Брика с Лубянки отразилось на жилищном положении «семьи». В Москве квартир и комнат по-прежнему катастрофически не хватало, и городские власти для начала отобрали комнату, в которой проживал Маяковский: у него, мол, и так есть, где жить – в Лубянском проезде.

Может возникнуть вопрос: а как же ОГПУ, с которым (по нашим предположениям) Владимир Владимирович был тесно связан? Неужели это всесильное ведомство не могло заступиться за своего сотрудника?

Могло, конечно. Но, по каким-то, видимо, причинам, не считало нужным это делать – Маяковскому, которого и так за рубежом считали махровым чекистом, необходим был другой облик. Над этим на Лубянке работали. И посоветовали поэту, как следует ему поступить: разыграть из себя жертву советских властей, которые лишали его пристанища. Мог ли подобный бедолага быть сотрудником ОГПУ? Конечно же, нет!

Бенгт Янгфельдт:

«Маяковский обратился в суд, но, несмотря на это, от комнаты в Водопьяном переулке ему пришлось отказаться. ‹…› Осип сделал домработницу Аннушку своим секретарём и записал её в Союз писателей, что позволило им оставить за собой одну из комнат квартиры в Водопьяном».

Впрочем, подобные «интеллигентские» ухищрения на Моссовет не подействовали – ведь за спиной жильцов уже не стояло грозное и всесильное ведомство. И Осипу Брику вскоре сообщили, что жилплощадь он вообще занимает незаконно.

Эта квартирная тяжба, надо полагать, должна была продемонстрировать отношение большевиков к тем, кто являлся пособником уголовных преступников. Братья Краснощёковы попали за решётку, а Осип Брик, оказывавший их преступным деяниям юридическую поддержку, лишался жилплощади, в своё время щедро пожалованной ему рабоче-крестьянской властью. Всё логично, всё законно.

Как бы там ни было, но жить Брикам стало негде.

Аркадий Ваксберг:

«Предстояло найти другое жильё, которое бы жильём вообще не считалось и, значит, могло быть занято без разрешения городских властей. Таковым тогда ещё оставались подмосковные дачи».

Продолжал бедствовать от бездомности и отсутствия работы Алексей Ганин. Через полгода он напишет:

«И вот в тот самый момент, когда я сделался мастером, когда мне надо было начинать свою новую творческую работу, я очутился в том положении, о котором уже говорил. У меня не было комнаты, не было стола, где я мог работать».

А Маяковский, имевший и комнату, и стол, писал в это время поэму «Владимир Ильич Ленин». Художник Самуил Адливанкин вспоминал:

«Как-то придя в рабочий кабинет Владимира Владимировича в Лубянском проезде, где он писал «Ленина», я застал его за уборкой комнаты. Он очень тщательно подметал пол.

– Не выношу никакого сора в комнате, когда пишу. Особенно теперь. Вы знаете, что я пишу сейчас?

– Да, знаю».

В те же дни Маяковский встретился со своим сослуживцем по РОСТА – журналистом Николаем Константиновичем Вержбицким. Встреча произошла в редакции журнала «Крокодил». Вержбицкий собирался ехать в Грузию, где ему предстояла работа в газете «Заря Востока» (его явно направляло туда ОГПУ). Маяковский сказал:

«– Тифлис, да и вообще вся Грузия вам понравится. Встретимся

Сам Владимир Владимирович в тот момент рвался за границу. Янгфельдт пишет:

«Маяковский, любивший Лили с прежней силой, был сокрушён тем, что она его отстранила. Уже в конце мая, проведя в Москве всего несколько недель, он просил у Луначарского рекомендательное письмо в советские заграничные представительства: чтобы отвлечься от своего горя, он снова собирался за границу».

К сожалению, Янгфельдт не привёл никаких доказательств (кроме ссылок на высказывания Лили Юрьевны), которые подтверждали бы его слова о том, что Маяковский продолжал любить Лили Брик «с прежней силой», и что за рубеж он собрался исключительно для того, «чтобы отвлечься от своего горя». Роман Владимира Владимировича завершился, а за границу его посылало ОГПУ, по рекомендации которого поэт и обратился к Луначарскому. Письмо, которое требовалось Маяковскому, Анатолий Васильевич написал. Вот оно:

«Настоящим Народный Комиссариат по просвещению РСФСР свидетельствует, что предъявитель сего В. Маяковский является одним из крупнейших и талантливейших поэтов современной России. За границу он едет исключительно с литературными и художественными целями».

Подписанная наркомом официальная бумага напоминает справку, которую предъявлял волк, чтобы с её помощью заверить всех и каждого, что он является убеждённым вегетарианцем, и что самые любимые его кушанья – морковь, репа и капуста.

Подобную «справку» мог предъявить тогда практически любой (печатавшийся) советский писатель. Критик Иннокентий Оксёнов 28 апреля 1924 года записал в дневнике:

«Страшное, могильное впечатление от Союза писателей. Какие-то выходцы с того света. Никто даже не знает друг друга в лицо».

А журнал «Красный флот» высказался о книге Ларисы Рейснер «Фронт», вышедшей в издательстве «Красная новь»:

«Ещё никто так одухотворённо не описывал гражданской войны, так тонко не подмечал её многообразной сущности, не развёртывал столько граней этой эпопеи…»

В такое-то время Маяковский и собирался совершить очередной зарубежный вояж.