Поэзия и реклама
18 июля 1924 года в театре Мейерхольда состоялся диспут по только что поставленному спектаклю «Д. Е.» (пьеса была написана Михаилом Подгаецким по роману Ильи Эренбурга «Трест Д. Е.» и роману Бернгарда Келлермана «Тунель»). В обсуждении принял участие и Маяковский. О его выступлении журнал «Новый зритель» написал:
«Несколько лет тому назад, – начал Маяковский, – считалось признаком хорошего тона крыть Мейерхольда. В настоящее же время, наоборот, принято говорить о нём всякую высокопарную чепуху. Как представитель «Лефа», я, конечно, принимаю и на себя те нападки, которые из известного лагеря сыплются на Мейерхольда. Однако на сей раз я и сам считаю нужным влить ложку дёгтя в ту бочку похвал, которую тут наполняют. Но это вовсе не значит, что я выступаю против Мейерхольда».
Журнал «Советский театр» продолжил пересказ выступления поэта:
««Д. Е.» произвело на меня удручающее впечатление. Мейерхольд – гениальный режиссёр по сравнению с прочей театральной ерундой. Пьеса же «Д. Е.» – абсолютный нуль. Слово в ней, её сценический материал – убожество. Переделывать беллетристические произведения в пьесу может только тот, кто выше их авторов, в данном случае – Эренбурга и Келлермана. Без этого условия спектакля как орудия классовой борьбы нет и быть не может…
Затхлый «Лес» Островского на революционных подмостках был шагом назад. Выхолощенное «Д. Е.» – второй шаг назад. Мейерхольд это лучше всех понимает. Но всё же любой лозунг «Д. Е.» – лучше галиматьи старых театров».
Когда Мейерхольду предоставили заключительное слово, он ответил и Маяковскому, о чём журнал «Новый зритель» сообщил так:
«Мне приятно, – говорил Мейерхольд, – что Маяковский, наконец, высказался. Ведь, в сущности, после «Мистерии-буфф», он сел под стеклянный колпак, откуда ему, по-видимому, очень удобно наблюдать, как я один борюсь на левом фронте.
Пока вы не вылезете из-под стеклянного колпака, товарищ Маяковский, нам с вами не по пути. Вы бросаете театру обвинение в том, что он пренебрегает словесным материалом. Почему же вы за последние годы ни одного драматического произведения не написали?»
Маяковский на этот вопрос не ответил, так как времени на написание пьесы у него не было. Все его творческие силы в тот момент отдавались сочинению рекламы папирос: «Таис», «Посольские», «Басма» и «Селям». Закончив эту работу, он выехал на юг по маршруту: Севастополь – Ялта – Новороссийск – Владивкавказ – Тифлис.
Известно стихотворение Сергея Есенина «На Кавказе», написанное в сентябре 1924 года. В нём есть такое четверостишие:
«Мне мил стихов российских жар –
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он их главный штабс-маляр,
Поёт о пробках в Моссельпроме».
Уехал из страны Советов и Юрий Анненков, впоследствии написавший:
«Я покинул Советский Союз летом 1924 года, семь месяцев спустя после смерти Ленина…»
Хотя в Советском Союзе художник Анненков не бедствовал, являясь чуть ли не официальным портретистом большевистских вождей, в своих мемуарах он утверждал, что покинул страну Советов по политическим мотивам. В это не очень верится, так как напрашивается совсем другая версия: ОГПУ нуждалось в своих людях на Западе (таких, как Илья Эренбург, Лев Никулин, Александр Кусиков и многие, многие другие). И Юрий Анненков, надо полагать, согласился стать одним из таких гепеушных агентов. Эту версию подтверждают и некоторые загадочные его поступки в последующие годы, с которыми мы ещё встретимся.
А пока вернёмся к тогдашнему увлечению Владимира Маяковского. Даже далёкий от всех поэтических групп секретарь политбюро Борис Бажанов и тот написал о поэте:
«Был он бесспорно талантлив. Был хамоват и циничен. Во время НЭПа сочинял для советских торговых органов за мзду рекламные лозунги».
Юрий Анненков:
«К несчастью, политическая страстность захватила его поэзию, заслонив поэта и заставив Маяковского, изобретательного техника, отдать своё версификационное мастерство на службу пропагандным идеям и даже «прикладному» искусству. Отсюда – прямой путь к Дяде Михею… Вы помните Дядю Михея? Дядя Михей (может быть, вы его не знали) был в своё время забавнейший стихотворец реклам, которые мы, подростки, весело запоминали наизусть:
Как вкусна, дешева и мила
Абрикосовая пастила!
А впрочем, и прочее,
Убедитесь воочию!
Бедный Маяковский не избежал и этой участи. Вот примеры его рекламных лозунгов:
Нигде кроме,
Как в Моссельпроме!
Или:
В особенности хороши
Резинки и карандаши!
Или ещё:
Прежде чем идти к невесте,
Побывай в Резинотресте!
И так далее…»
Десять лет спустя про этого рекламного «дядю» вспомнил и Илья Сельвинский, написавший:
«Дядя Михей, штатный борзописец табачного фабриканта Асмолова, писал свои рекламы не хуже Маяковского. Но буржуазия не делала из него икону, а он не смотрел на себя как на Колумба и не противопоставлял себя вследствие этого дворянам типа Пушкина».
22 июля 1924 года в Москву из Ленинграда был привезён весь тираж отпечатанной там книги Есенина «Москва кабацкая». 24-го её сдали в магазин политкаторжан на Петровке, и она разошлась в течение месяца. В этой книге есть стихотворные строки, которые мы уже приводили:
«Не злодей я и не грабил лесом.
Не расстреливал несчастных по темницам».
Есенин не уточнил, в каких именно «темницах» шли тогда «расстрелы» узников «несчастных». Но ведомство, в темницах которого продолжали расстреливать, ещё более ожесточилось против автора этих строк.
А Корнелий Зелинский 1 августа 1924 года опубликовал статью «Поэт эпохи», посвящённую лидеру конструктивистов:
«Илья Сельвинский… в лучших своих вещах, как например, «Улялаевщина», поднимается до подлинного эпоса эпохи…
…это один из тех, кто родит нам современность, наше легендарное время ранней весны коммунизма».
В том же августе вышла (тиражом в 3000 экземпляров) очередная книга конструктивистов «Госплан литературы», в которой Корнелий Зелинский разъяснял:
««Госплан литературы» – это не «государственное планирование литературы». Госплан – это метафора особеннейшей черты советского строительства, это коммунистический позвоночник всей новой культуры».
Илья Сельвинский добавлял:
«Конструктивизм – это пафос цели… Каждое стихотворение требует формы, ему одному свойственной – это основное правило моей поэзии… Конструктивизм – этап к искусству социализма. Конструктивизм – это повышенное внимание к технике».
В книге «Госплан литературы» также писалось, что её авторы хотят «сделать поэзию, как и высшую математику, доступной массам». Далее сообщалось, что, поскольку «на смену эпохе военного футуризма приходит время хозяйственно-литературного строительства», привычная всем проза уже не годится в качестве оружия для литератора, поэтому «стих должен бить прозу на её территории».
Именно в тот момент Илья Сельвинский обратился к своим соратникам со словами:
«Предлагаю всем конструктивистам общую форму: белый свитер с красной буквой «К»».
Всё это было мощной атакой на Леф.
Маяковский отнёсся к агрессивному напору «констров» очень неодобрительно, сказав кратко, но образно:
«Голое преклонение перед техникой есть закурчавливание волосиков на облысевшей голове старой поэзии».
И ещё в самом начале августа он сочинил стихотворение, посящённое десятилетию со дня начала Первой мировой войны. Его можно было назвать небольшой поэмой, так как в нём было 276 строк (лесенкой), и оно было разбито по-сюжетно на пять частей. Поэт сетовал о колоссальных людских потерях:
«30 / миллионов / взяли на мушку,
в сотнях / миллионов / стенанье и вой.
Но и этот / ад / покажется погремушкой
рядом / с грядущей / готовящейся войной».
Но после этих сетований шли призывы к новой войне, которая готовилась:
«Нациям / нет / врагов наций.
Нацию / выдумал / мира враг.
Выходи / не с нацией драться,
рабочий мира, / мира батрак!
Иди, / пролетарской армией топая,
штыки / последние / атакой выставь!
«Фразы / о мире – / пустая утопия,
пока / не экспроприирован / класс капиталстов»».
Но после этих сетований шли призывы к новой войне, которая готовилась:
Маяковский вновь призывал советских людей отобрать у богатеев всё, что у них было. Иными словами, звал россиян на войну, по сравнению с которой Первая мировая должна была показаться «погремушкой».
В это же время в СССР нелегально объявился известный эсер-террорист Борис Викторович Савинков. Его заманили в страну гепеушники, осуществляя операцию «Синдикат-2». 16 августа Савинков и сопровождавшие его лица прибыли в Минск и были гостеприимно доставлены на «конспиративную квартиру», хозяина которой изображал Иосиф Казимирович Опанский, занимавший видный пост в ОГПУ Белоруссии. Все «гости» были тотчас же арестованы.
Запомним Иосифа Опанского, «хозяина» конспиративной квартиры, он нам встретится ещё дважды.
А Савинкова доставили в Москву и, долго не раздумывая, отдали под суд. 29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу. Но Президиум ЦИК СССР смягчил приговор, заменив высшую меру на 10 лет тюрьмы.