Париж – Москва
После восьми суток плаванья показался берег Европы. Там всё разительно отличалось от того, что было в Америке. И Маяковский это отметил в очерке «Моё открытие Америки»:
««Рошамбо» вошёл в Гавр. Безграмотные домики, которые только по пальцам желают считать этажи, на час расстояния гавань, а когда мы уже прикручивались, берег усеялся оборванными калеками, мальчишками.
С парохода кидали ненужные центы (считается – «счастье»), а мальчишки, давя друг друга, дорывая изодранные рубахи зубами и пальцами, впивались в медяки.
Американцы жирно посмеивались с палубы и щёлкали моментальными.
Эти нищие встают передо мной символом грядущей Европы, если она не бросит пресмыкаться перед американской и всякой другой деньгой».
Сказано тоже очень бесцеремонно и неуважительно.
Мы уже говорили о том, что, находясь летом 1925 года в Париже, Маяковский опубликовал стихотворение, в котором с лукавой усмешкой признавался, что он «чекист», посланный во французскую столицу взорвать Булонский лес. Считается, что так поэт высмеивал вздорные слухи, согласно которым он якобы являлся агентом ОГПУ.
А в очерке «Моё открытие Америки» он уже на полном серьёзе написал про нью-йоркскую улицу Уолл-стрит («Волстрит» – в транскрипции Маяковского):
«Наивные люди, желая посмотреть столицу Соединённых Штатов, едут в Вашингтон. Люди искушённые едут на крохотную уличку Нью-Йорка – Волстрит, улицу банков, улицу – фактически правящую страной…
Под Волстрит тоннель-собвей, а если набить его динамитом и пустить на воздух к чертям свинячим всю эту уличку!
Взлетят в воздух книги записей вкладов, названия и серии бесчисленных акций да столбцы иностранных долгов».
Получается, что люди, которые (в случае такого взрыва) тоже «взлетят в воздух», Маяковского, совершенно не интересовали.
Как же так – приехать в страну, в которую его никто не приглашал, и призывать к проведению террористических актов, грозящих гибелью сотен людей?
Стоит ли после этого удивляться, что некоторые страны объявляли Маяковского персоной нон грата и не впускали его на свою территорию?
Из Гавра Маяковский поехал в Париж, написав потом в «Моём открытии Америки»:
«Мы ехали к Парижу, пробивая тоннелями бесконечные горы, лёгшие поперёк…
Зато до самого Руана на бесконечных каштанных просёлочных дорогах, на самом густом клочке Франции мы встретили всего один автомобиль».
В Париже Маяковский узнал, что Леонида Красина переводят послом в Лондон, а вместо него полномочно представлять Советский Союз во Франции будет друг Троцкого Христиан Раковский.
6 ноября из Рима пришло письмо от Лили Брик:
«Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я совершенный оборванец – всё доносила до дыр. Купить всё нужно в Италии – много дешевле. Хорошо бы достать тебе визу, чтобы смог приехать за мной. ‹…› Невероятно по тебе соскучилась! Мы бы поездили дней 10 по Венеции – и домой!»
Пассаж совершенно невероятный: официально нигде не работавшая советская дамочка (повторяем это в который уже раз!) требует: приезжай, и мы поездим по Венеции!
И Маяковский бросился «доставать» визу в Италию. Но… наступили ноябрьские торжества, о которых газета «Парижский вестник» 10 ноября написала:
«7 ноября от 5 до 7 ч. дня в здании Полномочного представительства СССР во Франции имел место официальный приём по случаю 8-й годовщины Октябрьской революциии…
…приехавший только что из Нью-Йорка поэт Маяковский прочёл несколько своих новых произведений».
12 ноября в помещении Океанографического института состоялся вечер, который организовало Объединение студентов СССР, обучавшихся во Франции. Тот же «Парижский вестник» описал и это мероприятие:
«Кто не видел и не слыхал Маяковского, должен пожалеть, что не попал на этот доклад. Трудно представить себе лучшего рассказчика для широких масс. Маяковский – создание новой России. В его могучей, широкой, подвижной фигуре, в его товарищеской фамильярности с слушателями, в его непринуждённой манере, в его одной иронии, – во всём его существе сказывается нечто, что роднит его с русским рабочим, с человеком из народа».
А с визой ничего не получилось – на её оформление требовалось слишком много времени. Поэтому, выслав в Италию деньги (откуда они только взялись?), Маяковский отправился в Берлин. 14 ноября туда же прибыла и Лили Брик, прошедшая курс лечения на итальянском курорте.
Василий Васильевич Катанян описал их встречу так:
«Подходит поезд с юга. В окне улыбается Лиля. От волнения он роняет трость. Она в новой беличьей куртке с огромной искусственной розой в петлице. Он в твидовом пиджаке, с замшевым невиданным галстуком, нарядный и сияющий».
Возникает вопрос: сообщил ли Маяковский Лили Юрьевне о своём романе с Элли Джонс?
Бенгт Янгфельдт:
«Кодекс, которому подчинялись их отношения, обязывал их не скрывать своих романов друг от друга. Поэтому не подлежит сомнению, что Маяковский рассказал Лили об Элли».
Допустим. Но как отреагировала Лили Юрьевна на услышанную новость?
Янгфельдт сумел найти ответ и на этот весьма деликатный вопрос: Владимир Владимирович был отправлен к врачу – делать анализ:
«И когда он сделал анонимный анализ на реакцию Вассермана в берлинском Институте медицинской диагностики, можно сказать наверняка, что это было сделано с ведома, вероятно, даже по инициативе Лили: учитывая его незнание немецкого языка, Маяковский в любом случае не мог пойти к врачу самостоятельно. Анализ показал отрицательную реакцию».
Что было дальше?
Аркадий Ваксберг:
«Пробыв в Берлине вместе четыре дня, Лиля и Маяковский вместе же возвратились в Москву. На вокзале их встречали Эльза и Осип. Лиля вышла из вагона, сияющая, в ослепительно красивой новой беличьей курточке – Маяковский сделал ей этот подарок в Берлине».
Возникают вопросы: откуда взялась эта беличья курточка? Маяковский подарил? Или Лили Брик купила её в Италии?
Заглянем в книгу Бенгта Янгфельдта. Заодно обратим внимание, как скрупулёзно повторяет Ваксберг то, что написано Янгфельдтом, лишь переставляя или слегка заменяя некоторые слова, чтобы копирование не было так заметно. Янгфельдт пишет:
«Проведя четыре дня в Берлине, Лили Брик и Маяковский отправились домой через Литву. На вокзале в Москве их встретили Осип и Эльза, запомнившая, как Лили вышла из поезда, одетая в беличью шубку; после месяца за границей она больше не была «оборванцем»… За ней показался Маяковский…».
Так утверждает информированный Бенгт Янгфельдт. Складывается ощущение, что Ваксберг просто позаимствовал у него это описание, пересказав фразы чуть по-своему и добавив «факт» о покупке беличьей шубки Маяковским. Эта покупка, вроде бы, логично вытекала из ситуации и поэтому казалась вполне правдоподобной.
Конечно же, это мелочь. Весьма малосущественная. Но неточность в деталях (пусть даже мелких, незначительных) подрывает доверие ко многому другому, более важному, о чём пишет тот или иной исследователь. Надо быть аккуратнее!