«Краснощёковщина» и ОГПУ

Члены политбюро продолжали изучать дело Промбанка. 15 октября 1923 года на очередном заседании кремлёвским вождям было зачитано письмо Александра Григорьевича Белобородова, заместителя Феликса Дзержинского, одного из организаторов расстрела царской семьи. Белобородов предлагал:

««Краснощёковщина» должна быть выжжена огнём!»

Как отреагировали на это руководители страны, в протоколе заседания не сказано.

18 октября в Кремле вновь рассматривали дело Краснощёкова – докладывал член Центральной Контрольной Комиссии Емельян Михайлович Ярославский (Миней Израилевич Губельман).

На этом же заседании политбюро вожди решили сделать более солидным статус ГПУ НКВД РСФСР, и с 15 ноября это ведомство стало именоваться ОГПУ при Совнаркоме СССР, то есть было поднято до союзного уровня.

22 ноября Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Бухарин, Калинин и Рудзутак вновь рассматривали вопрос о Промбанке:

«2. Дело Краснощёкова (Сольц)».

Кроме Арона Александровича Сольца, которого называли «совестью партии», вождей с подробностями этого дела знакомил и Николай Васильевич Крыленко, только что назначенный председателем Верховного суда СССР (в 1917 году по рекомендации Ленина прапорщик Крыленко побывал в должности верховного главнокомандующего российской армии). И вновь члены политбюро пытались решить, как же им поступить с кутилами-коммунистами. Обсудив вопрос, договорились:

«2. Информацию тт. Крыленко и Сольца принять к сведению».

О членах партколлегии ЦКК Сольце и Ярославском секретарь политбюро Борис Бажанов высказался так:

«На заседаниях партколлегии ряд старых комедиантов вроде Сольца творят суд и расправу, гремя фразами о высокой морали членов партии, и изображают из себя «совесть партии». На самом деле существует два порядка: один, когда дело идёт о мелкой сошке и делах чисто уголовных (например, член партии просто и грубо проворовался), и тогда Сольцу нет надобности даже особенно играть комедию. Другой порядок – когда речь идёт о членах партии покрупнее. Здесь… Сольц такую истерику разыгрывает по этому поводу, что твой Художественный театр. Одним словом, получив от Каннера директиву, Сольц или Ярославский будут валять дурака, возмущаться, как смел данный коммунист нарушить чистоту партийных риз, и вынесут приговор, который они получили от Каннера (о Каннере и секретариате Сталина мы ещё поговорим)».

Тем временем (в ноябре 1923 года) в Москву прилетел Гавриил Ильич Мясников – тот самый, который, согласно молве, возглавлял антибольшевистский «левый» заговор. Перед отлётом советский полпред в Германии Николай Крестинский лично заверил его, что никакие преследования в стране Советов ему не угрожают. Но Мясникова арестовали прямо у трапа прилетевшего из Берлина самолёта. Арестом оппозиционера лично руководил Феликс Дзержинский.

Что в тот момент представляла страна Советов?

Борис Бажанов:

«Страна была разделена на два лагеря. Один – огромная беспартийная масса, совершенно бесправная и целиком отданная во власть ГПУ. Эта масса была раздавлена диктатурой, сознавала, что не имеет никаких прав не только на какую-либо политическую жизнь, но даже и на какое-либо правосудие…

…органы ГПУ могли арестовать кого угодно по каким-то только ГПУ известным подозрениям, расстрелять человека по решению какой-то никому неизвестной «тройки» или по её безаппеляционному постановлению загнать его на 10 лет истребительной каторги, официально называемой «концентрационным лагерем». Всё население дрожало от страха перед этой организацией давящего террора.

Наоборот, во втором лагере, состоявшем из нескольких сот тысяч членов коммунистической партии, царила довольно большая свобода. Можно было иметь своё мнение, не соглашаться с правящими органами, оспаривать их решения. Эта «внутрипартийная демократия» шла ещё от дореволюционных времён, когда она была явлением нормальным для партии, участие в которой было делом свободного желания её членов».

Вот в такой стране и для таких людей создавали свои стихи поэты.