Эдгард Запашный. Неподдельное

Колонка в «Русский пионер» народного артиста России Эдгарда Запашного будет в первую очередь интересна тем, кто привык очеловечивать зверей: у прославленного дрессировщика на этот счет есть свое, испытанное на собственной — и на звериной — шкуре мнение.

Не помню своего первого знакомства с цирком, своих первых впечатлений: такое ощущение, что родители, цирк, моя собака все время были и нет этой грани. Получается, у меня не было первого похода в цирк. Мои ранние фотографии: я годовалый сижу в шпагате на лошади, потому что у нее очень широкая спина; папа держит в одной руке медвежонка, в другой руке меня, такого же, как медвежонок, маленького. Я был в цирке с такого возраста, когда воспоминаний еще нет. Цирк — это просто моя жизнь. Такая настоящая. Неподдельная.

Зато дебют свой на сцене помню. Это было в Риге в 1988 году. Папа каким-то удивительным способом готовился ко всем премьерам. Я никогда не забуду, как он пришел к нам с братом за две недели до премьеры и сказал:

— Будет новогодняя сказка. Будете играть главных героев.

Развернулся и ушел.

Мне двенадцать лет, брату одиннадцать, и мы в шоке. Мы, правда, не понимали, как на это реагировать. До этого мы репетировали, конечно, но выхода на манеж, на зрителя — никогда не было. Мы не знали, что такое грим, мы не знали, как правильно сделать комплимент, у нас не было опыта сценической речи. И тут раз — все это должно появиться в течение двух недель. Можно себе представить, какой это был стресс, но премьера удалась, слава Богу.

Хотя это, пожалуй, редкий случай, когда я не согласен с моим отцом: нельзя так делать. Реакцию зрителей вообще не помню: я как в тумане, пушки светят, зала не видно, пытаюсь вспомнить стихи, которые надо прочитать по сценарию, провести диалог с клоунами, которые играют великолепно, отыгрывают свои сцены мастерски.

На репетиции все это проводится вполноги, а тут с мимикой, со всеми делами, в полном гриме. Теряешься… Жаль, не было камер тогда в таком количестве, как сейчас: я бы с удовольствием посмотрел, как же я там все испортил. Наверняка же все испортил…

С хищниками уже тогда я был знаком: знал не только всех по кличкам, но и технику безопасности. Первое правило дрессировщика: сделать все для того, чтобы никто не пострадал — ни посторонние люди, ни ты сам. Второе: не причинить вреда животному.

А дальше уже идет свод более конкретных правил: не браться руками за прутья клетки, даже если клетка пуста, не недооценивать хищника, не доверять ему на сто процентов, следить за собственной спиной, использовать только проверенное оборудование, стараться не экспериментировать, приучать хищников заранее к своему образу, костюму, поведению, больше времени проводить с животными.

И все это неписаные правила, то есть из жизни, которые передаются из уст в уста.

Конечно, папа научил меня всему этому. Наш отец, великий Вальтер Запашный, один из лучших дрессировщиков всех времен и народов. Я не говорю: лучший. Но то, что он один из лучших, это неоспоримый факт, и многие его трюки до сих пор неповторимы. У меня есть фотография, где у папы тигр прыгает сальто-мортале. Я недавно показал ее международному жюри, которое было в гостях у нас в цирке, а это директора цирков всех стран мира, устроители международных фестивалей. Когда они посмотрели фотографии, для всех было очевидно, что это трюк раз и на всю жизнь. Мы даже примерно не представляем, кто возьмется научить тигра делать сальто-мортале. И самое главное — никто же не знает, как вообще это делать. Чувствуя авторитет отца и сравнивая его с другими дрессировщиками, я понимал, что он — ходячая книга, энциклопедия в шаговой доступности. Я был хорошим учеником и все запоминал. Я мог поспорить с папой, как любой ребенок. Но что касается работы с хищниками, я ему ни разу не перечил ни в чем. Я понимал, что он великий.

Меня часто спрашивают про давление этого величия, фамилии. Давление есть до сих пор: и зрители, и профессионалы смотрят на нас с братом и хотят видеть большие результаты, хотят, чтобы мы повторяли в какой-то степени трюки отца. Что сказать на это? Скажу, что сегодня мы доказали свое право на место под куполом. Конечно, мы дети великого укротителя и дрессировщика и работать надо продолжать. Мне очень трудно сказать, на какой мы сейчас ступеньке по отношению к нашему папе: пусть об этом говорят профессионалы. Но то, что я стремлюсь и буду стремиться карабкаться наверх, пытаться достичь еще большего, чем сейчас, это абсолютно точно.

Впереди еще столько времени… Хотя время для меня понятие не то растяжимое, не то относительное. У меня каждый день может быть последним. Я работаю с хищниками, опасность все время рядом, в метре…

Недавно нашей коллеге Наталье Широкаловой тигр прокусил руку, и она еще легко отделалась. Я понимаю, что это может произойти со мной каждый день.

Кто-то может подумать, что я люблю опасность. Вовсе нет. Если бы я искал опасности, я бы, наверно, постоянно получал штрафы за езду 300 километров в час по МКАДу, прыгал бы с чего только можно. Но я знаю, что такое риск, где он нужен, а где нет. Я до сих пор не прыгнул с парашютом, потому что понимаю, что надо готовиться — и в какой-то степени морально готовиться — к тому, что можешь прилететь гораздо быстрее, чем планировал. При работе на манеже у меня нет такого адреналина. Это работа. Я разговаривал с моим другом Костей Цзю об этом. Я его спросил:

— Костя, что ты чувствуешь на ринге?

Я в это время сам выходил на ринг в проекте на Первом канале «Короли ринга», нервничал, переживал, не знал, куда деть эмоции.

— Меня врачи несколько лет назад изучали, — говорит Цзю, — и у меня адреналин перестал выделяться уже много лет назад. Выходя на ринг, я все знаю, все понимаю, я выхожу как на работу, думаю о каждом ударе, о возможностях своего соперника. И эмоций тут вообще никаких нет.

Тут я полностью согласен: то, что Костя озвучил, абсолютно применимо и ко мне. Я выхожу на манеж, и я не чувствую страха: я все знаю, все вижу, понимаю, всему отдаю отчет, ко всему этому отношусь с пониманием, уважением, с нужной степенью осторожности.

Конечно, больше всего я доверяю своему брату. Это же человек, который будет спасать мою жизнь, если что-то произойдет. И точно так же он рассчитывает и на меня. Я ему уже один раз спас жизнь, когда на него прыгнул тигр Амур. Аскольд упал, и следующий прыжок Амура мог быть сверху брата, а там дальше все могло закончиться очень быстро. И я влетел прямо между ними — между Амуром и лежащим братом — и в буквальном смысле слова спас Аскольду жизнь.

Я чувствую настроение хищников, чувствую опасность, если она исходит, когда что-то не так. Поэтому я и пишу в журнал «Русский пионер», поэтому у меня две руки и две ноги. Это не интуиция и не инстинкт, это профессионализм. Конечно, я не исключаю тот факт, что от природы не бездарен, есть некая чувствительность к хищникам, к животным, какая-то врожденная, какая-то приобретенная. Работа с животными требует от тебя человечности, животное надо любить, животное надо уважать.

Моего папу Вальтера на премьере порвала тигрица, нанесла ему более семидесяти рваных ран. И он с ней пятнадцать лет еще проработал и плакал, когда она умирала. Потому что она была талантливая, настоящая. Отец говорил:

— Она еще не однажды нападала на меня, но каждый раз я был готов. Я ее искренне любил.

К животному надо относиться как к животному. Не надо его очеловечивать, не надо пропагандировать всякую чушь: ласкай хищника целыми днями, корми его булочками, и он тебе ответит взаимностью. Либо он вырастет больным от неправильного питания, либо он вырастет и воспользуется твоим идиотизмом и убьет тебя. И не будет чувствовать угрызений совести, потому что он хищник, а ты человек, который возомнил себя другом хищника и решил проявить какую-то непонятную гуманность. Надо изучать животное, с которым ты работаешь. Если бойцовская собака, которую ты решил завести, хоть раз в жизни попытается на тебя напасть, то ты должен быть готовым к этому, потому что это бойцовская собака. И именно в этот момент вашей совместной жизни либо собака окажется права, что ты плохой хозяин, либо ты должен доказать собаке, что ты именно тот хозяин, которого она должна слушаться. А когда люди начинают очеловечивать животных, разговаривать с ними на равных, пытаться жить с ними как с людьми, это, как правило, приводит к какой-то трагедии.

Я не понимаю людей, которые покупают хомячка или крысу, а через два года бьются в истерике, что они умерли. Надо заранее знать, что крыса больше двух лет не живет, и спокойно отпускать животное. И это не цинизм, это самые правильные отношения человека с природой.

У нас в цирке сейчас шестнадцать голов. Пять из них — молодняк, одна пожилая девушка, остальные все в работе. Имена им даем в честь известных исполнителей. Есть Томас в честь Томаса Андерса, Стинг, Элтон, Линда, Филипп. Наверно, это из-за любви к Майклу Джексону.

Я с детства видел, что он первый. Любое новаторство, которое появлялось, появлялось у Майкла Джексона. Новые подходы к съемкам клипа, новые эффекты: как Кэмерон через «Терминатор», «Титаник», «Аватар» что-то привносил в кино, так и Майкл это делал через «Billie Jean», «Thriller», «Remember the time». У нас был лев Майкл, умер этой зимой.

Я люблю новаторство, и самый главный эксперимент, который мы с братом провели, оказался удачным. Мы доказали, что в наше время артисты цирка могут быть популярнее, чем многие артисты эстрады, которые не сходят с телевизионных экранов. Артисты цирка могут стабильно попадать в первую десятку Forbes. Артисты цирка — это не искусство второго сорта, а действительно мощное великое искусство. С уходом Никулина, с исчезновением Олега Попова в Германию все посчитали, что цирк — это пережиток Советского Союза, и все. Мы с братом доказали обратное. Теперь за нами тянутся, нам подражают, на нашем примере учатся, пытаются себе сделать имена, и это здорово. Мы с братом вышли за пределы арены и стали делать спектакли в «Лужниках» и во дворце спорта «Юбилейный» в Санкт-Петербурге — полномасштабные спектакли мирового уровня. Люди идут сначала в Cirque du Soleil, потом в цирк братьев Запашных. Если нас и сравнивают, то сразу с одним из лучших цирков мира.

Два дрессировщика на манеже — это никогда не было для нас проблемой. В отношениях с братом есть только здоровая конкуренция. В детстве и юношестве, конечно, друг друга и подкалывали, и порой обидно: ты лентяй, а я больше тебя стараюсь, я чему-то научился, а ты еще нет. Это было ребячество, а сейчас у нас работа на результат.

Например, когда нам сказали, что в шоу «Короли ринга» сможет участвовать только один из нас или нам придется драться друг против друга, брат очень спокойно уступил мне и сказал:

— Я вижу, что ты больше хочешь, пожалуйста, иди!

Сегодня он снимается в ледовом проекте с Марией Петровой у Ильи Авербуха, и я пришел болеть за него в первый же день. Какая уж тут зависть? Я реально нервничал: получится у него — не получится, уронит, упадет.

Я пережил такие эмоции, что мне легче сказать:

— Брат, все, хорош, не надо, не ходи. Давай я лучше подерусь еще раз с кем-нибудь за тебя же на ринге, голову свою подставлю.

Брат — лучший друг. Брат про меня знает все.

Говорят же, чем больше узнаешь людей, тем больше любишь животных. Я людей люблю. Я человечный. Другое дело, что в отношениях с людьми больше расстраиваешься, ощущая предательство, ложь, измену, заговоры. И думаешь: «Человек, ты же не для этого создан!»

Зачем врать, ну скажи правду, лучше вообще промолчи… Вранье простительно, когда ты понимаешь, что человек запутался, не знал, как выкрутиться. А другое дело, когда человек намеренно это делает. Животные хоть и примитивные, но более честные.

Мне повезло, что вокруг меня серьезная команда. Моя мама, мой первый заместитель — главный продюсер, она стоит за всеми финансами цирка братьев Запашных. Мой брат — великолепный режиссер, с ним легко работать. Я даже могу и не лезть, хотя все равно лезу, конечно, во все дела.

Если дети не будут продолжать мое дело, сделаю выводы, что я неправильно их воспитал или ситуация в стране не позволяла. Цирк напрямую зависит от ситуации в стране. Если в 1991 году все начало рушиться, то и люди перестали ходить в цирк. С того времени многие династии понесли серьезные потери: у Кио нет продолжателей, которые прямо сейчас бы что-то делали. Нет молодых Дуровых, кто продолжает дело своих отцов, дедов и даже прадедов.

У меня нет в голове, в планах главного трюка всей моей жизни. У меня есть главная задача — сделать так, чтобы по всему миру появились цирковые шоу, на которых бы развевался российский флаг. Не вижу причин, почему мы не можем этого сделать.