Алена Свиридова. Новый год. Перезагрузка

Певица Алена Свиридова в свое время выбрала, кажется, не ту профессию. Надо было с самого начала писать колонки для «РП». Правда, тогда «РП» не было.

Но она-то была. Могла бы уже тогда начать.

Впрочем, очевидно, что начинать писать в «РП» никогда не поздно.

31 декабря — особенный день. Хочется внимательно посмотреть в зеркало. Когда еще взбредет в голову поглядеть на себя со стороны? Подбить итоги? Увидеть, что ты много чего сделал, ну, может, не совсем так, как хотел? Увидеть длинную дорогу, которую ты прошел, людей, которых ты любил и обижал, людей, которых ты не любил, но делал вид, немного вдалеке — родителей, которым ты не уделял внимания, детей, которые отбились от рук, собаку, которая так долго терпела? Никогда. Никогда ты этого не делаешь. И никакой другой праздник для этого не подойдет. Вот взять, к примеру, день рождения. Ты либо гордишься тем, что становишься взрослее, либо печалишься от того, что становишься старее, либо тихо радуешься тому, что живешь, спасибо родителям, но эта радость обычно ощущается после пятидесяти, когда ты уже смирился с тем, что постарел. Иногда, правда, когда болеешь, тоже тянет оглянуться назад и пообещать себе, что все, завязываю пить, гулять, врать, наверняка болезнь поэтому и приключилась, тут же вспоминается боженька, ему тоже даются все эти обещания, потому что страшно. А вдруг кондратий приключится? А вдруг уже завтра лежать тебе на смертном одре? И вся жизнь — как на ладони. Другими словами, осознание жизненного пути в любое другое, кроме Нового года, время связано со страданием и страхом смерти. И только 31 декабря, когда уже все готово, накрыт стол, ты уже легко пообедал и ждешь праздничного застолья, жена, теща при деле, дети радостно гуляют на улице, собака залезла на белый диван, и черт с ней, сегодня можно, ты садишься под теплый собачий бок, запускаешь руку в рыжую шерсть, чешешь за большим шелковистым ухом и думаешь: «Вот и год прошел. Ну и хорошо, вроде все нормально, денег заработал малек, все путем, машину поменял, круто, я — молодец! Жена у меня хорошая, живем уже 20 лет, выглядит отлично, люблю ее, старушку, она хорошая мать. Ну погулял я с девчонкой из Киева, так кому от этого плохо? Хороший левак укрепляет брак». В глубине души чуть-чуть становится стыдно, когда ты видишь, как смеется жена, болтающая по телефону. Интересно, с чего это она такая довольная, может, есть кто? Проходя на кухню, целуешь ее, и в сердце разливается благодать — как хорошо дома. Обещаешь себе больше любить жену. Правда, не в ущерб девчонке из Киева. Скоро приедет мама. Черт, вот я свинья, забыл купить ей подарок. Е-мое! Что делать? Книга! Книга — лучший подарок! Или нет. Наташа! Наташ, спасай меня, я забыл купить маме подарок. Ты еще не открыла духи, которые я тебе привез из Киева? Будь человеком, дай мне, я тебе еще десять привезу! Выручай! Спасибо, любимая, ненаглядная, красавица моя, самая лучшая, самая-пресамая, моя трампампулечка! Уф, кажется, все. Или нет? Что еще не так? У Насти в школе ни разу не был. Все, исправлюсь, схожу на выпускной. Мишка — обалдуй, такой возраст у него противный, надо с ним в шахматы поиграть. Или на рыбалку съездить. Или что там с ними еще делают? Мама…

Мама еще в прошлом году просила на даче веранду починить, крыша течет. Ну не смог, работал как папа Карло, все, весной закрою тему, обещаю. Так, что еще? У отца на кладбище не был три года, мать обижается. Ну не успеваю я! Прости, отец. Я же тебя помню. Посмотри, какой у тебя сын! Дом построил, дочь вырастил, вон какая красавица, вся в меня, сын тоже ничего вроде, может, еще кто-нибудь появится когда-нибудь. В Киеве. Ха-ха. Да ладно, брось, ты же меня понимаешь, как мужик. А я — здоровый мужик! Могу! Девчонки молодые визжат. Ну ты понимаешь.

И так тебе становится хорошо, что даже напрочь забывается о печени, что болит вторую неделю, и о сердце, которое несколько раз прихватывало. Открываешь себе бутылочку пива и пялишься на Барбару Брыльску. И почему она так нравилась раньше? Польки, конечно, ничего, но хохлушки лучше по всем статьям. Надо, кстати, позвонить.

— Наташ, я выйду на улицу, покурю. Нет, на балконе не хочу, там слишком пахнет уткой из духовки. Пойду выйду во двор, жарко здесь. Заодно собаку выведу. Когда ты выводила? Ну ничего, пусть еще раз погуляет, у нее тоже праздник. Тэльма! Пошли! Может, надо чего: хлеб, горошек, майонез? Посмотри, я могу сходить. А Настя где? С подружками? Так она сегодня с нами или с подружками? С подружками у нас? Прекрасно! Да ладно, не ревнуй, моя старушка, я люблю тебя одну. Так я пошел. Точно ничего не надо? Тэльма, не прыгай так, балда, дай я тебя возьму на поводок.

Ты спускаешься по ступенькам с третьего этажа, еле удерживая рвущуюся вперед и повизгивающую собаку. Тяжело хлопает старая дверь подъезда, оставляя позади вечный запах мусоропровода. Свежий, слегка морозный воздух врывается в ноздри.

— Привет, Серега! И тебя тоже! Приходите к нам! Ну встретите с родителями, а потом к нам, ну ладно, можно и мы к вам! Мы с Наташкой помнишь, как танцуем? Ага. Как евро с долларом. Ха-ха!

Ты вот что думаешь, у меня все в долларах, может, стоит поменять чуток на рубли? А вдруг валюту запретят? Не запретят? Лады! Ну мы придем.

Спускаешь собаку с поводка, и она, обалдевшая от счастья, носится кругами. Достаешь второй мобильник.

— Богдана! Привет, моя красавица, моя любимая, ненаглядная, самая-пресамая трампампулечка! С наступающим! Как я? Ну ты же знаешь, тут не до веселья. Жена совсем плоха, бедняжка, лежит. Ну что могут говорить врачи? Ты что, не знаешь, какие теперь врачи? Они все мутные, ничего толком не говорят. Может, говорят, недолго осталось, а может так и всю жизнь, мучаясь, прожить. В какую больницу? На Новый год? Что я, изверг, что ли? Конечно, приеду. Но не сейчас. Недели через две вырвусь. На кого я ее в праздники брошу? Мы с тобой обязательно отпразднуем Новый год. Отдельно. Китайский Новый год. Поедем в Китай и отпразднуем. Как там у вас в Киеве, москалей не вешают? Шутка! А у нас очень любят украинских гарных дивчин. Особенно один интересный мужчина. Мы как раз с тобой символизируем дружбу народов. А ты мне там смотри, не балуй. С мамой Новый год встретила, телик посмотрела и бай-бай. Никаких клубов, нечего портить цвет лица. Я тебе знаешь какой подарок приготовил? Нет, не скажу. Сюрприз. Поцелуй меня, скажи, как будешь это делать.

Ты стоишь с идиотской улыбкой на лице, слушая голос в трубке. Он такой приятный, что ты даже не думаешь о том, что зачем-то приковал свою вполне здоровую Наташу к постели, о втором мобильнике, который дома нужно прятать в лыжных ботинках.

Вранье — это смазка колес телеги твоей жизни, которую ты сам тащишь туда, куда тебе нужно.

Мелкий снежок уже запорошил песок на детской площадке, качели обрели кружевную хрупкость и как будто парят в воздухе. Ты вспоминаешь, как в детстве лизнул их замерзшую металлическую опору. Жгуче-кислый вкус во рту. Кончик языка с сорванной кожей. Интересно, я сам додумался лизнуть или кто посоветовал? Помню, что Сереге посоветовал именно я. Надо же, какая ерунда помнится. А вот здесь, у входа в подвал, мы с Серегой отлупили Ленку с восьмого этажа. Вот же мерзкая была пигалица. Лезла к нам, лезла, дразнилась, плевалась, пыталась обратить на себя внимание. А мы занимались нашими чисто мужскими делами, правда, не помню какими. Когда она окончательно достала, я ей треснул старым веником по башке. А веник оказался замерзшим, крепким, как камень, — у этой дуры кровь потекла из-под вязаной шапки. Потом она неделю в школу не ходила, у нее глаз заплыл напрочь. Наши мамы выясняли отношения. Ленка просто специально торчала все время во дворе, показывая своим заплывшим глазом, что мы — подонки. А теперь она в Москве, артистка, по телику ее показывают.

Ты грузно встаешь с низкой лавочки. Снег такой чистый, что окурок бросать рука не поднимается. Несешь его до урны у магазина. В магазине — биток. У касс длинные очереди.

Как будто именно сегодня надо купить все. И съесть. Как будто завтра уже не будет. Все-таки странные мы, русские люди. Зачем столько готовить на Новый год? Жена с тещей уже десять тазиков чего-то нарезали. На фига столько? Потом напихают холодильник так, что невозможно ничего достать без того, чтобы на тебя что-нибудь не упало. Дальше всю неделю это нужно есть, нюхая, прокисло или не прокисло. В животе забурчало. Жрать уже хочется, но придется терпеть до девяти, когда все соберутся и сядут за стол. Может, хот-догом отравиться? А то уже терпеть нет сил. Тем более что здоровое питание в праздники неумолимо превращается в нездоровое, а когда еще можно вспомнить молодость? Новая жизнь начнется только через две недели.

— Братэлло, вы как? Уже выезжаете? Давайте быстрее, есть хочу, не могу. Я не знаю, спроси у Наташи, вроде красного не хватает. Петарды не забудь. Да, потом можно будет к Сереге спуститься. Ты, кстати, матери подарок приготовил? Забыл? Вот свинья! Я один, что ли, должен помнить? Ладно, давай быстро ищи чего-нибудь, а то она обижается, как ребенок.

Ты довольно улыбаешься и закуриваешь еще одну сигарету. Прошло пятьдесят лет, но ничего не изменилось в ваших отношениях с братом. Между вами два года разницы. Вы все еще конкурируете. В детстве, если был день рождения у одного, подарки дарили двоим. Иначе была кровавая битва. Вы дрались постоянно, как два петуха. Никак не могли поделить любовь родителей, игрушки, одну на двоих детскую. Тебе, как старшему, все время хотелось врезать наглецу, который не признавал твоего старшинства, брал твои вещи, лез к твоим друзьям и девушкам. Хотя на улице вы держались заодно, дома борьба за власть приобретала нешуточный характер. Родители не знали, что и делать. Сейчас у вас обоих все хорошо, после смерти отца вы поменялись с матерью, и ты переехал в родительский дом, в центре. У брата квартира в два раза больше, но в еб… нях: пока до центра доедешь, сдохнешь. Хотел переплюнуть меня, но просчитался, болван. Когда приезжает, воротит нос, говорит, дышать у вас нечем, как это вы так живете, как будто он, стоя по три часа в пробке, дышит альпийским воздухом. Дурачок. Наташка твоя гораздо красивее Светки, но, если честно, у Светки такая грудь, талия и попа, что на лицо уже и не смотришь. Хочется просто вдуть.

И мысль эта до сих пор тебя не покинула. Просто пока не представилось удобного случая.

«А все-таки я брата люблю», — думаешь ты с искренней теплотой. Все противоречия прекрасно уживаются в твоей голове, ничуть не беспокоя. Вспоминаешь, как праздновали Новый год у Сереги, когда его родители уехали работать в Мексику. Ты был на третьем курсе универа, брат на первом. Всех входящих встречал Серега в костюме Нептуна, то есть с голым тощим торсом, обмотанными голубой простыней чреслами и ватной бородой, покрашенной зеленкой. Рядом — его Лилька в образе Русалки. На самом деле на ней было надето голубое бл… ское платье с пришитой зеленой ватой по краю юбки по самое-не-могу. Она была маленького роста. Все присутствующие, даже не заглядывая в глубочайший вырез Лилькиного платья, могли наблюдать все ее прелести. Сереге, видимо, это нравилось. Они тут же вели вас в туалет, на двери которого была надпись: «АДМИНИСРАЦИЯ». Вам наливали в граненый стакан водки. На сливном бачке стояла бутылка «Столичной» и нарезанный соленый огурец. Вы выпивали, закусывали, расписывались губной помадой на белом кафеле и выходили в большую комнату. Там стоял праздничный стол, накрытый почему-то газетами. Вместо салфеток — рулончики туалетной бумаги. Водка в бумажных стаканчиках, черный хлеб с салом, бутерброды с сельдью, вареным яйцом и луком, холодные рыбные битки, морская капуста с клюквой и без, плавленые сырки «Дружба» — в общем, весь нехитрый ассортимент расположенной на первом этаже вашего дома кулинарии. Гадость редкостная.

— Ешьте, мои любимые подданные, все, чем богата морская пучина! — стуча шваброй по полу, вещал Серега.

— В животе у тебя теперь пучина образуется, чудище морское! Лилька, имей совесть, мы же деньги сдавали, вы сказали, что еды нормальной купите, Новый год все же.

Серега хитро смотрит на нас.

— Бунт на корабле! Отставить! Мы решили сэкономить и приготовили вам сюрприз! Внимание — тост! Итак, выпьем водки за то, что нам так весело!

И действительно, было очень весело.

В том прекрасном возрасте еда — это не еда, это закуска. Поэтому все гости накатили еще, и закуска быстро ушла под проводы старого года. Когда пробили куранты, вы выпили шампанского и, взявшись за руки, икая, пошли вслед за Лилькой и Серегой в родительскую спальню.

— С Новым годом, обитатели морского дна! — сказал Нептун и распахнул дверь. — Сюрприз!

В морских чертогах оказался накрытый белой скатертью стол. Горели свечи. Стояли хрустальные бокалы. В хрустальных же салатницах томился оливье, жареный гусь лежал с яблочком в клюве, трепетал холодец, окруженный бутербродами с красной икрой, селедкой под шубой, колбасной нарезкой, мандаринами, шпротами и всем остальным великолепием, которое называлось словом ЗАКАЗ и полагалось Серегиным партийным родителям. Появилась Лилька с кастрюлей дымящейся картошки.

— С новым счастьем!

Все просто взвыли, потому что уже наелись всякой дряни почем зря. Нептун с Русалкой, очень довольные, ржали, как кони. Дальнейшее помнится смутно. Бешеные танцы, обжималки по углам, горячие Лилькины грудки. Да, с нами была тогда Ленка, та, которую мы веником лупили, еще школьница. Она была подружкой Серегиной младшей сестры, и мама отпустила ее под нашу ответственность. В первый раз во взрослую компанию. С восьмого на третий этаж. С бутылкой «Буратино». Вот родители наивные! Короче, Ленка спела нам песню, ей тут же налили шампанского, потом наверняка подлили еще — короче, она отрубилась сразу же после боя курантов. Поскольку мы обещали ее маме за ней приглядеть, то пришлось тащить это неподвижное тельце на восьмой этаж. Позвонили в дверь, отдали родителям и быстро смылись. Не углядели.

Неужели так быстро пролетела молодость? Теперь тебе нужно приглядывать за Настей, которая неизвестно где сейчас болтается. Интересно, а сексом она уже занимается? Вроде не похоже. От этой мысли становится как-то неприятно и очень становится жалко Настю, потому что видишь в ней маленькую хорошенькую светленькую девочку, которую принуждают к сексу похотливые козлы. Мысль, что киевская зазноба старше Насти всего на пять лет, в голову почему-то не приходит.

Ты медленно подходишь к дому и смотришь на свои окна.

Почему все-таки тот Новый год у Сереги так остался в памяти? Все жильцы вашего одноподъездного дома дружили между собой. Дети вместе играли, бегая друг к другу в гости с этажа на этаж. Потом как-то незаметно выросли, но продолжали дружить. Серега даже женился на Лильке, которая жила на пятом. Потом Стасик погиб в Афгане, Борьку посадили в тюрьму. Ленка уехала учиться в Питер.

Ты вызываешь лифт. Нагулявшаяся Тэльма спокойно сидит у ног. Дома тепло и хорошо пахнет. Из Настиной комнаты доносится какое-то шебуршанье, хлопанье шкафов и приглушенный смех. Там сейчас весело. Ты садишься на диван и вспоминаешь, чем закончилась та вечеринка. Видишь себя, студента третьего курса, уснувшего под утро в детских деревянных санках, похожих на коляску. Тебя потом оттуда вынимали всей компанией, все затекло, ты застрял и не мог пошевелиться. Брат тихо спал в ванной, накрывшись Лилькиной шубой. Ты улыбаешься, смотришь на певичек в телевизоре. О, легка на помине!

На экране Ленка с восьмого этажа, почему-то в голубом платье с серебристым русалочьим хвостом, с длинными светлыми волосами, вроде бы даже совсем не постаревшая, улыбается по-прежнему так же задиристо. Вокруг танцуют разнообразные обитатели морской пучины.

Ты делаешь погромче. Ленка поет:

Фотография в альбоме — елка в нашем старом доме,

Все соседи дружно стали в хоровод.

В нашей маленькой квартире номер семьдесят четыре

Мы все вместе отмечаем Новый год.

Новый год, Новый год!

Что нас ждет? Что нас ждет?

Все заветные желанья загадаем наперед —

Пусть плохое все уходит, а хорошее — придет.