Андрей Васильев. Что-то женское

Советник председателя совета директоров ЗАО «Коммерсантъ. Издательский дом» Андрей Васильев пишет о наболевшем, причем не у него, а у другого человека.

Началось все невинно. Поехал в Moscow City получать здоровую такую медаль «Медиаменеджер десятилетия». Сначала хотел, правда, прогулять: боялся нажраться, а в 10.45 рейс на Венецию, выезжать надо, с учетом лужковского эксперимента над Ленинградкой, часов в шесть, вещи не упакованы, с женой-дочкой поссорился, и кошка с позавчерашнего дня сидит в клетке, чтобы ее не забыли. Плюс см. название колонки.

Короче, пошел. Во-первых, очень просили: я после широко объявленного дембеля с топ-поста в ИД «Коммерсантъ» стал на короткое время престижной светской персоной с трагическим налетом. Во-вторых, медаль (здоровая такая) «Медиаменеджер десятилетия» — все-таки символ конца какой-никакой триумфальной журналистской карьеры. Не считать же таковым часовое интервью «Эху Москвы»? Ну вот, сходил — и ничего страшного: стакан двойного бурбона. А время — всего полдевятого. Зато в 21.00 был назначен ужин с президентом АФК «Система» Леней Меламедом. В модном новиковском клубе Tattler. Опять соблазн прогула: тут шансов нажраться было побольше. Причем дело не в приглашающей стороне: просто время чересчур урочное. Плюс стихийный протест от воздержания на «Медиаменеджере». А в Шереметьево выезжать по-прежнему в шесть утра. И вещи не упакованы.

Короче, пошел. Во-первых, западло не повидаться со старым товарищем перед месячным (у меня, разумеется) отпуском. Во-вторых, Леня — большой начальник. В-третьих, очень хотелось услышать от него, какое тонкое, умное, правдивое и бескомпромиссное интервью я дал «Эху Москвы» и как жаль, что такой человечище уходит из мировой журналистики. И — опять ничего страшного: три двойных бурбона. Ну четыре. С женой-дочкой помириться уже не успевалось, зато вещи собрать — сколько угодно. А то и поспать пару часов. Если бы…

Если бы не Митя Борисов. Он как раз отмечал день рождения в свежеоткрытом им же клубе «Март» на Петровке. Тут уж за прогул меня не осудил бы даже изобретатель бурбона. Причин много; назову одну, самую беспощадную: Митя Борисов — один из владельцев «Маяка». Короче, пошел.

После какого двойного бурбона это случилось, не так важно. И не бурбон вообще тому виной. Клуб «Март» ведь Митя Борисов открыл на поляне музея той разновидности современного искусства, что связана с образом его покровителя Юрия Лужкова. То есть с веранды клуба открывался темный вид на груду чего-то исполинского, мертвого, стремного. И вот я сидел на этой веранде в компании прогрессивной клубно-творческой молодежи с такими же темными и стремными видами на будущее. В смысле упаковки чемодана и успевания в Шереметьево.

…Я пишу эти исповедальные строки на веранде нашего palazzo. В двух шагах местный Черкизон, более известный туристам как Rialto. Место, однако, тихое, как может быть тихим дворик на Canal Grande, который мы делим с нашим любимым рестораном Campiello del Remer, где я, почти не отрываясь от этих записок и даже не надевая штанов, могу перехватить стаканчик-другой ледяного сприца. И не искушенный в моем творчестве читатель может наивно подумать, что все кончилось хорошо той страшной ночью.

Я не вспомню всех поименно. Тех, с кем делил стол той страшной ночью. Может, и не знал никого — мне это редко мешает в клубной атмосфере, ведь основняк творческой молодежи знает меня. И думает, что это ей на пользу.

Она, конечно, причисляла себя к основняку. Судя по тексту. Текста, впрочем, я тоже не помню, как и лица и имени. Но обращалась Она со мной по принципу «вась-вась» — наверное, не имея в виду нахамить. Типа так: «Вась, ну как же ты не сдохнешь столько пить?» Обычный интеллигентский треп. А я, надо сказать, не люблю, когда меня называют Васей. Другое дело, есть масса людей из числа т. н. старых друзей (типа жены), которые это прекрасно знают, но которым хоть рот зашей — ушами будут звать меня Васей. Я, когда это осознал, принял трусливое менеджерское решение: хрен с ними. А вообще меня с Васи ломает. Неоднократно заявлял публично. Даже дочку хотел Василисой назвать, чтобы Вася — хоть для нее — не звучало кличкой. Бабки запретили: кошачья, сказали, кличка — только через наш труп.

После десятого «васи» я решил позволить себе намек. Нет, я не назвал Ее мокрощелкой, как могли бы подумать поверхностно знающие меня люди. Я даже не скомандовал: «Встать, когда разговариваешь с медиаменеджером десятилетия!» Даже не напомнил про то, что начинал творческую деятельность, когда Она еще не числилась в творческих планах родителей.

— Дочка, — сказал я. — Я не люблю ходить в васях у незнакомых людей. Я прошу вас извиниться и называть меня Андреем. Вы же умненькая, вы же так поступите, правда? И вот вам моя рука.

Почему я запомнил свою фразу после стольких бурбонов — очевидно. Знающие меня — например, по «Маяку» или по «Коммерсанту» — отдают себе отчет, как редко я поднимаюсь до такого уровня вербального благородства.

Главное, Она подала мне руку. И рассмеялась так светло, так по-девичьи: «Ну, Вася, ты прикольный». И тогда я пожал Ей руку. Крепко пожал. А когда уже не осталось сил смотреть в искаженное болью девичье лицо, я понял, что пальцы не разжимаются. И тогда я помог нам обоим закончить наш диалог. В армии это называется «сделать шмась». Это не больно, но обидно. Зато помогает быстро расцепить рукопожатие. Кто виноват, что, потеряв мою руку, она упала со стула?

В общем, пора было ехать собирать чемодан. У выхода из клуба меня нагнал негр. Поклонники потом спрашивали меня: «Что, правда реальный негр?» Ну как сказать: в принципе да, но какой-то серенький. Так вот, я понял, что он собирается драться. Я поинтересовался, что будет, если он промахнется. Вместо ответа он ударил. И промахнулся. Вместо повторного вопроса я нанес разящий удар в пах. И тоже (о бурбон!) промахнулся.

Чему учат в автобате Таманской дивизии? Тому, что боец — даже если ему не попал прямой в пах — все равно наклоняется вперед, инстинктивно прикрывая причинное место. И тогда рви его, падлу, на себя за плечи и падай вместе с ним. Так я и сделал. В смысле упал. И с ужасом понял, что не помню дальнейших действий.

Потом, уже у «Ауди Лонг» меня нагнал партнер Мити Борисова Дима Ямпольский и страшно кричал, что я больше не клиент их с Митей заведений. То есть ОГИ, АПШУ, «Джона Дона» и, трудно представить, «Маяка». Но дальше было еще страшнее. Из клуба выбежала, стеная, какая-то женщина с искаженным лицом и распущенными косами (по-моему, с вплетенными в них водорослями) и, воздев руки к небесам, стала падать в обморок на чужой капот. Все вопияло о том, что совершенные мной поступки дурны. Но какой более дурен, я так и не понял. Излишне крепкое рукопожатие? Или то, что, беспомощный, лежа на спине под телом хоть и серенького, но увесистого негра, я откусил ему ухо?

Р. S. Обычно в конце моих колонок следует мораль. Здесь их две. Одна дорога мне лично, вторая, думаю, главному редактору «Русского пионера». Итак.

1. Если вы не старый друг Васи (типа жена), не надо больше его называть Васей — хотя бы в качестве подарка на дембель.

2. Будь вы хоть Андрей Васильев, не надо ни при каких обстоятельствах нарушать формат колонки «Прогул уроков».