«Мне шел одиннадцатый год…»

Мне шел одиннадцатый год,

И не моя вина,

Что не дошел он — что его

Оборвала война.

Слепой, истошный вопль в овсе —

Шли танки с трех сторон,

Давили, били, рвали всех

Без всяких похорон.

На равных

Бой

И крик — ура!

Багряный след в овсе…

И на смерть бил, как били все.

И пропадал — как все:

Стреляю. Плачу. Кровь в зрачок.

Бью в башни, по крестам.

Но под разъездом

Казачок —

От пули в бок

Устал.

Устал… Усталости конец —

Убитых братьев зов.

И пил в одиннадцать сырец,

С багровою слезой.

Мне говорят:

«В стихах не плачь!»

И сразу вижу их:

Идет со шмайссером

Палач…

«Их шиссе!»[4] — не живи!

А я живу. Назло врагу,

Безликости назло.

Где плохо — плачу,

Не могу,

Пред павшими в долгу.

За каждый город и село,

За каждую семью —

В лицо запретчикам смеюсь

За всех, кого смело.

Я вправе говорить за всех,

За всю «братву-славян»!

Кто, ворогу кадык сломя,

Шел под Анадырь

В снег.

Пришел или остался там

Без почестей и дат.

И честь, и память их свята —

Я сам из тех солдат.