I

Есть место в мире, почти совсем неизвестное, или, лучше сказать, почти совсем забытое, но не менее того примечания достойное. В сем месте, кажется, как будто Европа и Азия хотят соединиться и тем воспрепятствовать соединению двух морей, Черного и Азовского. Кажется, как будто в сем намерении идут пространные равнины, одни от подошвы Кавказа, а другие от подошвы гор Таврических, и там, где бы им почти сойтись, они отделяются Босфором Киммерийским или просто Босфором (ибо Фракийский знают гораздо более под именем Константинопольского пролива). Так-то образуются два полуострова, Керченский и Таманский. Сии последние пределы двух частей света, разделенные природою, были некогда соединены под одним правительством и составляли одно царство, не весьма обширное, но долго существовавшее и в древние времена весьма известное по образованности и промышленности его жителей, по торговому и вместе по воинственному их духу, который в них сохранялся и выгодами их положения между морей, и опасностями оного, ибо со всех сторон было окружено многочисленными хищными варварами.

Тем, кои чтением почтят сию Записку желаем мы вкратце пересказать всё, что знаем об древней истории и географии сей земли, представить потом нынешнее положение её и объяснить, наконец, надежды наши на будущее её благосостояние. О давнопрошедшем почерпнули мы сведения наши не из Страбона, Скилакса, или Перпила, безымянного автора, не из Де-Боза, Вальяна, Кари, или Рауля-Рашета, которые в новейшие времена объясняли древности Босфора (их творения не имели мы еще ни случая, ни возможности достать), но мы следовали тому, что читали в сочинениях новейших наших соотечественных авторов, которые ссылаются на вышесказанных писателей, и тому, что слышали от г. Бларамберга, почтенного и любезного археолога и нумизмата, который остаток дней своих посвятил ученым изысканиям о сем крае, и всё, что о том писано, знает наизусть.

Иные сочтут, может быть, бесполезным знать то, что происходило здесь в отдаленнейшие эпохи истории, тогда как прежнее положение сей земли не имеет ничего общего с настоящим, когда протекли века и всё переменилось в мире, когда открытие Америки и нового пути в Индию и вообще успехи просвещения дали новое направление торговле. Сие замечание, конечно, будет справедливо, но при виде обнаженных степей там, где были храмы и вертограды и безмолвия могилы там, где были жизнь и движение, да позволено нам будет стараться возбудить участие и внимание к сим опустевшим, некогда цветущим местам. Конечно, после сделанного нами выше сего признания, не станут подозревать нас в намерении щеголять ученостью, которой не имеем.

Одна греческая колония, весьма известная, Милет, в Ионии, была уже за шестьсот лет до Рождества Христова довольно богата, сильна и многолюдна, чтобы самой основывать новые колонии. Она послала избыток своего населения на азиатский берег Босфора, а на европейский других поселенцев, несколько лет спустя после того: вот начала Фанагории в Азии и Пантикапеи в Европе. Сии два соседственные, новорожденные города-близнецы, без зависти, без междоусобия, с самого начала бытия своего, старались превзойти друг друга в успехах мореплавания, торговли и в военном искусстве, дабы защититься от окружающих их Скифов. По примеру других городов праматери своей Греции, они имели народное правление и по определенным временам избираемых правителей, судей и военачальников, и цвели в тишине, или, по крайней мере, в безызвестности. Сие причиною было, что происшествия, ознаменовавшие первые годы их существования, и самое название правителей Пантикапеи, не дошли до сведения потомства. Известно только, что Фанагория управлялась Археанактидами; но какие были границы их власти, на сколько времени избирались они, сделались ли их права, наконец, наследственными и когда, сего также не знают. Достоверно то, что один из сих Археанактидов, Спартак или Спартаков, управляя Фанагорией десять лет, распространил в течение сего времени власть свою и завоевания, переплыл через пролив, овладел Пантикапеей, кою и назначил быть столицей, украсил венцом чело свое, объявил себя царем и был основателем царства Босфорского или Боспорского. Вероятно, имея дух властолюбивый и предприимчивый, он насильственно овладел фанагорийцами, своими соотечественниками; но что пантикапейцы не добровольно ему покорились, сие доказывается их защитою и его завоеванием. Его царствование началось в 439 году до Рождества Христова и продолжалось 17 лет: десять в Фанагории и семь в Пантикапее. Ему наследовал сын его Селевк.

С сего времени история Боспора делается известнее, сношения его с Грецией становятся чаще и связи теснее. Диодору Сицилийскому обязаны первые владетели Боспора спасением имен их и деяний от забвения. Нельзя сказать, чтобы владетели сии мелькали только на престоле Боспорском, ибо некоторые из них царствовали более сорока лет; но как немногие отличаются особенными чертами характера, и царствования немногих ознаменованы чрезвычайными происшествиями, то довольно будет сделать им, так сказать, поименный список, выбрав потом из них тех только, коих память действительно заслуживает быть сохранена.

После Селевка, второго царя Боспорского, был 3-й Спартак II-й, потом 4-й Сатир I-й, 5-й Левкон, 6-й Спартак III-й, 7-й Перисад, 8-й Сатир II-й, 9-й Притан, 10-й Эвмил, 11-й Спартак IV-й. Все сии цари династии Спартака I-го. Из них имя Левкона останется навсегда известным по Демосфеновой речи против Лентина, где он называет его благодетельным другом Афинской республики. Он имел право гражданства в Афинах, и уверяют, что в Пантикапее был воздвигнут мраморный столб, на коем был начертан дружественный союз Левкона с афинянами. Сей царь был законодателем Боспора и распространил его пределы, завоевал древнюю Феодосию, которая была верстах в 40 на Запад от нынешней. Он вел значительный торг хлебом с Грецией и, по словам Страбона, из одной Феодосии вывезено в Афины в царствование его миллион сто тысяч медимнов жита, то есть 550 тыс. наших четвертей.

Перисад царствовал долго, счастливо и мудро и по смерти свой подданными своими был сопричтен в сонму богов. Он оставил престол трем сыновьям своим, выше сего поименованным, Сатиру II-му, Притану и Эвмилу. Из них меньший был честолюбивый властелин, искусный воин и тиран кровожадный. Он с помощью варваров воевал против братьев своих, кои, один после другого пали в битвах, овладел престолом и, не довольствуясь смертью их, обагрился кровью их жен, детей и приверженцев. Но он царствовал искусно, славно и мечтал о покорении всех берегов Черного моря, когда испуганные кони опрокинули его из колесницы и убили его. Эвмилу наследовал сын его Спартак IV-й, после коего история Боспора делается неизвестною на 160 лет от потерянных мест в Диодоре. Последний царь Спартакова рода, другой Перисад, со всех сторон теснимый варварами, добровольно уступил престол свой великому Митридату, царю Понтскому, который, к наследственным владениям присоединив многие земли вдоль по восточному берегу Черного моря, сделался близким соседом Боспора.

Царствование Митридата делит надвое историю сего края. До него государство сие хотя и не было обширное, но пользовалось политическою независимостью, которую после него утратило при его преемнике и хотя долго еще называлось царством, но действительно было ни что иное, как римская провинция.

Митридат-Евпатор, шестой в Понте и первый по имени в Боспоре, был, как известно всем, кто знает историю, мощный и лютый враг Рима. После сорокалетней с ним борьбы, побежден будучи Помпеем в Малой Азии, он бежал в Боспорскую свою столицу, с новыми замыслами против ненавистного ему народа. Отсюда хотел он предпринять поход через Скифию и Паннонию, побеждая или увлекая с собою все встречающиеся ему дикие племена и уже мысленно грозил истреблением державному, вечному граду; но здесь судьба положила предел его жизни и славы. Счастье, подданные и дети, всё ему изменило; первая Фанагория восстала против побежденного героя, за нею Херсон, Феодосия, Нимфея отложились от него; наконец, в Пантикапее одним утром, при восхождении солнца, увидел он с горы, доселе носящей его имя и где стояли чертоги его, в нижней части города, мятежное войско свое под предводительством Фарнака, своего сына. Тогда рука одного любимца из сострадания избавила его от жизни.

Сие происшествие, прославившее то место, на котором теперь живем и сие пишем, случилось в 65-м году до Рождества Христова.

Тело Митридата, посланное отцеубийцею Фарнаком в дар Помпею, было с честью предано земле в Синопе, Понтской его столице, а Фарнак утвержден Помпеем на престоле Боспорском. Но, пользуясь возникшими потом междоусобиями в Риме, он овладел и Понтом; вскоре же потом Юлий Кесарь, явившись после Фарсальской битвы в Малой Азии, заставил бежать его в Пантикапею, где оставленный им наместником Асандр встретил его кинжалом и вместо его воцарился.

Владычество Асандрово было продолжительно, сначала под названием этнарха, а потом царя, всего 34 года, от 40-го до 6-го года до Рождества Христова. Но оно сначала было потревожено Митридатом II-м Пергамским, коего Юлий Кесарь, наименовав царем Боспорским, послал против Асандра, а сей победил его. После же того, умев угодить Августу, Асандр был утвержден им в царском достоинстве. Наконец, узнав, что Скрибоний послан Августом начальствовать над войсками в Боспоре, лишил себя жизни голодом, как утверждают, но вероятнее умер от старости (ибо ему было за 90 лет).

Прибыв в Боспор, Скрибоний женился на Динамисе, вдове Асандра и дочери Фарнака, и объявил себя царем. Агриппа, бывший тогда в Малой Азии, послал против него Полемона, царя части Понта и Малой Армении и сына ритора Зенона. Скрибоний был умерщвлен прежде прибытия Полемона, а сей последний встретил сопротивление в народе и должен был победить его.

По смерти Полемона, шестого Боспорского царя по Митридате (если считать Митридата II-го и Скрибония) были следующие цари, известные только по оставшимся медалям: 7-й Савромат I-й, 8-й Гепапирис, супруга предшествующего, 9-й Рискупор I-й, 10-й Полемон II-й. Сей последний, возведенный на престол Калигулою, должен был, по повелению Клавдия, уступить его 11-му Митридату III-му, потомку Великого, который, прибыв в Боспор, нашел трон свой уже занятым 12-м Нотисом I-м, братом своим.

Вот продолжение списка сих царей:

13-й Рискупор II-й, при Домициане, в 83-м году по Р. X.

14-й Савромат II-й, при Адриане.

15-й Котис II-й, тоже при Адриане, который, из особенного к нему благоволения, подчинил ему Херсон и другие места в Тавриде.

16-й Римиталк, тоже при Адриане, в 132 году по Р. X. По смерти сего императора он был изгнан

17-й Эвпатором, Антонином на царстве утвержденный.

18-й Савномат III-й и

19-й Рискупор III-й при Коммоде.

20-й Котис III-й при Каракалле и Гете.

21-й Котис IV-й.

22-й Ининтимий, при Александре-Севере.

23-й Рискупор IV-й, при Гордиане, Филиппе и до Галиана.

24-й Тиран, при Пробе.

25-й Тоторс, при Диоклитиане, следственно, уже в конце третьего столетия по Р.X.

Всех сих владетелей Боспора, вышепоименованных и последующих, можно почитать более губернаторами, чем царями. Царствование большой части из них известно только по медалям, в великом множестве отрываемым близ мест, коими они управляли. На одной стороне видно изображение современного императора, а на другой владельца Боспорского, с надписью: иногда архонтос, иногда василевс то есть, старейшина или царь. В самых посланиях своих императоры римские называли их regulus, уменьшительное rex, то есть, корольками. Одним словом, их можно применить к ханам киргиз-кайсацких орд, утверждаемых нашим Государем, и кои в Омске, или Оренбурге, украшаются богатым одеянием, шапкою и саблею, от нашего двора им даруемыми; или к малозначащим князьям, коих чрез каждые семь лет Порта посылает управлять малозначащими народами, молдавским и валашским, и коим, при отправлении, вручаются от Султана шубы, кука и топуз.

Кажется, в продолжении сего времени город Пантикапея утратил имя свое. Пролив, царство, на нём стоявшее, и столица его, всё получило общее название Боспора. Фанагория превратилась в Таматархию, уже позже, при Византийских императорах.

Около того же времени началось страшное явление в мире, вооруженное переселение диких народов с Севера и Востока на Юг и Запад. Еще в начале второго столетия по Р.X. алане являются на северной стороне Кавказа и покоряют Боспор и Таврию, но скоро потом вытесняются готами, около половины сего столетия. Как Боспор был в числе крайних пределов великой империи с сей стороны, то первый он должен был принимать удары, ей наносимые варварами. Но как первые сии вторжения можно почитать одними набегами, как победители столь же быстро удалялись, как и приходили, и нигде власти своей прочно не основывали: то земли сии совершенно не разорялись, и царьки могли опять, под щитом Рима, продолжать свое владычество. Весьма жаль, что подробности сих нашествий в истории не сохранились.

Но возвратимся в Боспорским царям и окончим список их.

26-й Савромат II-й, при Диоклитиане, имел дух завоевательный и, победив лазов в Колхиде, дошел до границ царства Лидийского, где был встречен кесарем Констансом-Хлором, который не мог победить его, а довольствовался обороною. Между тем протевон города Херсона. Христос, по повелению Диоклитиана, собрав войско, пошел к Боспору, завоевал оный и не прежде оставил, как по отступлении Савромата и заключении мира его с империею.

27-й Савромат V-й, внук предыдущего, желал отомстить херсонцам за деда, но был разбит ими при урочище Каффа, вероятно, там, где нынешняя Феодосия.

28-й Раскупор V-й известен по медалям с изображением Константина Великого.

29-й Савромат VI-й вел войну с херсонцами и предложил протевону их, Фарнаку, единоборство, который, согласясь, употребил хитрость, чтобы убить его. После того победитель отпустил побежденных меотийцев-сарматов по домам, а боспорян заключил в узы, и границу, прежде бывшую в Каффе, отдалил до какого-то Киверника, то есть, верст на сорок.

С сим Савроматом, кажется, кончается Боспорское царство. Еще открываются по медалям несколько царей, Рискупоров, человека два-три. Ареапзес и наконец Радамеад, коего самое существование возрождает споры между учеными археологами. Главное — знать участь Боспора: им в конце четвертого столетия овладели гунны и совершенно его разорили.

Чрез полтораста лет, победы полководцев императора Юстиниана возвратили Тавриду и Боспор Восточной империи; возвратилась и к ним тень благоустроенного правления. Юстиниан возобновил укрепление городов и сделал новые крепости: Горзовиту (нынешний Гурзуф), Алустон (нынешнюю Алушту) и Лампас (нынешний Кучюк-Лампад). Всё сие ненадолго, одни варвары сменялись другими и довершали разорение сей благословенной и несчастной страны. Боспор исчезнул навсегда, и чрез несколько веков он должен был опять возродиться, но только уже под другим названием, воскрешенный неизвестным до того еще народом русским.

* * *

Окончив, таким образом, краткое историческое изображение древнего Боспора, следует, кажется, приступить и к географическому его описанию, столько, сколько сведений наших на то достанет.

Полуостров Керченский должно считать от перешейка (впрочем, не очень узкого, ибо имеет 30 верст ширины), который идет от Кяффы, нынешней Феодосии, до Арабата, где начинается коса или стрелка сего имени. Сие место было, кажется, постоянною границею Боспорского царства на Запад, и Асандр укрепил его стеною, коей остатки и поныне видны. Отсюда полуостров идет до пролива без малого верст на сто, ширины же имеет во многих местах более шестидесяти. В сем-то заключается Европейско-Боспорское владение; некоторые из царей владели и Феодосией, также Милетинцами основанной колонией, и от нынешней Феодосии на Запад лежавшей; иные же простирали свои завоевания до реки Тапсиса, нынешнего Салгира, но не далее (всё это не более, как верст на двести во внутрь земли от Пантикапеи).

Азиатские владения Боспора были пространнее и занимали почти все земли между Палюсом Меотийским, ныне Азовским морем, и Кубанью, тогда называвшеюся Гипанисом, то есть всю нынешнюю землю Черноморских Козаков. Говорят, что Боспору принадлежали на Азовском море также греками населенные города: Гермонаса и Диоскурия, но сие не достоверно; Тана же или нынешний Азов никогда в его владении не был.

Древнейшие обитатели сих стран были киммерияне, одно и тоже с цимбрами, кимбрами или кимврами, известными во времена Римской республики. По мнению г. Муравьева-Апостола, кимвров назвали греки киммерианами, портя или поправляя приятнейшими для их слуха звуками названия чуждых им народов, городов и людей. Из того он выводит заключение, что и Крим, или Крым, есть ни что иное как татарами испорченное слово Кимвр или Кимр. Действительно, нельзя названию Крыма сыскать другого происхождения.

Киммерияне были отсюда в седьмом веке до Р. X. изгнаны тавро-скифами или горными скифами, которые потому и дали имя Тавриды всему полуострову Крымскому. Знающие же древние восточные языки утверждают, что и поныне в Азии Тавром называют всякую цепь огромных гор, и что гора по-ассирийски называлась Тоира, по-халдейски Тиру и по-сирийски Туро.

Сии варвары, с коими поселившимся посреди их грекам часто приходилось сражаться, не были однако же кочующими и совершенно чуждыми искусству зодчества.

Основанные ими города, коими после греки овладели, удивляли огромностью своих зданий. Доныне еще видны основания их; они составлены из камней ужасной величины, так что можно сомневаться, чтоб сие было не творение природы, а рук человеческих, если б они не были правильно положены и обтесаны. Г. Бларамберг называет сие циклопскою или гигантскою работою, совершенно отличною от произведений позднейших времен архитектуры, коих здесь также много находится остатков. Всё греческое прельщает легкостью, красотою, вкусом, все же творения глубокой древности изумляют огромностью масс.

Весь Керченский полуостров есть плоская равнина; не доезжая Керчи только верст за двадцать, начинается цепь маленьких холмов, постепенно возвышающихся к проливу и оканчивается Митридатовой горой, величайшей из сих холмов и выходящей мысом в самый пролив. Полуостров сей был весь населен, как думать должно; но нет ни одного известного места, ни внутри оного, ни по берегам Черного и Азовского морей: все города теснились около пролива. Причиной сему полагать должно то, что греки первоначально здесь основали свои жилища и потом распространили свои владения; другая причина, что место сие издревле изобильно было лесом и родниками лучшей воды, в чём далее чувствуют недостаток.

Вот названия примечательнейших мест, о коих говорят Геродот, Скилакс и Страбон весьма подробно, означая даже расстояние одно от другого:

1-е. Цитея или Скифея, на самом Черном море, близ теперешней Апух-горы, в 45-ти верстах от Керчи. Сей город был построен скифами, как имя его показывает. Есть теперь остатки фундамента сего города и в горе пространные пещеры, где были гробницы его жителей.

2-е Киммерион по-гречески, Киммериум по латыни, в 17-ти верстах от Керчи, на проливе, близ теперешнего селения Камыш-Бурун, построенный киммериянами; остатки его, равно как и Скифеи, суть громады скал, как бы волшебною силою порядком положенные. Планы сих городов сняты и начертаны г. Бларамбергом.

3-е Нимфея, любимое место Митридата, но в котором он не окончил жизни, как те, кои читали Расинову трагедию, его имя носящую, подумать могут. Остатки, то есть основания сего города, видны в 7-ми верстах только на полдень от Керчи, на горе, над старым карантином, из коего, в начале сего 1827 года, переведен карантин в новое строение.

4-е. Пантикапея, нынешняя Керчь. О сем городе будем говорить подробнее при описании теперешнего его состояния.

5-е. Мирмикион, то есть Муравейник, в 4 верстах от Керчи на Север. Это было самое промышленное местечко в Боспоре: тут были все их фабрики, мануфактуры, и по трудолюбию жителей оно названо Муравейником. Ныне построен на сем месте новый карантин.

6-е. Гераклион или Ираклион. Тут не был настоящий город, а только храм Геркулесов и около него священная ограда (enceinte sacr?e), внутри коей и вне её были жилища; полагать должно, что сие было посад, как ныне в Сергиевой Лавре и в других монастырях сие встречается. Боспоряне, будучи в необходимости часто сражаться, из всех богов язычества поклонялись более двум героям-полубогам, Геркулесу и Ахиллу, их имя призывали на помощь в боях и их заступлению приписывали победы над врагами.

7-е. Портемион или врата Меотийские, городок, на том месте, где ныне Еникале, в 10-ти верстах от Керчи и в 6-ти от нового карантина. Тут въезжают в Азовское море и тут самое узкое место Босфора.

Древние историки и географы с такою точностью означили места, где существовали города сии, что с Страбоном в руках и считая по пяти стадий на версту или по сто сажень, весьма легко отыскать их остатки. Только в некоторых местах, где по их описанию должны быть заливы и бухты, воды от берегов удалились, и ныне остались соляные озера.

На азиатской стороне известны два следующие города:

8-е. Фанагория, о коей часто упоминается в сей Записке; ныне нет ни малейших следов ее существования, и её место занял город Тамань. В двух верстах же от него построена Суворовым крепость, которой, из уважения к древности, дано имя Фанагорийской.

9-е. Ахиллея, маленький город при устье или лимане Гипаниса, на том месте, или близ места, где ныне Бугазский меновой двор с черкесами. Город сей по набожности боспорян к Ахиллу, о коей мы выше упомянули, был назван его именем.

В числе народов, поработивших описываемую нами страну, один народ мужественный, многочисленный, сильный, на несколько веков утвердил в ней свое владычество. Хозары или козары, соплеменные с турками, уже гораздо прежде того известные своими походами в Армению, Иверию, Мидию, в начале седьмого столетия, пройдя Кавказ, быстро распространили свои завоевания от устья Волги до Днестра, от Каспийского до Черного моря, и основали, под управлением своих каганов, могущественное, знаменитое царство, в состав коего вошла и Таврида. Всё сие пространство земли, и в особенности Крым, получили название Хозарии. Соседственных же с ними славян хозары обложили данью.

Чрез триста лет после того, около 965 года по Рождестве Христове, сии самые данники, славяне, под названием уже русских и под предводительством князя своего Святослава, героя древнейших времен России, победили хозаров, взяли столицу их Саркел или Белую Вежу на Дону, разбили потом ясов и касогов, как полагают, осетинцов и черкесов, и покорили все владения хозарские на восточных берегах Азовского моря, в том числе и Таматархию, древнюю Фанагорию.

Владимир великий и святый, сын Святослава, принял христианскую веру и был крещен близ сих мест, в древнем Херсоне, всё еще остававшемся подвластным восточным императорам. Получив Таматархию с лежащими окрест её землями в наследство от отца, он перед смертью, при разделении своих владений между двенадцатью сыновьями, отдал ее в удел храбрейшему из них, Мстиславу.

Мстислав Владимирович, прозванный Храбрым и Удалым, был первым князем Таматархским или (как русские по своему переиначили) Тмутараканским. Имя сего витязя славно в наших летописях: он помог греческому императору, в 1016 году, отнять у хозаров Тавриду и тем сокрушить и уничтожить навсегда их царство. Потом воевал он с Касогами, в единоборстве победил князя их, Редедю, сильного великана, и овладел его землями. Наконец, недовольный малостью своего удела, или, может быть, скучая праздностью, собрал подвластных ему хозаров, греков, черкесов и касогов и пошел войною на старшего брата своего, великого князя Ярослава, тогда всей Россией владевшего. Покорив Чернигов и одержав после того победу над братом у города Листвена, заключил с ним мир, по коему они разделили государство пополам, и Днепр служил границею их владений. Прожив потом в мире и согласии с братом еще 10 лет, он умер в 1036 году бездетен.

После кончины Ярослава (в 1054 году), Тмутаракань и Боспор достались в удел одному из сыновей его, Святославу, князю Черниговскому. По отдаленности, поручил он управление сей области сыну своему, Глебу Святославичу.

Но в 1064 году молодой Ростислав Владимирович, сын Владимира, умершего прежде отца своего, великого князя Ярослава, и не получивший никакого удела, решился вооруженной рукою приобрести оный и без большего сопротивления овладел Тмутараканью. Его отважность и победы над горскими народами устрашили коварных греков, с помощью же русского князя, незадолго пред тем Тавридою овладевших: один из них, по имени Котопан, вкравшись в его доверенность, отравил его ядом. История описывает сего юношу красивым, храбрым и добродушным, и его безвременная кончина была несчастьем для России.

Призванный потом опять жителями Тмутараканской области сын Черниговского князя, Глеб Святославич, прежде ею управлявший, соделался её отдельным князем.

Получив потом княжество Новгородское, Глеб, в 1077 году, уступил Тмутаракань другому брату своему, Роману Святославичу.

В половине сего одиннадцатого столетия вышел из Азии один народ, коего имя дотоле было неизвестно, но останется долго памятным в нашей истории, по бедствиям, им России причиненным. Половцы или команы, по мнению покойного Карамзина единоплеменные с нынешними киргизами и других варваров превосходившие жестокостью, вероломством и безобразием, заняли берега Черного моря. Сих варваров нанял вышеименованный князь Роман Святославич, чтобы идти войной против дяди своего, великого князя Всеволода; они заключили мир со Всеволодом и на обратном пути умертвили Романа. Тогда великий князь прислал управлять Тмутараканью наместника своего, Ратибора.

Вскоре потом два молодых князя, Давид Игоревич и Володар Ростиславич, из коих первый был внук великого Ярослава, а последний правнук (будучи сыном князя Тмутараканского, Ростислава Владимировича, греками отравленного ядом) пришли завоевать сию область и овладели ею.

Их княжение также было непродолжительно. Третий из Святославичей, Олег, долго находившийся в плену у греков на острове Родосе, с помощью их, возвратился в Тмутаракань, изгнал князей Давида и Володаря, отмстил за смерть брата своего, Романа и получил область сию по наследственному праву. Все сии происшествия были от 1078 до 1084 года.

Чрез десять лет после того, Олег Святославич, коего гордость и властолюбие столь известны в русской истории, взяв в помощь половцев, пошел с ними против двоюродного брата своего, Владимира Всеволодовича Мономаха, который княжил тогда в Чернигове. Сей миролюбивый герой, дабы избавить отечество от междоусобия и ужасов войны с половцами, добровольно уступил ему Чернигов, а сам переехал в Переяславль. С тех пор Олег как будто забыл Тмутараканское свое княжество, вместе с другими русскими князьями вел кровопролитные войны против половцев, и когда в 1111 году одержана русскими над ними знаменитая победа, то ничего уже о Тмутаракани более не упоминается; самое имя её исчезает в русской истории. Кажется, еще прежде того город сей уже сделался добычей половцев.

Итак, без малого полтораста лет князья русского племени владели сею страною. Их было всего шесть поколений: 1-й Святослав, 2-й Св. Владимир, 3-й Мстислав и Ярослав Владимировичи, 4-й Святослав Ярославич, 5-й Ростислав Владимирович, Давид Игоревич, Глеб, Роман и Олег Святославичи, все пятеро внуки Ярослава, и 6-й Володарь Ростиславич, правнук его.

Прошли века, имя Тмутаракани и деяния её князей сохранились в истории нашего отечества; но долго, очень долго, не знали у нас даже места, где существовали город и княжество сего имени. Писатели наши терялись в догадках; наконец, весьма недавно один нечаянный случай решил сию историческую задачу. Мраморная плита необыкновенной длины лежала в Тамани у дверей казармы черноморских казаков и служила ступенью для входа в нее; никто не обращал внимания на высеченную на ребре её надпись. Один любопытный взор открыл русские литеры, начал рассматривать прилежнее и нашел то, чего тщетно дотоле искали. Надпись всё объяснила; она нижеследующая:

Въ л?то s. ф. ?. ?нд. г. Глеб Кназь м?рилъ м по леду w Тъмуторокана до Кър?ева л и д. саже.

Следственно, в 6586 году от сотворения мира и в 1068 от Рождества Христова. И расстояние от Тамани до Керчи точно то, что оно и поныне, ровно 30 верст. Сия надпись подает повод думать, что город Кырчев построен предками нашими на развалинах или из развалин упадшей и забытой Пантикапеи. Самое название его имеет что-то русское и похоже на Корчеву в Тверской губернии.

Столь счастливо найденная плита рассмотрена многими учеными, признана законною и положена с честью в Таманской соборной церкви[87]. Не оставалось и тени сомнения о месте, где была Тмутаракань, и даже сим именем назван город Тамань на многих иностранных картах, с тех пор изданных. Впрочем, удивительно только одно то, как сие прежде не могло войти никому в голову, как можно было полагать Тмутаракань на Оке, когда целый ряд её князей всегда делал союзы или воевал с народами, обитавшими, как достоверно известно, на Кавказе и на берегах Днепра, Дона и Азовского моря.

Кажется, после всего вышеписанного, есть ли какая возможность сомневаться в том, чтобы Боспорское царство и княжество Тмутараканское не были одно и тоже, и чтоб найденный камень не был действительно драгоценный остаток наших древних времен? Утверждают, однако же, что один известный наш писатель, г. Свиньин, известный по разнообразным творениям своим на отечественном и иностранных языках, по многократным путешествиям, по мореплаваниям, дипломатическим миссиям, журналам, рисункам, картинам, по изданиям своих и чужих сочинений, по всеобщим своим познаниям, что сей ученый муж, художник, воин и законодатель, отвергает сию истину, и что где-то сказал он, написал, или напечатал, что Тмутараканский камень есть подложный.

Все те, кои, подобно нам, видели сей камень и его надпись, могут утвердительно сказать, что он имеет все признаки древности. А между тем опасаться должно, что мнение г. Свиньина, так давно и так справедливо заслужившего доверенность читающей публики, вовлечет всех в заблуждение, в котором сам он находится, что совсем объясненная историческая истина опять сделается загадкой, и мы опять пошли с гг. Татищевым и Свиньиным искать Тмутаракани около Мурома и Рязани.

Со всем уважением, которое имеем к познаниям г. Свиньина, не столь глубоким, сколь многоразличным, осмелимся ему заметить, что всякий обман должен быть сделан с каким-нибудь намерением; а какое тут можно видеть намерение? Нет, мы не дошли еще до такой тонкости, чтобы составлять каменные фальшивые документы, и для того единственно, чтобы доказать древнее право наше на владение уголком земли, которого у нас никто не оспаривает, о котором большая часть наших соотечественников даже и не знает, и тогда, как везде лучшие права наши суть могущество России и сила её оружия.

Но, оспаривая г. Свиньина, мы бросили Тмутаракань в руках у нечестивых половцев; возвратимся же к ним. Ненадолго и сим гнусным варварам досталось терзать сию прекрасную землю: участь всей нынешней Юго-западной России была беспрестанно переходить из рук в руки.

Страшная гроза собралась на Востоке, оттуда прошла она на Запад с ужасною быстротою, разрушая многие древние азиатские царства: здесь разразилась она и чрез несколько деть распространила опустошения свои по всему нашему отечеству. Славный завоеватель, Чингиз-хан, основал сильное Монголо-татарское царство; сын и преемник его, Октай, следуя его примеру, послал племянника своего, Батыя, искать новых побед на Север и Запад Каспийского моря. Тут встретил сей последний всегдашних врагов наших, половцев. Несметное число воинов Батыя их устрашило, и они сообщили свой ужас соседственным князьям южной России. Соединя силы свои с половцами, сии русские князья пошли искать татар, встретили их неподалеку от сих мест, и знаменитая с ними битва при речке Калке (в нынешнем Мелитопольском уезде, немного на Запад от Мариуполя), в 1224 году, истребила самое имя половцев и была для России первым из тех жестоких ударов, которые впоследствии времени едва её не сокрушили.

Свирепый Батый, тогда удалившийся, спустя несколько лет воротился опять, и в 1239 году покорил всю Россию, предав ее огню и мечу. Основав Кипчацкую или Золотую Орду на берегах Волги, в степях Саратовской губернии, он был первым её ханом, но подвластным великому хану Большой Орды, и владычество татар простиралось тогда почти до Карпатских гор. Все остатки народов неславянского племени, и между прочим половцы, смешались с ними.

После смерти Батыя, в 1256 году, начались в Кипчацкой орде, им основанной, несогласия, которые, однако же, тогда еще её не ослабили. Но уже вскоре после того, около 1260 года, один смелый воевода ханский, по имени Ногай, не только сделался независимым владетелем описываемых нами мест, но повелевал в самой орде и менял ханов по произволу. Он заключил союз с греческим императором, Михаилом Палеологом, женился на побочной дочери его, основал свои кочевья или улусы вокруг всего Азовского или, как оно тогда уже называлось, Суражского моря, в бывшем Боспоре и во всей Тавриде, властвовал более тридцати лет и по смерти оставил татарам, вне Крымского полуострова живущим, имя свое, которое они и доныне сохраняют.

При жизни сего Ногая, торговля с плодами тогдашнего просвещения и промышленности проникла опять в сии места, в которых они некогда процветали, но где варварство давно уже истребило и следы их. Две знаменитые итальянские республики, Венеция и Генуя, спорили тогда о владычестве на морях. Крестовые походы, в которых они участвовали, познакомили их с Востоком. Венециане первые на Сурожском море основали колонию Азов; вслед за ними явились и генуезцы на берегах Тавриды, сделали выгодные предложения владевшим тогда ею монголо-татарам и выпросили у них уголок земли, где бы учредить свою контору и складочное место для товаров. Им отвели пустое урочище, именуемое Каффа, о коем мы выше сего уже говорили: весьма не пространная, узкая долина, как бы спрятанная между морем и высокими горами, в которую один только въезд с Востока; они и тем остались довольны. Имея много золота, большую деятельность, искусных зодчих, генуезцы усердно приступили к строению домов: скоро возник новый, прекрасный город, своим великолепием изумил татар и возбудил их опасения и зависть. Дошло до ссоры и войны. генуезцы подняли с горной стороны высокие каменные стены с башнями и из-за них смеялись усилиям татар. Несколько раз потом в продолжении времени воевали они, примирялись, но не упускали ни единого случая, чтоб не делать новых приобретений и не распространять свою власть и торговлю. В исчислении городов и мест, коими республика владела тогда в Тавриде, находим мы Балаклаву, Судак и наконец Cerchio, picciol luogo, как говорит Одерико. И так греческая Пантикапея, русский Крчев, сделалась италианскою Черкио, как после обратилась в татарскую Керчь.

Здесь место упомянуть о знаменитом хане Узбеке, в Кипчацкой орде царствовавшем с 1312 по 1341 год и восстановившем прежнюю силу её. Его имя кровавыми буквами начертано в истории нашей: он князей беспрестанно призывал в орду на суд и на казнь, и семерых, в том числе Михаила Тверского и двух сыновей его, Димитрия и Александра, предал смерти. Он любил сии места и по нескольку месяцев забавлялся звериною ловлею на великом пространстве от Тавриды до Терека. Первый из ханов принял он магометанскую веру, ввел ее между своими подданными, и при нём начала она иметь поклонников в Крыму. Из любви и уважения к его памяти, многие татары приняли имя узбеков, коими и доныне называются в Хиве.

Со смертью Узбека началось постепенное падение Золотой Орды. В Сарае, главном городе её, один хан сменял и убивал другого, иногда три хана с многочисленным войском спорили между собою о владычестве, возникали новые царства, татары резались, и всё возвещало близкий конец чудовищного их могущества. Посреди сих неустройств и междоусобия восстал один смелый воин темник Мамай, который, не принимая титула ханского, повелевал ими и который мог бы замедлить падение орды; но в 1380 году разбитый Дмитрием Донским на Куликовом поле, он бежал к Азовскому морю, в соседство древнего Боспора, и на том самом месте, близ нынешнего Мариуполя, где в 1224 году была Калковская битва, побежден вооружившимся против него ханом Тахтамышем, потомком Чингис-хана. Он скрылся в Каффе, но там генуезцы коварно умертвили его в угождение Тахтамышу.

В сие время явился на Востоке Тамерлан, новый ужас человечества. Подобно Чингис-хану возник он почти из ничтожества до степени властелина мира, но, кажется, еще превзошел его гением, блестящими качествами и лютостью, владения же свои распространил до Египта. Он сначала покровительствовал Тахтамыша, но чрез несколько лет спустя, в 1395 году, озлобленный его неблагодарностью, пошел истребить его, настиг между Тереком и Кубанью, разбил на голову, обратил в бегство и в след за ним, с бесчисленным войском ворвавшись в Россию, дошел до самого Ельца. Бытие нашего отечества, можно сказать, висело на волоске, всё было в ужасе… но Провидение, предназначившее великие судьбы сему народу, избавило его, как и в следующие времена неоднократно чудесным образом спасало оно его. Тамерлан удалился тем же путем, мимоходом разрушив Сарай, Астрахань и наконец сравнял с землею богатый Венецианский Азов, предав, как он сказал, державу Батыеву губительному ветру истребления.

Но оставим Кипчацкую орду, беспрестанно в междоусобных бранях идущую к разрушению своему. Один татарский наездник и смельчак, старый князь Ед шей, долго в сих войнах участвовавший, повелевавший судьбами самих ханов, при конце дней своих составил для себя особливое государство из Черноморских и Азовских улусов, то есть из нынешней Таврической и частью Кавказской губерний. После смерти его, многочисленные его сыновья разделили его владения и вскоре потом погибли в междоусобии; тогда черноморские татары избрали ханом осмнадцатилетнего юношу, славившегося происхождением от Чингис-хана, который в имени своему Ази прибавил, из благодарности к воспитавшему его земледельцу Гирею, название сего последнего. С сим Ази-Гиреем началась около половины пятнадцатого столетия особенная Крымская орда, разбойничье гнездо, которое, отделяемо будучи от России пространными степями, его ограждавшими в течении двух с половиною веков, утомляло ее почти периодическими набегами.

Около того же времени случилось горестное происшествие в мире: турки в 1453 году взяли Константинополь. Чрез двадцать два года после того Магомет II-й послал свой флот в Черное море, под предводительством капитана-паши, который завоевал Каффу и все генуезские владения в Крымском полуострове. Таким образом заключилось в 1475 году блестящее, но краткое существование сего торгового города, Кучук-Стамбула или Маленького Царьграда, как турки сами его назвали. Крымские ханы вскоре покорились султану и признали над собою его владычество. Таврида и Боспор, хотя и остались особливым ханством, но вошли в состав владений Оттоманской Порты, в зависимости коей были триста лет, без всякой надежды когда-либо опять озариться светом веры и наук.

И в сию-то эпоху, когда магометанизм торжествовал на Юге, один северный народ, долго под игом его стенавший, раздробленный, униженный, изнуренный, едва не исчезнувший в мире, начал оживать, соединяться и испытывать силы свои против мучителей. Любезное отечество наше воскресало. Не вдруг установились в нём порядок и спокойствие: русскому народу надлежало еще пройти сквозь ряд бедствий, коими Небу угодно было искусить его твердость; по, несмотря на вновь наносимые ему удары, он более и более утверждал свою независимость, одолевал врагов и беспрестанно шел к невидимой высокой цели, как будто внимая тайному голосу, зовущему его к чему-то необыкновенно-великому. Едва прошло сто лет, и уже при Грозном Иване Васильевиче все татарские царства, порожденные издыхающею Кипчацкой ордой, одно за другим пред ним пали; только прелестный Крым остался тогда непокоренным: судьба хотела позже сим цветком украсить победный венец одной бессмертной, долго над русскими царствовавшей.

Мы выше сего сказали, что Крым сделался вертепом разбойников; почти ежегодно толпы хищников выходили из него и бросались на Литву, Польшу и Россию, не для славы и завоеваний, а для грабежа. Атаманы их, именующие себя ханами, данники Порты и ею покровительствуемые и все из роду Гиреев, подражали султанам в грубой роскоши; вся история их состоит из вероломства, братоубийств и деяний зверского мужества. Имя одного только Метли-Гирея, сына Ази-Гирея, должны мы произносить с почтением и благодарностью; он был современник великого князя Ивана Васильевича, царствовал, как и он, сорок лет, всегда был постоянным другом его и России и оказал бесчисленные им услуги.

Всё сие пространство, между Великороссийскими владениями и Крымом, быв открыто для внезапных вторжений татарских, наполнилось еще многочисленными вооруженными шайками беглецов из России и Польши, которые, видя в черкесах (иначе всё еще по старому косогами или козахами называющихся) удалых наездников и подражая их молодечеству, приняли, по мнению своему почетное имя их, козаков. Тогда мирные жители древней России, литовцами завоеванной и уже называемой тогда Малою Россиею и Украиной, должны были, для защиты семейств своих, собственности и жизни, сделаться вместе хлебопашцами и воинами, составить род военных поселений и, по примеру других, также назвали себя козаками. Часть всех козаков сих основала жилища свои на Дону, другие же по обеим сторонам Днепра, из коих некоторые, ниже порогов его поселившиеся, получили название запорожцев. Сии последние, то союзники, то враги крымцев внутри полуострова, и ногайцев, вне оного живущих, имели почти одинаковые с ними нравы.

В таком положении оставались дела сего края до тех пор, пока возрастающее беспрестанно могущество России и её завоевания к нему не приблизились.

Еще Россия и Турция только по одним слухам знали друг друга; скоро начались однако же у них некоторые торговые сношения, посреди коих были уже заметны признаки будущей непримиримой вражды между сими народами. Войны не было, а козаки и татары, как бы передовое войско двух держав, почти никогда не прекращали неприязненных действий: одни при всяком случае нападали и грабили соседственные им места и города, подвластные туркам; другие продолжали набеги свои в Россию. Взаимные жалобы царя и султана оставались без удовлетворения; всегда один ответ, одно извинение, что, по отдаленности, самовольства сих людей укротить не можно.

А между тем сии воины, с гордостью и удальством именующие себя вольными козаками, свободно избирающие своих атаманов, едва признающие над собою владычество царей и великих князей, сии дикие рыцари, сии преступные, непокорные и отпадшие сыны России, все оставались привязанными к матери своей прелестью воспоминаний, узами и крови, и языка, и веры. В сражениях они призывали на помощь святыню Московскую и Киевскую, изображали ее на знаменах своих, усердно молились угодникам, почивающим в сих древних столицах, которые называли святыми местами и почитали наравне с Иерусалимом и Афонскою горой. Сама Россия была для них как некое божество, которому они издали поклонялись: имени её ради, во славу и честь её, творили чудеса и всякое значительное завоевание ей, одной ей, приносили в дар, как бы славою и победами желая купить её прощение.

Таким образом, когда изнуренный злобою и развратом, утопающий в крови подданных, давно забывший и добродетель и честь, неистовый Иван Васильевич приближался ко гробу и равнодушно смотрел на посрамление войск своих, отважный Ермак Тимофеевич, с горстью своих козаков, проходил неизмеримое пространство, открывал, так сказать, новую часть света, покорял Сибирское царство, указывал России путь до Китая, обремененный добычею падал с нею в стопам недостойного государя и блеском завоеваний своих освещал мрак последних дней тирана. Таким образом донские козаки из одного удальства в 1637 году, в царствование воинственного Амурата, взяли приступом Азов (турками разоренный, но потом ими же укрепленный город), пять лет держались в нём и отсиживались, осаждаемы будучи стотысячною турецкою армиею и многочисленным флотом, изумляли неприятелей почти сверхъестественным мужеством и упорством, беспрестанно умоляли Российского государя взять Азов за себя, представляя все выгоды сего завоевания, коим удержаны бы были крымцы и ногайцы от набегов и, наконец, не видя никакой помощи, бросили уже удаляющимся туркам одни развалины Азова. Добродушный, но слабый Михаил Федорович, первый царь из дома Романовых, отец великого человека и дед исполина, не имел чудесного их гения, их предприимчивости, их дальновидности, с удовольствием смотрел на подвиги козаков, милостиво принимал их посланных, ласкал их, дарил, но ни на что отважное не мог решиться.

Но уже наступали времена славы и величия России: царствование мудрого Алексея Михайловича и правление умной и честолюбивой дочери его Софии Алексеевны приготовляли чудеса Петра Великого. Уже первому из них знаменитый гетман козаков малороссийских Богдан Хмельницкий, устыдясь повиноваться Польше, условиями, заключенными 6-го января 1654 года в Переяславле, отдал себя, воинственный народ, им предводимый и все земли и города, сим последним занимаемые. Тогда-то и Киев, древний, прекрасный, златоверхий Киев, после долгой разлуки, возвратился ко вздыхавшей по нём целые столетия и некогда крещенной им России, возвратился к ней во всей чистоте православия русского; как мученик святый, неоднократно опаленный, он претерпел все гонения господствовавших над ним язычников литовских и татарских и все истязания еще лютейших изуверов, римских католиков, и ни на час не поколебался в вере отцов своих. Казалось, с возвращением его благодать небесная сошла на Россию. Уже во дни правительницы Софии, в 1686 году, союзным трактатом против турок, Польша отказалась в пользу России от мнимых прав своих на покровительство малороссийских козаков и Украины; при сей же правительнице, в первый раз русские войска начали действовать наступательно против Крыма, и любимец её, князь Василий Голицын в 1687 году подступал уже в Перекопу.

Наконец Петр Великий взошел над Россией, и всё приняло в ней новый вид. В дивные времена его русское оружие не проникало еще до мест, нами описываемых, но кругом везде оно уже гремело. Одною из первых мыслей сего предприимчивого и творческого гения была война с турками; первый опыт, который хотел он сделать из созданного им регулярного войска и устраивающегося в Воронеже первого флота, было употребление их против врагов просвещения, которого он алкал. Он начал первую войну свою и, можно сказать, первую войну России с Турцией, в 1695 году, на двадцать третьем году своего возраста, походом к устью Дона. Сей поход был не совсем удачен: Петр Великий еще учился побеждать; но на следующий 1696 год турки везде разбиты, и взят приступом Азов, с помощью тогда верного, но после славного изменою своею, гетмана Мазепы. В 1698 году город сей, вследствие перемирия, заключенного с турками на два года и потом обращенного в тридцатилетний мир, уступлен России со всем округом.

Сие приобретение было отменно важно, хотя заключалось в весьма небольшом пространстве. Оно доказывает, что Петр Великий искал еще более пользу своего народа, чем славу его, и тем в потомстве умножил собственную. Это было единственное отверстие, через которое торговле Российской открывался тогда морской путь в отдаленнейшие страны. Дабы упрочить и ополезить сие новое приобретение, Петр Великий поспешил умножить укрепления Азова и на северной стороне моря сего имени построил новый портовый город, Таганрог, недавно прославленный кончиною одного из его преемников.

Основанный полубогом, который населял и животворил приобретаемые им безлюдные степи Юга, равно как и непроходимые леса и болота Севера, и везде, где ни ступал, оставлял следы величия своего, юный Таганрог начал быстро процветать. Торговля для политических тел столь же необходима, как воздух для человеческих; без неё душно народу, она всё живит, свежит, и движет, и обращается туда, где представляется ей какая-нибудь возможность сообщаться. И потому нимало не удивительно, при взгляде на нынешний Таганрогский порт, что из средины России, со всех сторон заслоненной тогда от морей, потекли товары в сей единственной точке, где могли они выгодно сбываться.

Здесь не место говорить о всех неудобствах сего, так называемого, порта; далее постараемся мы объяснить их. Если б Петр Великий, владея Крымом и всем тем, чем ныне Россия владеет, избрал Таганрог для учреждения тут порта, то со всем благоговением в священной памяти величайшего из русских должны бы мы были сказать, что он сделал ошибку. Но он не избирал и не предпочитал, а основал тут торговый город, как генуезцы в Каффе, не имея ничего лучшего и из малого умея извлекать пользу. В записках одного английского морского офицера, во многих походах его сопровождавшего, найдено, говорят, недавно, что Государь сам ему в том сознавался и изъявлял сожаление, что не имеет в руках своих Керчи и Босфорского пролива.

С беспокойным духом смотрели турки на растущие Азов и Таганрог. Недальновидное их правительство, если не умело предвидеть, то, по крайней мере, кажется, предчувствовало, куда некогда могут довести сии первые шаги Москов-гяуров, коих имя, дотоле с презрением, но тогда уже с досадой и ужасом, они произносить начинали. Более десяти лет не дерзали они воевать против России; но когда низложенный под Полтавою, бешенный Карл XII спасся в Бендеры, когда всегдашний недруг наш, Крымский хан, Девлет-Гирей, начал иметь сшибки с приближающимися войсками нашими, то, возбуждаема будучи ими, Порта решилась, в конце 1710 года, объявить войну.

Достопамятный и неудачный поход 1711 года в Молдавию есть событие неприятное для самолюбия народного; но оно доказывает, какое уважение и страх Петр Великий успел уже поселить во врагах своих. Стесненный между неприятельскою армиею и Прутом, обложенный со всех сторон, как сетями, сей лев казался им еще ужасен. Первое слово о мире принято с удовольствием: не смея коснуться его, с радостью смотрели они на его удаление. Но мир, заключивший сию вторую войну с турками, лишил Россию плодов, приобретенных первою: Азов уступлен им обратно, и разрушен недавно построенный мол в Таганроге.

Двадцать пять лет продолжался мир сей. Между тем Петра Великого не стало; но преобразованная им Россия, по направлению, им данному, быстрыми шагами пошла к просвещению. Воцарилась суровая Анна Ивановна, или, лучше сказать, временщик её, Бирон; при нём, в государственном управлении и в войске первые места заняли иноземцы. Одни, считая себя наставниками, призванными образовать младенчествующий народ, с гордым презрением смотрели на грубые нравы его и, думая исправлять их строгостью, безжалостно Россию терзали; другие, вводя дисциплину в войске, начали ломать русские кости, чтобы дать им немецкую прямизну. Всё безмолвно покорствовало в верности к престолу и к священной крови Романовых, в жилах Императрицы текущей. Только один Миних из всех чужестранцев сих думал о славе, и то о собственной: ему хотелось войны с турками. Поход Крымского хана, Каплан-Гирея, к Кубани, чрез земли, России принадлежащие, нарушение тем последнего трактата, разбитие хана нашими войсками, посланными препятствовать ему, и неудовлетворительные ответы султана, всё это подало повод к войне, которой противился канцлер Остерман; но мнение Миниха превозмогло.

В первый раз после ига татарского, русские войска, в 1736 году, вошли в Крым под предводительством искусного, к сожалению, нерусского полководца Миниха. Упорство и неустрашимость сто десятитысячной турецко-татарской армии, защищавшей хорошо укрепленные линии Перекопа, не могли остановить их; они видели пред собою неприступное убежище скрывающее толпы злодеев, со столь давнего времени и так часто опустошавших пределы России, разбили армию, пробились сквозь укрепления и кипя местью, кинулись во внутрь полуострова. Ужасов сей истребительной войны нельзя представить; казалось, что время нимало не изгладило из памяти бедствий, некогда татарами нашим предкам нанесенных; казалось, что душа бесчеловечного Бирона, тогда в России повелевавшего, перешла в каждого из её воинов; цветущий Крым они залили кровью. Погибли тогда в огне и великолепие Бахчисарая, и богатства Козлова: сады, мечети, бани, равно как и беззащитные жители, всё предавалось разрушению или смерти. Наделав много шуму, пролив много крови, Миних к осени должен был опять тою же дорогою выйти из Крыма.

В следующем 1737 году Миних пошел к Очакову; а другой, также иностранный генерал, Ласси вступил в Крым другою дорогою, идя вдоль Азовского моря чрез узкой Ениченской пролив и Арабатскую косу или стрелку, пока хан стоял и ожидал его у Перекопа. Арабатская коса идет между Азовским морем и Гнилым или Сивашским; она имеет более ста верст длины, а ширины от двух до четверти верст, или и менее, и на конце её построена, для защиты Крыма, крепость Арабат, которая дает ей свое имя. Ничего не могло быть отважнее сего предприятия; верно, Ласси знал, что он ведет людей, которым стоить показать опасности и приказать их преодолеть, чтобы быть уверену в их повиновении. Цель нимало не соответствовала дерзости предприятия, ибо удержаться в Крыму намерения не было; повторены только ужасы предыдущего похода: восемьсот селений и многолюдный торговый Карасу-Базар сделались жертвою пламени.

В 1738 году русские вошли в Крым в третий и в последний раз, опять через Перекоп, с тем же самим генералом Ласси; но едва сделали три перехода вперед, как должны были воротиться, чувствуя всякого рода недостатки в краю, ими же самими разоренном. Миних сим временем обратился совсем в другую сторону: взявши Очаков, он занял Хотин и Яссы, и потом осаждал Бендеры. Один Керченской полуостров, уголок забытый, не участвовал тогда в бедствиях, весь Крым постигших.

В конце следующего 1739 года приступила Россия к миру, между Австрией и Турцией заключенному; всё, что взято, отдано опять назад. Тем и кончилась сия бесчеловечная, бесполезная и бесславная война, достойная времен людоеда Бирона. Не будем слишком строго судить воинов наших; вспомним, что в то время почти все народы так воевали. Скорее должно обвинить всех генералов, сих мнимых наших просветителей и победодавцев, всех этих Штокманов, Штофельнов, Шпигилей, Левендалей, Брендалей, Кайзерлингов и Ферморов, коих имена являются в тогдашних реляциях и посреди коих заметно одно только русское имя, Аракчеева! Устрашая русских солдат более, чем неприятели, им легко бы было удержать их от жестокостей, но, может быть, не без удовольствия смотрели они на остервенение их и тешились отчаянной борьбой двух храбрых народов, как медвежьей травлей. Кого в сем случае варварами назвать можно?

Мы приблизились к эпохе блистательнейшей в истории нашего Отечества. Божество, во образе женщины, воссияло в 1762 году на Российском престоле, и потом, в продолжении тридцати пяти лет, лило на народ, ему поклоняющийся, просвещение, счастье и славу. В золотой век Екатерины Второй русские решительно взяли верх над турками.

Первая война с ними началась в 1768 году; предлогом к оной служило им преследование нашими войсками польских конфедератов до Балты, города, Турции принадлежащего. Мы слишком удалились бы от предмета своего, если б позволили себе, хотя вкратце, описывать походы Румянцева в Молдавию и за Дунай. Скажем только, что кампания 1770 года открыта была блестящим образом: победою его, 21-го июля, при Кагуле, морского победою Орлова, 24-го июня, при Чесме, и взятием неприступной тогда крепости Бендер Паниным.

В 1771 году другая армия, под предводительством князя Василия Михайловича Долгорукого, названного за то Крымским, заняла полуостров сего имени. Она вошла двумя отделениями: первое, не встретя сопротивления, переправилось чрез Еничевской пролив и прошло Арабатскую косу, а второе должно было опять пробиваться чрез линии Перекопа.

С удивлением увидели жители Крыма посреди себя мирными гостями тех самых воинов, которые с небольшим тридцать лет пред тем, казалось, хотели оставить в цветущем их крае одни могилы и развалины. Так времена и люди переменились. Такое поведение имело последствия самые выгодные для России. Татар легко убедили сбросить с себя иго Оттоманской Порты, признать над собою покровительство России и свободно пользоваться правом самим избирать своих ханов, из семейства, триста лет ими владеющего. При радостных восклицаниях и с большим торжеством выбрали они и посадили на престол молодого Сагин-Гирея, которого судьба назначила быть последним ханом Крымским.

В сем самом 1771 году древний Боспор или Тмутараканское княжество коего, имена уже давно были забыты в местах, их носивших, увидели опять, после шести с половиною веков, прежних властителей своих, русских. Отряд их, под начальством генерал-майора Николая Владимировича Борзова, приблизился к Киммерийскому проливу и завял на берегу его две крепостцы весьма не важные, в десяти верстах одна от другой отстоящие, Керчь, старую, и Еникале, новую крепость, как имя сие по-турецки означает. Подле каждой из них форштат, из шести или семи татарских хижин состоящий, и вокруг — бесчисленное множество могил и курганов. Вот в каком виде предстала им тень Боспорского царства.

Между тем беспрестанные успехи Румянцева несколько лет с ряду, совсем в другой стороне, утомили турецкое правительство и заставили нового султана, Абдул-Гамида, приказать верховному визирю своему заключить мир, во что бы ни стало. Мир сей подписав 10-го июля 1774 года победоносною рукою Румянцева в палатке сего великого полководца, в лагере при деревне Кучюк-Кайнарджи. Условия его были умереннее, чем турки ожидать могли. Возвращение совсем уже разоренного и почти не существующего Азова, признание независимости Крымских ханов, присоединение в России Керчи, Еникале и Кинбурна[88], вот главные статьи.

Почему Императрица довольствовалась тогда приобретением сих незначительных мест, мы того сказать не можем; была ли она, подобно Петру Великому, убеждена выгодами положения Керчи для торговли? Видела ли она в Боспоре древнюю собственность России, которую возвратить надлежало? Или, что всего вероятнее и что впоследствии времени опыт показал, она тогда уже имела намерение, чтобы, схватив с обоих концов последний обломов огромного, некогда наше Отечество подавлявшего и давно уже погибшего, Батыева царства и отделив его от турок, после, при первом удобном случае, без усилий, приставить его в России?

Промежуток времени между первою и последнею Турецкою войною при императрице Екатерине миром назвать невозможно. Едва прошел год после заключения Кайнарджийского трактата, как уже верховный визирь начал с негодованием говорить русскому послу, князю Репнину, об уступке, сделанной Турцией, и изъявлять надежду на непродолжительность мира. С тех пор были беспрерывные покушения турецкого правительства, чтобы восстановить власть свою в Крыму; тайно им подосланные старались взбунтовать татар. Селим-Гирей, родственник хана, явился в Бахчисарае и, по бегстве сего последнего в Каффу, сел на его престоле, поддержанный возмутившимся народом. Гарнизоны, оставленные в Кинбурне и Керчи, и другие войска, вблизи находившиеся, заняли полуостров, и всё пришло в прежний порядок. Показался турецкий флот, начались и неприязненные действия, был уже явный разрыв; но старанием французского посланника, Сен-При, в 1779-м году, кое-как поладили, и новый договор подтвердил все прежние.

Еще за год до того явно обнаружилось намерение Екатерины овладеть Крымом и всем пространством, между им и Россией находящимся. Посреди голой степи, на земле, еще трактатами нам неуступленной, в виду ногайцев и всё еще не совсем покорной Запорожской Сечи, во сто верстах от Перекопа и въезда в полуостров, при Днепровском лимане, её повелением родился в 1778 году и вскоре вырос, новый город с большою крепостью, адмиралтейством и верфью[89]. Он назван древним именем Херсона, в память ли прежнего Херсона, в котором крестился Св. Владимир и коего развалины видны близ Севастополя, или, может быть в предзнаменование владычества России над Таврическим Херсонисом.

Час сей, наконец, наступил. Русские войска почти не выходили из Крыма; в начале 1783 года князь Потемкин отправился туда сам, и волею, или неволею, убеждениями, или угрозами, склонил Сагин-Гирея[90] отказаться от ханского своего престола в пользу Российской Императрицы, которой именем Потемкин и вступил во владение полуострова. Порта замолчала тогда, но начала приготовляться в войне.

Поспешим окончить первую часть сей исторической Записки, в коей часто поневоле должны мы были касаться до происшествий, не прямо к Керчи относящихся, но которые, однако же, на судьбу сего места имели великое влияние. Что остается сказать нам? Крым присоединен навсегда к России, ему возвращено классическое название Тавриды, долго потерянное им во времена варварства; грубые татарские имена городов его, Козлова, Акмечети, Ахтиара и Кяффы, заменены греческими, для слуха приятными, названиями: Евпатории, Симферополя, Севастополя и Феодосии. Он обращен в губернию, в коей введен гражданский порядок, основанный на общих законах, в государстве существующих; разнородным жителям его поданы способы к просвещению и обогащению, и если до сих пор они не умели тем воспользоваться, то не вина правительства; по крайней мере, нетревожимые в делах вероисповедания своего, необременные налогами, ведут они спокойную и ленивую жизнь, под сенью кроткой державы, еще более милосердой в покоренным народам, чем к наследственным.

Здесь нельзя прейти молчанием достопамятный для Крыма 1787 год, в котором осчастливлен был он посещением новой своей Владычицы. Много было тогда говорено и писано о сем путешествии, напоминающем времена баснословные; здесь, до сих пор, оно служит эпохой: такой-то, говорят, родился, такой-то женился после, а такой-то до появления здесь Северной Царицы. Старики и поныне с восторгом рассказывают детям и внукам, как они видели светозарную женщину, окруженную царями и вельможами, величественно плывущую по Днепру в позлащенной яхте, как народы из дальних мест бежали к ней на встречу и на поклонение, как города и села с жителями минутно являлись на её пути, чтобы, среди пустыни, развеселить её взоры, как всё устроено было для изумления. Далее Феодосии она не поехала, и во всём Крыму одна только Керчь осталась во мраке, Керчь, хотя не важное, но самое первое её завоевание и ключ, открывший ей Тавриду!

Сей 1787 год памятен в Новороссийском краю еще по двум происшествиям. В течении его превратилось существование Запорожской Сечи и уничтожилось самое имя запорожцев. Сие противонатурное общество дает понятие, что такое была Спарта в древности, в которой любителям её всё кажется прекрасным: оно не могло быть терпимо, когда окрест его везде начиналось устройство. С начала отобраны у него все селения, лежащие вправо от Елисаветграда, пониже Кременчуга, по Днепру, куда отсылались те из запорожцев, которым позволялось жениться, и одно из сих селений, Половица, сделано губернским городом и названо Славою Екатерины; потом построено несколько укреплений, которые, удерживая буйных и мало-помалу стесняя, лишали их всей отважности. Наконец, изречено повеление… жениться сим, добровольно безбрачным, и идти спокойно населять землю Кубанскую, между рекою сего имени и Азовским морем, или Азиатский Боспор, который, вместе с Крымом, в 1783 году, поступил во владение русское и по удалении ногайцев совершенно опустел. Противиться было невозможно: они с видом благодарности должны были принять дарованные им земли, леса, соляные озера, рыболовли, одним словом, все угодьи изобильной страны, которые, конечно, не могли заменить в глазах их потерянной прежней вольности. Иные из них поудалее, вспомнив, как некогда предшественники их, спускаясь в непрочных ладьях по Днепру и чрез бурные волны всего Черного моря, отваживались брать приступом Синоп, решились убежать к туркам чрез все опасности, и там, за Дунаем, поселиться близ неверных. Оттуда по одиночке, или малыми партиями, выходят они в Валахию и Молдавию и безнаказанно грабят и убивают жителей сих несчастных княжеств, не имеющих ни войска, ни полиции, и под словом запорожец разумеют там ныне всякого разбойника. На Кубани это название забыто, и запорожцы переименованы в войско черноморских козаков, весьма неправильно, нам кажется: ибо земли их только в одном месте прилегают к Черному морю, и то на пространстве 25 верст. В награду за услуги и мужество, оказанные ими и кошевым их атаманом, Чепегою, при взятии укрепленного острова Березани, против Очакова, присоединено к их нынешнему имени черноморских козаков название верных, которого, кажется, они стараются быть достойными.

Последнее важное происшествие сего 1787 года было внезапное нападение турок на Кинбурн, поражение, претерпенное ими от Суворова и, следственно, начало войны. Продолжение её и конец суть предметы, совсем посторонние Керчи: довольно будет, если скажем, что для русских победа следовала за победой, крепость падала за крепостью, и что Ясский мир, в 1791 году, с той стороны еще более распространил владения наши.

Недолго после того жила Благодетельница России. Годы бегут за годами, и много прошло уже времени со дня её кончины. С тех пор Россия имела новые чрезвычайные успехи во всех родах: её воины с победою входили в столицы Италии, Германии и Франции, много было шуму, много славы, много происшествий. Всё это между современниками изглаживает память о Екатерине; свидетели и участники её великих деяний один за другим уходят в землю; тех, коих смерть еще пощадила, слушают новые поколения с равнодушием или презрением, полагая, что виденное ими превосходит рассказываемое, и чтобы с участием слушать и вещать о ней, скоро останемся только мы, любезные ровесники, мы, у которых конец её необыкновенно — благополучного царствования и первоначальные, блаженные дни младенчества нашего, сливаясь вместе, остались в памяти, как прелестный сон, которого изъяснить невозможно.

Так, в нас, по крайней мере, неблагодарность к ней будет непростительна; особенно же здесь, посреди этого обширного пространства земли, как бы от века обреченного запустению и варварству, где дотоле бродили одни дикие племена скифские, кочевали попеременно печенеги, козары, половцы, монголы и татары, где торговля и просвещение не во многих местах иногда могли прислоняться, и вскоре потом были изгоняемы, в этой Новой России, где всё говорить об ней и о её мудром правлении, в краю, завоеванном мечем её Румянцевых, Суворовых, Каменских и Кутузовых, населенном, обстроенном своенравною, но сильною волею её Потемкина, кто из нас может здесь вспомянуть об ней без умиления и восторга, и кто осмелится осудить или осмеять их? Существо чудесное! Великий муж и женщина чувствительная, она умела соединять всю силу, всю твердость ума, отличающих один пол, с слабостями, которые мы любим находить в другом, и которые, по воплощении своем, сия неземная осуждена была приносить в дань миру сему, в который она, для счастья людей, была ниспослана.

Если наши пламенные желания нас не обманывают, то великий дух её не оставлял ни её семейства, ни страну и народ, ею облаготворенный, и перешел весь во младенца, пред самою смертью её, от её сына рожденного. Он явился в мире, когда она его покидала; последние лучи сего заходящего светила озаряли колыбель его, и она нарекала его именем, любезным для русских воинов, и морских, и сухопутных. Теперь он царствует над нами. Будем же молить Всевышнего, чтобы он следовал по стопам её в государственном правлении, не искал для себя иных образцов, чтобы из созданного ею сохранил всё уцелевшее и восстановил всё разрушенное, чтобы, подобно ей, всегда любил народ русский и, подобно ей, был всегда им обожаем, и как она, царствовал долго, счастливо и славно!