Он тебя слышал

А: Борис был человеком чрезвычайно авторитарным, презрительно относился к чужому мнению и, по-моему, совершенно не был демократом.

К: Это абсолютная неправда. Это та причина, по которой я не хотел участвовать в вашем проекте: вы не просто не понимаете Березовского, вы не хотите понять! Я вам объясню. Я вам объясню.

Березовский был фантастически внимательным к чужому мнению во всем, что касалось задач не первой для него важности. “Коммерсант”, безусловно, был не первой важности задачей, пока был ОРТ. А когда эмигрировал, так тем более не первой важности. “Коммерсанту” повезло, он всегда был вторым. А во вторые задачи он никогда ни в чем не вмешивался. Он говорил: “Я хочу квартиру с видами вот сюда, а мебель меня не волнует”. Он не был тоталитарным человеком. Он был человеком… как сказать? “Остапа несло”. У него были важные для него точки, где он переставал слышать. Но эти точки никогда не лежали в микроменеджменте.

А: Я говорю о другом. Березовский, на мой взгляд, все-таки человек авторитарного сознания. У него любимая фраза была: “Ты не понимаешь”. Он очень любил это говорить.

К: Абсолютно. Ну и что?

А: Стоп-стоп! Вот пример…

К: Почему стоп-то? Я не понимаю. Вот Березовский был человеком, который никогда за 13 лет меня не перебил.

А: У нас другой жанр.

К: Я просто пытаюсь вам объяснить. Он иногда был не согласен с людьми. Вот с Путиным – или назовем 10 человек в его администрации, которых мы с вами оба знаем уже много лет, – нельзя быть несогласным. О том, что “ты не понимаешь”, им нельзя сказать. А Березовскому ты мог сказать все. Он мог с тобой не согласиться: “Ты не понимаешь” – и начать тебе объяснять. Он пытался тебя убедить, он хотел с тобой находиться в диалоге. Он тебя слышал. И миллионы раз его переубеждали.

Более того, с ним можно было найти зону компромисса. И это могла быть зона негативного компромисса. Вот очень важная история: как были устроены переговоры в Чечне? “Мы с вами о том, о том и о том не можем договориться, и это наиболее важные моменты. Но мы спокойно можем договориться вот об этом. Давайте договариваться об этом, забыв, что мы не будет договариваться о том”.

А: Это да, разумно.

К: А потом в результате мы, может быть, договоримся и об этом – а может быть, и не договоримся, но все равно станет лучше жить. Так был устроен Березовский в быту.

Доренко был абсолютным суперэффективным орудием и ближайшим его помощником, который совершенно ненавидел Лужка[171] и вообще всю историю с Примаковым рассматривал как повод “погарцевать”. Но у него были вещи, про которые с ним нельзя было договориться. Березовский пытался. В два часа ночи мы ездили на Рублевку объяснять Доренко, что нельзя бомбить чеченцев. Доренко кивал и говорил: “Боря, пять утра. Да, я согласен с тобой. Хорошо, ты прав. Ты их лучше знаешь”. Потом он выходил в эфир и говорил про “ковровые бомбардировки”. И у Березовского был очень простой выбор. Он мог отрубить Доренко прямой эфир и тем самым не получить атаку на Примакова – или терпеть, что Доренко будет обижать его любимых чеченцев.

Вы, видимо, давно не ходили на сегодняшнее телевидение, Петр Олегович?

А: Давно.

К: Говорить о тоталитарности Березовского в этой ситуации смешно. Другой вопрос, что и время было другое.

А: У меня с ним было несколько попыток построить бизнес, которые упирались только в одно. У него был очень простой тезис: “У меня всегда будет контроль”. Поверьте мне, что для меня это очень четкое отражение тоталитарного сознания.

К: А я считаю, что это абсолютно четкое отражение его мнения о вас. Он не был готов с вами пойти в бизнес.

А: Он ни с кем не был готов.

К: Неправда! Вот моя компания Cityline – у него было 26 процентов.

А: Потому что его не интересовала компания Cityline. Он никогда в жизни ни с Ромой, ни с нами не был готов ни на какую другую схему, кроме того, что он управляет процессом.

К: Это тоже неправда. Контроля в Роминой[172] компании у него не было.

А: Это так оказалось по факту. Березовский, конечно же, считал, что у него контроль.

К: Никогда не считал. Простая история: он попробовал поставить туда Глушкова Николая Алексеевича, не для контроля управления, а хотя бы чтобы знать, что происходит. Колю выперли из компании через четыре месяца. И мне Борис Абрамович сказал: “В общем, контролировать Абрамовича мы не будем. Пусть Бадри с ним как-то договаривается”.

А: Ну просто “Рома – очень талантливый человек”, мы же знаем, конечно.

К: История с Доренко показывает, и история со мной показывает, что Березовский не пытался контролировать. А тоталитарное сознание контролирует все.

А: Я согласен, “тоталитарное” – неверное слово.

К: А то, что у него было авторитарное сознание, – это свойство времени. В 90-е мне казалось, что авторитарное сознание вообще у всех. В какую бы финансово-промышленную группу я ни приходил – ее начальник или группа людей были царями и богами. Их мнение не обсуждалось.

Даже в ключевых вещах Березовский отходил при сопротивлении. Он не ломал через колено. Не заводил себя до ситуации, когда он хочет оппонента убить. Вот в том, кто управляет “Сибнефтью”, он отступил: “Рома – талантливый человек”. Доренко расходился с ним в чеченском вопросе, и он отступил.

А: Понимая, что для него важнее.

К: Березовский был способен на компромисс. Тут важно понимать, во имя чего компромиссы. И как выяснилось по концовке его жизни, на ключевой компромисс он оказался не способен.