Он сориентировался в жизни

А: Как изменился Боря после покушения? Помню, как после этого вы прилетели к нам на яхту. Потом мы поехали вместе в казино, он, по-моему, поставил два раза на красное или на черное, выиграл 100 тысяч.

Г: Два раза выиграл, и мы ушли.

А: Он потом любил говорить, что после покушения перестал вообще чего-то бояться. Как тебе кажется, насколько это покушение было ожиданным? Он чего-то опасался, как ты думаешь?

Г: Нет. Он даже не предполагал, что такое может быть. Несмотря на то, что вокруг взрывали, расстреливали, он к себе никогда в жизни это не примерял.

Мы должны были ехать вместе. Меня случайно не оказалось в той машине. Боря в тот день куда-то улетал, но перед полетом еще поехал к митрополиту Кириллу[69], будущему патриарху. Мы были в ЛогоВАЗе. Я его ждала, чтобы проводить и поехать домой. Все время появлялись какие-то люди, которые от него чего-то хотели. Я говорю: “Боря, я тебя не буду больше ждать, бессмысленно сейчас ехать с тобой на встречу. Я поеду сразу домой, потому что не знаю, когда ты отсюда выйдешь”. Я выехала. Он через 10 минут закончил, вышел, сел в машину, и все взорвалось.

Я успела доехать до Дорогомиловского рынка, после чего мне позвонил Самат[70]. А он сел с другой стороны, не там, где обычно, потому что меня не было. Он обычно садился справа на заднее сиденье, а я садилась слева, а здесь уже пошел дождик, и ему быстро открыли левую дверь, и он прыгнул. Если бы я была, он сел бы с той стороны. Его бы разорвало. Ворота открылись, и Миша[71] еще успел затормозить, поэтому взрывная волна прошла по первому ряду, а не по второму.

А: Борис вообще знал, кто это? Он считал, что знает?

Г: Он предполагал, но у меня такое ощущение, что он до конца не знал, кто это, зачем это, с какой целью. Сразу после взрыва он строил версии, кто это может быть, говорил только об этом.

А: После покушения он стал смелее, или ничего не поменялось?

Г: Он стал активнее. Я считаю, что это был толчок к тому, чтобы активно заниматься политикой. Боря считал, что навести порядок в стране можно только сверху.

А: Он с тобой обсуждал, что ему интересна политика, а не бизнес?

Г: Бизнес ему тоже был интересен, он не собирался его бросать. Это было плавное движение. Если помнишь, сразу после взрыва, через три-четыре дня, была презентация книги про Бориса Николаевича. Боря был приглашен. Он долго думал, ехать или не ехать с обожженным лицом, с такими повреждениями. А потом решил, что он туда поедет для того, чтобы показать, что в стране надо что-то менять, когда происходит такой беспредел. И, конечно, Борис Николаевич был впечатлен.

Ты его видел уже потом, в Лозанне, когда он уже выглядел более-менее прилично.

А: Не было заметно, что его это потрясло, что у него шок. Было видно, что у него бьет мысль.

Г: Боря был исключительно смелый человек, он был лихой, ему было абсолютно до фени.

А: Безответственный.

Г: Ты считаешь, это безответственность?

А: Я считаю, что да. Теперь да.

Г: Ну да, он даже в отношении себя был безответственный. Чистая правда, так было всегда. Он не циклился.

А: У Бори было огромное самоуважение, и еще – большие амбиции. Как ты считаешь, его уход в политику – это из-за амбиций или действительно было искреннее желание менять страну?

Г: Я думаю, что амбиции у него появились чуть попозже. Первоначально его порывы исходили совсем из других источников.

А: Чтобы заниматься политикой, надо еще чувствовать, что ты знаешь, как надо. У него было ощущение, что он понимает это лучше других?

Г: Да. Но это появилось постепенно, не сразу.

А: Моя жена мне говорила, что я с течением жизни становился увереннее в себе. Ты про Борю тоже можешь так сказать?

Г: У Бори уверенность в себе была всегда очень большая.

А: Вопрос – в какой степени. Я тоже был человеком, в себе уверенным. Но в какой-то момент самокритика совсем уходит, даже неадекватным становишься. У Бориса были приступы сомнений?

Г: В себе у него никогда не было сомнений. Во всяком случае, он их никогда не демонстрировал. А в том, что он делал, в том, что делали другие, или в том, что он совместно с кем-то делал, у него бывали сомнения.

А: У меня сложилось впечатление, что Боря всегда очень хорошо спал. Мне дочка Молотова[72] рассказывала, что ее отец приходил домой, ложился спать в 9 часов и спал всегда сном ребенка. Это сталинские наркомы, которых в любую минуту могли арестовать. Вот и Боря такой же, мне кажется.

Г: Он прекрасно спал. Мог даже на ходу, если надо было. Он умел выключиться.

А: Он вообще был ужасно счастливый человек всегда. Я его не успел застать в депрессии совсем, вообще не помню его в плохом настроении. У него всегда было: “Всех порвем, все решим, все сделаем”.

Г: У него не было депрессии. И в конце не было. Это вообще другая история.

А: Ну подожди, мы дойдем до этого. Но правильно ли я понимаю, что в 1990-е он был очень счастливым все время?

Г: Да, потому что он умел жить настоящим моментом. Он сориентировался в этой жизни и нашел в ней удовольствие.