19 ДОПРОСЫ В КГБ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

19

ДОПРОСЫ В КГБ

Следователь майор Ефимов вызывал несколько раз меня на допрос, возил в город в здание КГБ. Это было единственным разнообразием повседневной жизни. На любой вопрос следователя я задавал ему свой вопрос:

— Когда вы нас отправите в Америку?

Я задавал этот вопрос, как попугай, всем подряд.

— Когда вы нас отправите в Америку? — спрашивал я у прокурора по надзору, делавшего иногда обход по камерам тюрьмы.

— Когда вы нас отправите в Америку? — спрашивал я у надзирателей.

Ещё до побега, слушая «Голос Америки», «Немецкую волну» или «Би-Би-Си» я хорошо усвоил, что советская карательная система с удовольствием готова посадить человека в сумасшедший дом за его инакомыслие или политические взгляды. У меня не было никакого желания сидеть три года в трудовом лагере, уж лучше в сумасшедшем доме полгода, как инакомыслящий, решил для себя я. Два месяца, проведенные в сумасшедшем доме после встречи с военкомом оставили в моей памяти людей, отбывавших там принудительное лечение. Это были воры, драчуны и даже один, совершивший убийство. Их называли принудчики и они твердо знали, что через шесть месяцев их выпишут из больницы.

Я решил умышленно делать всё, чтобы меня признали сумасшедшим, рассчитывая, что в сумасшедшем доме продержат не более шести месяцев и выпустят.

По дороге к границе я, брат, Борис и Толик много раз обсуждали как нам себя вести в случае ареста. Тогда в лесу мы думали одинаково, что лучше отделаться отсидкой в сумасшедшем доме.

В Петрозаводской как и в любой тюрьме работала своя почта. Из записок от брата я знал, что он выбрал сумасшедший дом. Борис писал, что он не знает как симулировать и решил для себя «пусть будет как будет». Анатолий доказывал следователю, что он не желал бежать за границу, а рассчитывал весело провести время в поезде по дороге в Карелию, прогулять все наши деньги в вагонах-ресторанах, потом заблудиться в лесу и вернуться домой. В словах Анатолия была доля правды. Я хорошо помнил как нервничал Анатолий, когда увидел, что любитель крепких напитков Борис вдруг начал держать своё слово и за несколько дней, проведенных в поезде, не прикоснулся к алкоголю. Может Борис ещё тогда понял какие планы у Толика и, не скрывая своей неприязни к нему, часто задавая в лесу ему вопрос:

— Скажи мне, почему ты всё время врёшь?

А когда я помог тонувшему Анатолию выбраться на финский берег, Борис глядя ему в глаза спросил меня:

— Зачем ты его спас?

Одна наша записка была перехвачена. Я отвечал брату, что нас отправят в сумасшедший дом, если судебно-медицинская экспертиза признает нас невменяемыми. Следователь майор Ефимов вызвал меня и подозрительно улыбался. У окна сидел незнакомый мне человек в форме, это был Верховный прокурор Карельской АССР.

— Саша, о каком сумасшедшем доме ты говоришь? — спросил Ефимов, — ты брось это! Вас будут судить и вы пойдете на зону.

— Зачем нас судить, если мы не желаем жить в Советском Союзе? Отправьте нас в Соединенные Штаты! — просил я его.

— Вот когда освободитесь, держать не будем. Кто вы? Учёные или люди умственного труда? Вы просто работяги и кроме своих двух рук ничего не имеете, так какой нам смысл вас держать? — улыбка мгновенно исчезла, следователь сделал очень серьёзное лицо, лицо доброжелателя, заботу которого неблагодарно отвергли и продолжил:

— Но запомни! Мы тебя выпустим, но назад не просись! С голоду сдыхать там будешь! По помойкам лазить!

— Так лучше жить на этих помойках, чем в вашем добре, — ответил я.

— Брат твой тоже самое говорит, — вступил в разговор прокурор. — Наслушался разной чепухи от вражеских радиоголосов. Надо ему знать сколько тонн сливочного масла закупили мы за границей, что у нас хлеба своего нет, весь из Канады.

— А что, разве не так? Я видел как питаются финские пограничники со своих «помоек» и как ваши — в Алакуртти — лучшей в мире прокисшей капустой? — сказал я прокурору.