36 НАДЗОРНАЯ ПАЛАТА

36

НАДЗОРНАЯ ПАЛАТА

Проснулся я от криков в коридоре.

— Подъем! Оправка! — кричали санитары. Один из них влетел в нашу палату и накинулся с матом на сонного больного.

— Беги живо, хватай таз и делай уборку!

Я скрутил матрас, запихал его под кровать и вышел в открытую дверь на оправку.

— Куда поперся? — кричал мне санитар.

— В туалет.

— Вернись и жди всех! Притом, спрашивать надо!

— Извини, я не знал, — сказал я.

— Так вот, теперь знай, — не зло ответил он.

В туалет привели строем, там санитар запер всех и ушел по своим делам, крича на кого-то в коридоре.

Туалет был набит битком и каждый ждал своей очереди. Курильщики выпросили докурить самокрутку у уборщика туалета. Они по очереди втягивали в себя едкий табачный дым и передавали скрутку по кругу. Она уже обжигала им пальцы, но они все еще не выпускали её из рук.

Уборщик-псих громко ругался, пробивая черенком от лопаты заваленные отверстия туалета. На него никто не обращал внимания. Больные люди, все без исключения, топтались на месте и негромко переговаривались.

В палате меня переложили с пола на кровать. Кровати стояли впритык, одним длинным рядом, что на них можно было забраться только с прохода, перелезая через спинку. По узкому проходу между рядами ходили друг за другом взад и вперед пять больных. Три шага — вперед, потом все разворачивались и — три шага обратно. Тот, кто устал, забирался на кровать, и его место занимал в строю другой. На мои вопросы они нехотя отвечали. Мне было трудно поверить им, что они вот так ходят туда-обратно в этих жутких кальсонах уже пять, восемь, двенадцать лет и никто из них не знает, когда будет конец их лечению.

Неожиданно в палату вошел человек в зэковской одежде. От него я узнал, что он такой же больной как и я, только работает в отделении помощником у сестры-хозяйки.

— Ничего, не расстраивайся! — узнав за что я здесь, сказал он. — Тебя здесь долго держать не будут. Пятерка и выпишут.

— Ты это серьёзно или разыгрываешь меня? — не веря ему, спросил я.

— А чего ты возмущаешься? Вон, Андрюха Заболотный, — тоже переход, девятый год сидит, Володька Корчак — седьмой!

От его слов мне стало не по себе. Оказывается, пробыть пять лет здесь — это такая мелочь, что не стоит даже расстраиваться. Я не мог представить, когда я выберусь из этого замкнутого пространства, конец которого — бесконечность.

— А когда тебя выпишут? — задал ему я глупый вопрос.

— Откуда мне знать. Может через пару лет…

— А сколько лет ты уже здесь?

— Десять.

— Десять?! — да это какой-то ужас! — заорал я.

Больные ходили взад и вперед, не обращая никакого внимания на наш разговор. Наверное, каждый новенький вёл себя так и они к этому привыкли.

— Зайди, скотина, в палату! Кто вас открыл? Санитар! Почему в коридоре больные? — кричала громко за дверями медсестра.

— За столы, первая смена! Первая смена, выходи! — звали санитары.

— Ты что, скотина, руки не мыл?!…

— Мыл, мыл, ой, ой, мыл я, — слышались в ответ перепуганные вопли.

— Надзорка, за стол! — дошла очередь и до нас.

Я залез в середину строя, боясь попасть в немилость к санитарам. Больные по одному подходили к бочку и мочили руки в вонючей воде с хлоркой. На крышке бочка лежало мокрое от вытертых рук полотенце. Санитар стоял рядом и зорко следил за всеми.

Посередине коридора стояли два длинных стола. Все садились плотно друг к другу на деревянные лавки и ели. В моей алюминиевой миске поверх прозрачной жидкости плавало желтое пятно от растаявшего кусочка сливочного масла, на дне было несколько плохо очищенных картофелин с кожурой и немного перловой крупы. Справа лежал тюремного спецзапека кусок хлеба, рядом с ним — помятая алюминиевая наполовину заполненная кружка со сладковатой жидкостью с названием «чай».

— Доедай поскорее, тебя врач ждет, — положив руку мне на плечо, сказал санитар. — Вот, надень, — протянул он мне синего цвета с белыми пятнами от хлорки затасканный старый больничный халат.

Даже этому халату я был рад, можно было прикрыть им эти позорные кальсоны, но от предстоящей встречи с врачом у меня по телу пошла нервная дрожь. Я понимал, что от этой беседы будет зависеть моя жизнь в этих стенах: или это будет просто пребывание, или пребывание в муках от нейролептиков.