57 НОВЫЙ ГОД 1976. СВИДАНИЕ С РОДИТЕЛЯМИ

57

НОВЫЙ ГОД 1976. СВИДАНИЕ С РОДИТЕЛЯМИ

Вася Рубан зашел в комнату для свиданий и сел рядом со мной на скамейку. Это был молодой, очень приятный интеллигентный человек лет тридцати, находившийся в больнице уже пятый год. О своем деле он не любил говорить, я лишь знал, что Вася написал книгу о проблемах молодёжи и называлась она «Умер снег, проткнутый подснежником». Сидевшие напротив Васины родственники нервничали, и он был очень расстроен.

— Что-то случилось? — спросил я. — Менты-падлюки не разрешают малыша мне увидеть.

Его маленький сын и его отец так и простояли под открытым небом в морозный январский день на улице под указателем: ул. Чичерина №101, и на свидание не попали. Шум в комнате для свиданий быстро нарастал.

— Сейчас по «голосам» много о вашей больнице говорят, — кричала мне мама и, подождав, пока пройдет контролер, добавила: — Плюща должны скоро на Запад отправить. Французские коммунисты сильно его защищают и по каким-то Хельсинским соглашениям о вас обо всех говорят.

Пока мама мне всё это рассказывала, я увидел Валентину Иосифовну, Мишину врач.

— Попробуй упросить её выпустить Мишу на работу, — кричал я, показывая на врача.

Мать умаляющим голосом подозвала её:

— Прошу вас, выпустите Мишу на работу, он целыми днями находится только в помещении, ему от этого очень тяжело и посмотрите, какой он бледный.

— На работу? — удивилась врач. — Он сам никуда не хочет идти. Я ему много раз предлагала, так он отказывается, а то, что он в отделении сидит, так это его вина. У нас в больнице хороший прогулочный двор с фонтаном, на прогулку больных два раза в день водим, но он не ходит, мы же его не заставим.

Я молча слушал эту ложь. Брат не хочет вязать сетки, сидя целый день в коридоре отделения, может быть, это правда, но двухразовая прогулка во дворе с фонтаном? Что она имела в виду, питьевой краник, прибитый к штакетнику?

— Ну, вот видишь, Саша, Миша сам не хочет ходить на прогулки и на работу, а мне жалуется, что его не выпускают, — обратилась ко мне мать в полном недоумении.

— А в швейные мастерские можете его выпустить? — спросил я врача.

— Как я его туда выпущу? Он у вас такой заторможенный, что и пальцы себе пришьёт.

— Что вы! На швейной машинке невозможно пальцы пришить, — сказал я, стараясь быть как можно вежливее, боясь задеть её самолюбие.

— Ну, хорошо, я посмотрю. У вас есть ко мне ещё вопросы? — обратилась она к матери и, не дожидаясь ответа, поспешила к выходу.

Свидание закончилось. Родственники в коридоре передавали продукты контролеру на проверку.

— Граждане! Читайте перечень того, что я могу принять, — объяснял сотрудник больницы в военной форме, показывая на плакат:

РАЗРЕШАЕТСЯ БОЛЬНЫМ ПЕРЕДАВАТЬ В ПЕРЕДАЧАХ И ПОСЫЛКАХ:

Масло — до 400 г. Хлебобулочные изделия — до 400 г.

Сахар — до 500 г. Конфеты — до 500 г.

Варенье — до 500 г. Сало — до 500 г.

Мёд — до 500 г. Лук, чеснок — до 500 г.

Овощи — до 1 кг. Яйца — 10 штук

Фрукты — до 1 кг. Молоко сгущенное, консервы — 3 банки

На другой день я на свой страх и риск во время перекура в мастерских незаметно нырнул в прогулочный двор. Сразу нашёл брата. Недалеко прохаживался прихрамывая на одну ногу Леонид Плющ. Он разговаривал с Сашей Полежаевым, бывшим десантником, который, как мне было известно, пытался из Египта перейти границу в Израиль, но был схвачен. Мы подошли и поздоровались с ними.

— Вас скоро на Запад отправят, — тороплюсь доложить Плющу.

— Это я знаю, — спокойно ответил он, — по всей видимости, 9 января.

— Вы хоть там расскажите про все ужасы, какие происходят здесь. Вот и я с братом в больнице только за то, что мы не хотели жить в этой стране.

Мне хотелось рассказать Плющу об Андрее Заболотном, но Андрей просил меня не делать этого, считая, что международная огласка только ухудшит его положение.

— Не знаю, смогу ли я всё запомнить. У меня сейчас совсем памяти нет. Да, а как ваша фамилия? — спросил Плющ, с которым мы уже не раз встречались…

— Миша, расскажи всё сначала, а я побегу, — попросил я брата.

Больные начинали заходить в мастерские. Контролер, облокотившись на штакетник стоял спиной ко мне в метре от калитки. Через минуту в мастерской из-за моего отсутствия могла быть поднята тревога. Я осторожно вышел, прикрыл калитку и, нагнувшись, как будто подбираю с земли окурки, медленно подошёл к дверям мастерских. Сердце моё билось от страха.

Из швейки уже бежал санитар разыскивать меня.

— Вот, бычки на курево мне передали, — показал я санитару.

— Следующий раз закрою тебя в отделении. Понял? — предупредил он.