35 ДНЕПРОПЕТРОВСКАЯ СПБ
35
ДНЕПРОПЕТРОВСКАЯ СПБ
Машина ехала по пустым улицам ночного города.
В Днепропетровской тюрьме конвой выгрузил заключенных, и через минуту машина остановилась у других ворот.
— Выходи! — приказал солдат-конвоир, держа в руках папки с нашими документами. Прожектор сторожевой вышки ярко освещал узкий проход между двумя высокими железными воротами, где стояла машина.
Днепропетровска спецбольница на территории СИЗО. Фото автора.
Карлен, я и Миша, следуя за конвоиром вошли в узкий двор. С одной стороны был высокий ярко освещенный забор, с другой — высокое четырехэтажное здание больницы. Металлическая лестница вела внутрь помещения. В коридоре за пробитым в стене окном находилась дежурная комната. Вид был удручающий. Цементный пол был весь в выбоинах, стены обшарпаны и выкрашены в какой-то непонятный серый цвет. Солдат-конвоир доложил о нас и быстро вышел.
Наша московская сопровождающая молча стояла напротив нас, дымя папиросой в ожидании дежурного. Карлен был рядом со своим сопровождающим. Из дежурной комнаты вышел толстый с неприятным лицом человек в военной форме. Он прошел, не торопясь, мимо каждого из нас пристально рассматривая, затем принял дела.
Вдруг наша сопровождающая стала громко говорить, обращаясь к дежурному и к подошедшим надзирателям:
— Посмотрите на них, посмотрите! Какие они сумасшедшие? Разве они больные? Ну захотели мир посмотреть, так что их сюда значит? — держа дымящуюся сигарету она пальцем указывала на меня и брата.
Надзиратели стояли и смотрели на неё в полном недоумении.
— Посмотрите на этого! — показала она на Карлена, — разве можно их сравнить с ним? И за что их только привезли сюда? За что?
Сопровождающая уже не говорила, а кричала и хотела получить ответы на свои вопросы. От её крика, её слов, мне стало так тяжело на душе, и только сейчас я понял, что мы попали в очень страшное заведение.
Брат молча смотрел на меня печальными глазами. Сопровождающая всё еще нервно что-то говорила, когда мы взяли свои вещи и стали уходить.
— Ребята, держитесь! Не вздумайте вздернуться или травиться! — по её лицу текли слезы. — Не вздумайте бежать или вам никогда не выбраться отсюда! Вы поняли?! — кричала она нам вдогонку.
Брат, как и я, был потрясен её словами. Что её заставило так говорить? Её работа — сопровождать людей, совершивших преступления. Ей должно быть всё безразлично, но она хорошо знала, что происходило внутри этой больницы. Ни у меня, ни у брата даже и мысли не было о самоубийстве или побеге.
Надзиратель-прапорщик привел всех нас к кабинету дежурного врача.
— В седьмое отделение, — выйдя от врача сообщил Карлен.
За Карленом был вызван брат, которого отправили в десятое. Врач, симпатичная, но уже далеко не молодая женщина, встретила меня приветливо, с улыбкой.
— Семьями уже к нам едете! Чего это вас за границу понесло?
— Попутешествовать захотелось, — ответил я.
— А брата ты сманил идти с тобой? — всё ещё улыбаясь, как бы сочувствуя Мише, спросила она.
— Нет. Меня, как и брата, самого сманили границу переходить, — валил я на Анатолия, которому теперь уже все равно ничего не угрожало.
— А это что за шрамы на груди? — прослушивая стетоскопом дыхание она стала переводить с английского языка татуировку. — «Дух Запада» что ли?
— Да, выколол это в детстве, по глупости. А порезы — это военком довел.
— В армию не хотел идти?
— Что вы! Наоборот, я очень хотел в армии служить, только мне всё время отсрочки делали, вот я и завелся в военкомате.
— Ладно, пойдешь во второе отделение, — она закрыла папку с моим делом. — Только тебе наголо придется подстричься, у нас так все ходят.
— Хорошо, раз надо, так подстрижемся, — спокойно ответил я, хотя в душе был страшный протест перед этой унизительной процедурой, но меня больше волновало, что придётся расстаться с Мишей.
— Доктор! — сказал я. — У меня к вам будет просьба. Вы можете меня с братом в одно отделение отправить?
— Нет, пока это невозможно, — уверенно сказала врач.
— Я тебе говорил, что они нас вместе никогда не посадят. Я её тоже об этом просил, — сказал брат.
Подошли заключенные из хозобслуги принять наши вещи на хранение и отвести нас в баню.
— Откуда будете и за что?
— Есть здесь у нас переходчики границы, даже несколько, — ответили они, правда при этом были сильно удивлены узнав, что мы — братья. — И долго их здесь в больнице держат?
— Нет, не очень. Лет пять, — с легкостью ответил санитар.
Брат смотрел на меня и его глаза говорили:
— А что я тебе раньше говорил.
— Так у нас статья до трех лет! И год уже отсидели! — не согласился я с санитаром.
Он, наверное что-то путает, — подумал я.
— Здесь на статью никто не смотрит, а время засчитывается с момента вашего поступления в больницу. Ладно, следуйте за мной, — скомандовал санитар и вывел в полутемный двор.
Четырехэтажные корпуса располагались буквой «П», во всех окнах ярко горел свет. Большая куча угля была свалена под стеной здания, за которой скрывалась маленькая дверь в полуподвальное помещение, где была конурка — парикмахерская и чуть подальше — баня.
— Стригите их наголо, — приказал прапорщик.
— Это, начальник, мы делаем запросто, — ответил зэк-парикмахер.
На бетонный пол полетели густые волосы брата. После него я сел на табуретку и с печалью наблюдал, как падали длинные пряди моих волос. Сколько раз мне и брату приходилось отстаивать наше право носить такую прическу, какая нам нравилась, а не ту, какую требовали пропагандисты советского бытия. Я сидел и ругал себя в душе за эту злополучную финскую баню. Мне было страшно за брата, с которым я расстанусь через минуты. В голове все ещё отчетливо звучали слова сопровождающей.
— Да, Шурик, сейчас ты выглядишь, как настоящий дурак, — сказал Миша.
Он не видел себя. На его голове машинкой были выстрижены кривые полосы с клочьями неровных волос, отчего он тоже очень походил на дурака. Карлен стоял рядом и был похож на уголовника.
Баня оказалась рядом. В маленьком полутемном помещении нам приказали раздеться догола и сложить вещи в свои рюкзаки. С ржавых труб свисали ржавые лейки. Лужи грязной мыльной воды стояли на холодном бетонном полу.
— Мойтесь скорее, горячей воды нет! — поторапливали подоспевшие санитары.
— Кто в седьмое, подойди ко мне? Кто в десятое? Иди сюда? — командовали они из раздевалки.
— Вытирайся и одевайся в это! — указал мне санитар на лавку, где лежали в желтых пятнах полотенце, кальсоны с рубашкой и что-то похожее на тапочки. Я надел застиранные с пятнами от крови кальсоны большого размера с огромным вырезом для ширинки и двумя тесёмками вместо пуговиц, маленькую с очень короткими рукавами рубашку без воротничка. Я пытался прикрыть ею разрез ширинки, но ничего из этого не получалось. В другом конце бани стоял уже одетый в больничный наряд брат. Он был подавлен. Молчал. Я понимал, как тяжело ему сейчас. Впервые за свои двадцать один год он, проживший в родительском доме, вот так, сразу, оказался в таком жутком месте.
— Давай, Шурик, пока! — махнул он рукой и поплелся за санитаром.
Я напялил рваные непарные штиблеты и тоже пошел за своим санитаром. Мы обошли угольную кучу и зашли в корпус. Металлическая лестница, огороженная высокой решеткой, чтобы предупредить попытку самоубийства, вела наверх. Мы поднялись на четвертый этаж. Санитар отмычкой открыл массивную дверь, за ней был широкий с деревянными полами коридор. Ярко горели лампочки. Было чисто, пахло хлоркой и лекарствами. Толстенькая молоденькая медсестра в больших очках заливалась громким смехом. Долговязый санитар, стоявший рядом с ней, рассказывал вульгарные анекдоты.
— А ну, иди сюда, — увидев меня махнула она мне рукой, продолжая смеяться. Мне было очень стыдно приблизиться к ней в этом наряде. Кальсоны на завязке не держались и спадали. Я оттянул как можно ниже рубашку, прикрыв ширинку и подошел.
— Рассказывай! Что натворил? — сменив смех на повелительный тон, спросила она.
— Переход границы у него, — ответил мой санитар и добавил: — С братом он здесь вместе.
— Так что б вы там делали? Вы б там с голоду сдохли и с мусорных куч бы не вылазили или у вас золотишко с собой прихвачено было? — с умным видом спросила медсестра, она очень походила на обезьянку.
— Ничего у нас не было. Нас задержали финны и выдали.
— Финны?! — удивленно протянула она. — Так вы были уже там?.. Вот видите, никому вы не нужны, даже там.
— Нет, почему? — вступил в разговор долговязый санитар, который по своему развитию, похоже ничем не отличался от этой обезьянки в очках. — Если б они были учеными или имели кучу денег, их бы не выдали.
Я знал, что они скажут дальше, что там мы вынуждены были бы клеветать на родину, чтобы выжить.
— Правда, им предложили бы работу против Советского Союза или заслали бы домой, как шпионов, — закончил свою речь долговязый санитар.
— Правильно вы говорите, но мы и не думали там оставаться. Это хорошо, что финны нас выдали, а то неизвестно чем это всё могло бы закончиться, — добавил я чувствуя себя дураком в глазах этих людей, желая поскорее закончить эту глупую дискуссию.
— Ничего, не расстраивайся! — рассмеялась снова медсестра, — подлечат тебя здесь, и никакие заграницы тебе больше не будут нужны.
— Семеныч! — обратилась она к моему санитару, — принеси постель и в надзорную палату его.
Свободных мест в палате не было. В большой комнате ярко горели лампочки. Рядами стояли вплотную белые тяжелые металлические кровати, на которых спали люди с желтыми лицами мертвецов. Окна с толстыми решетками были открыты, но в палате было душно. Ядовитый запах лекарств, хлорки и пота стоял в воздухе. Я лег на матрас в проходе у дверей и хотел как можно скорее заснуть, не видеть всего этого.