1 ПУТЬ К ГРАНИЦЕ
1
ПУТЬ К ГРАНИЦЕ
Карелия. Станция Лоухи.
Почтовый поезд Ленинград-Мурманск медленно полз в тумане белой карельской ночи. Вагон был пуст и, похоже, за нами никто не следил. Проводник объявил:
— Станция Лоухи.
Поезд пополз еще тише и встал. Взвалив на себя тяжелые рюкзаки, с купленными в Ленинграде дефицитными кашами «Завтрак туриста», банками тушенки из конины, хлебом, сахаром, сигаретами «Прима», мазями от комаров и, так называемым кофе из ячменя, мы вышли из вагона.
Роли распределились как-то сами собой. Я — вроде завхоза, брат Миша и мой давнишний друг Борис взялись тащить самые тяжелые рюкзаки, Анатолий — проводник. В этих краях пять лет назад он служил на границе и убедил нас, что перейти её не составит никакого риска, а в случае провала, — получим, максимум, по три года лагерей.
С плохой картой Карелии, какие обычно висят в кабинетах местных контор и компасом, мы двинулись в путь.
К полудню, проехав полсотни километров по разбитой дороге, мы вывалились из обшарпанного автобуса на развилке дорог в посёлке Кестинга.
Пос. Кестинга. Фото автора.
Автобус уехал дальше на запад в Софпорог, находившийся на узком перешейке между двух больших озер туда, где начиналась погранзона.
— Там могут стоять секреты (замаскированные пограничные посты), — рассматривая карту, сказал Анатолий, — А как их обойти, я не знаю, я служил на другом участке границы, откуда видна была финская деревушка Келлоселки, — и он показал на карте точку в районе Полярного круга.
— Так зачем ты всё время врал нам, что ты всё знаешь? — вскипел Борис.
— Я все годы службы пробыл в лесу, на заставе, — оправдывался бывший пограничник.
Найти Келлосельку на карте, — это маленькое окошко на Запад, мы так и не смогли.
Старенькая женщина стояла возле покосившегося дома и рассматривала нас.
— Бабусь, где здесь дорога на Зашеек? — спросил её Анатолий.
— А вот, миленькие, идите прямо по ней, — указала старушка рукой в сторону грунтовой дороги, уходившей в лес.
Эта дорога была длинной, километров пятьдесят, и тянулась на север вдоль Пяозера. Это обстоятельство нас устраивало, так как участок предполагаемого перехода границы был выше по карте и тоже на севере.
— Вспомни, Толик, по какому принципу выставляют посты и «секреты»? — спросил я.
— По пути вероятного прохождения нарушителя к границе.
Борис и брат молча слушали, отмахиваясь от комаров.
— Хорошо, Толик, я приведу тебя к этому месту на границе, которое ты указал.
Я нашёл на карте точку, где в длинное, протянувшееся на пару десятков километров с востока на запад озеро Паанаярви впадала пограничная река Оланка. На северной оконечности Пяозера был небольшой поселок Зашеек и, если двигаться от него на запад, то можно выйти к озеру Паанаярви, а там, идя вдоль него, — прямо к границе.
Этим путем мы и пошли.
Старушка знала, что посёлок Зашеек — это погранзона и, чтобы попасть туда, нужен пропуск. Она проводила нас взглядом и поспешила в сельсовет. Председатель сельсовета связался с районным отделением КГБ, те срочно распорядились выставить там посты и оповестили жителей Зашейка о подозрительных приезжих.
Мы шли уже несколько часов по разбитой дороге, как вдруг услышали шум мотора приближавшегося лесовоза. Водитель был удивлен, увидев нас.
— С геофизической партии мы, недалеко от Зашейка стоим, — соврал ему Толик.
— По этой дороге лес вывозят, а до Зашейка вам придется километров шесть самим через лес пробираться, — пояснил водитель, остановив свой лесовоз через несколько часов езды, и указал на невысокий, согнувшийся от времени телеграфный столб, с уходившими от него вглубь леса проводами.
— Так и идите вдоль столбов, — пояснил он и лесовоз исчез.
Я радовался, что еще не вечер, а мы уже преодолели более ста двадцати километров и до границы оставалось ещё семьдесят.
Тропой до Зашейка была колея, проваленная во мху болот колесами машин, проезжавшими здесь зимой. Нескончаемые болота с высохшими тонкими елками и черным роем мошки сопровождали нас, пока слева не послышалось мычание коров и нарастающий шум от работающего двигателя. Это был Зашеек.
Опасаясь попасться на глаза местным жителям, мы решили его обойти и, пройдя немного, оказались на берегу широкой реки. Река быстро несла свои воды. Северное блеклое солнце висело над далекой синей сопкой. Мошка куда-то вся исчезла, лишь гул комаров висел в воздухе. На берегу валялись полусгнившие бревна от лесосплава. Связав их недлинным куском веревки и снятыми с себя рубашками, мы смастерили плот, еле-еле державшийся на плаву с четырьмя нашими рюкзаками. Вода в реке была очень холодной. Борис поплыл первым, а мы — за ним, толкая плот. До берега было метров двести и, появись внезапно лодка на реке, нас бы сразу обнаружили. Стуча зубами, мокрые и совершенно промерзшие, выбрались мы на берег. Это была большая поляна, окруженная редким лесом и покрытая цветами белой ромашки. К нашей радости исчезли комары. Разожгли быстро костер. Белый пар валил от нашей насквозь промокшей одежды и, пока варилась каша с конской тушенкой и закипал чайник, мы успели обсохнуть и согреться. Сытые, мы упали на траву и провалились в тишину белой ночи.
Пос. Зашеек на Пяозере.
Туман и утренняя прохлада разбудили нас. Теперь первым шел я с компасом в руке, за мной — Толик, а за ним — брат и Борис. Идти пришлось недолго, метров сто, как снова — река. Оказалось, что мы — на острове. Снова смастерили плот для рюкзаков и, доплыв с ним в ледяной воде к берегу, Борис, брат и я уже через несколько минут обсыхали у костра.
Толик категорически отказался залазить в воду. Он нашел две елки, стоявшие на противоположных берегах, ветки которых переплетались над водой. Раздевшись до трусов, громко ругаясь, он хлопал себя по телу и медленно передвигался вперед по колючим еловых веткам, напоминая Маугли. Голое тело Анатолия быстро привлекло комаров со всего карельского леса. Добравшись до середины реки, он должен был зацепиться за ветку ёлки, находившуюся на другом берегу. Рой комаров не оставлял ему времени на размышления. Он прыгнул, но ветка не выдержала и… Анатолий свалился в воду, рассмешив нас.
Компас вывел на старую дорогу с высокими соснами и елями, по которой давно не ездили машины. Она шла прямо к границе, но мы этого не знали, и то, что в Зашейке нас ждали пограничники и впереди нас дожидались «секреты», мы тоже не знали.
Лёгкий туман рассеялся. Ярко светило солнце. На южной стороне от дороги просматривалось огромное Пяозеро, на горизонте сливаясь с голубым небом. Обрывки ржавой колючей проволоки на деревьях заставили нас остановиться. Мы зашли в лес и обнаружили полуразрушенные от времени или войны блиндажи. Кто оборонялся здесь? Финны от красного нашествия или советские солдаты от нацистов?
По лесной дороге идти было легко. Мы знали, что находимся в погранзоне и это вызывало какое-то неопределенно-приятное чувство от риска и опасности.
— Если погранцы нас словят, ох, дадут они нам, — сказал наш пограничник в тот момент, когда лес расступился и мы вышли на большую открытую поляну.
— Ложись! — вдруг зашипел Толик. — Вон вышка! На пост нарвались!
Меня охватил ужас от мысли, что нас обнаружили. Честно говоря, я не видел никакой вышки, но пополз скорее в лес за Анатолием.
Только теперь из леса мы разглядели пограничную вышку, с неё хорошо видна была вся округа. Карта показывала, что мы находимся на узком перешейке между двух озер. С дороги сходить не хотелось, но другого выхода не было. Я взял азимут по компасу на самую высокую сопку и мы зашли в лес, двигаясь на север в обход заставы и небольшого озера за ней. Шли долго через буреломы, топи и глыбы камней. Местами лес становился черным, еле проходимым от гудящего гнуса.
— Лучше б столько медведей было, им хоть в морду дать можно, — отмахиваясь, ворчал Борис.
Начался долгий затяжной подъем. Эта была та самая сопка, над которой вчера висело солнце. Лес расступился, уступая место гигантским валунам. Далеко на юге упиралась в небо сопка Чувара Кумпу, и ели просматривалось озеро Паанаярви, с уходящими за горизонт на запад берегами, сливалось с синевой тайги.
Вид с вершины сопки на погранзону. Фото автора 2011.
Там была уже Финляндия.
Было далеко за полночь, когда на самой вершине сопки в валунах камней мы разожгли костер. Внизу, далеко от нас пролетел пограничный вертолет.
— Погранцов по постам развозит, — подбрасывая ветки в костер, пояснил Толик.
Борис сидел у костра и перебирал пачки сигарет, сильно помявшиеся в его рюкзаке. Брат доедал кашу с безвкусной кониной и устало молчал. Я пил горячий ячменный кофе, прикусывая сахаром, и думал об отце с матерью, ничего не знавших о наших планах. От мысли, что мы с Мишей их больше никогда не увидим, становилось очень горько на душе и в это никак не хотелось верить.
Мать всю жизнь работала воспитателем в детских садиках и теперь, наверное, потеряет работу. Отец много лет прослужил в погранвойсках и этим очень гордился.
Мой отец Иван П. Шатравка, пограничник войск НКВД. Фото 1945 г.
«Граница наша — на замке. Птица, и та незамеченной перелететь её не сможет», — говорил он. «Посмотрим завтра, как там птицы летают», — подумал я.
Утром, позавтракав, мы потушили костер и двинулись в путь. До границы оставалось идти километров двадцать семь. Я шел теперь по стрелке компаса к реке Оланка, к тому месту, где она пересекала границу и впадала в озеро Пааноярви. Озеро показывалось из-за леса и приближалось всё ближе и ближе. С большим трудом мы перешли ещё одну глубокую, бурную речку, состоявшую, похоже, из одних водопадов. Для этого пришлось долго по очереди рубить топором огромную ёлку. Наконец, её вершина упала на другой берег и мы осторожно, боясь сорваться в бурлящий поток, перебрались через речку.
Озеро Пааноярви. Карелия.
Появилась стая сорок и стала преследовать нас, перелетая с дерева на дерево, громко крича. Толик, пытаясь обнаружить запрятанную сигнализацию, вышел на хорошо утоптанную тропу, идущую под телеграфными столбами к границе.
— Это тропа связистов. Дальше идти нельзя. Привал сделаем на берегу и будем ждать до завтра, когда на заставе сменится патруль, — сказал он.
Брат с Борисом разжигали костер, а мы с Толиком ушли в разведку. На противоположном берегу озера стояла застава из одноэтажных построек и смотровой вышки, куда медленно приближалась лодка.
— Это наряд с КСП (контрольно-следовой полосы), на заставу везут, их новый патруль сменил, — шептал Толик.