Диплом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Диплом

Прошло более двух лет с тех пор, как я покинул кабинет Лухманова и отправился на Биржу труда. Надо было возвращаться в техникум. В кармане лежали характеристики, полученные от капитанов и судкомов.

Я пришел на первое занятие немного пораньше, чтобы познакомиться с обстановкой.

В третьем «а» почти все места были заняты. Пустовал лишь передний ряд. Только за столом, стоящим встык с преподавательским, одиноко сидел очень аккуратный молодой человек. Он был такой аккуратный, что походил на манекен. Идеальный пробор, выстиранная до голубизны и отглаженная старенькая роба, надраенные до солнечного блеска ботинки, белый целлулоидовый воротничок, обручальное кольцо на пальце, тетради, обернутые в газету… Образец слушателя, да и только! Я поискал себе места где-нибудь подальше, но таковых не оказалось.

«Сяду к этому чистюле», — решил я и спросил, отодвигая стул:

— Не возражаешь?

— Садись, пожалуйста, — дружелюбно ответил парень.

Я скосил глаза и прочитал на обложке тетради: «Степанов Г. В. Третий «а». Судоводительское отделение».

Лицо соседа показалось мне знакомым. «Где же я его видел? Определенно видел», — вспоминал я, напрягая память, но вспомнить не смог.

— Где ты плавал? — спросил я.

— На «Церели». Знаешь? А раньше на «Красной Звезде» у Лухманова.

«Церель» — портовый буксир. Он часто помогал «Рошалю» при швартовках. Вот, значит, где я видел Степанова. Для нас, «заграничников», это была вторая категория моряков. Портофлотец. Не то… Не настоящий моряк. Я сразу же принял покровительственный тон.

— Меня со второго дневного выкинули два года назад, — с глупой хвастливостью проговорил я, желая произвести впечатление этакого бывалого парня. — Я тебе помогу, если будет затирать. Кое-что помню.

— А мне помогать не надо, — спокойно сказал Степанов. — Жаль, что ты два года потерял. Был бы уже в четвертом классе.

Прозвенел звонок, и почти тотчас же в класс вбежал молодой, очень высокий преподаватель. Он быстро оглядел учеников, улыбнулся и сказал:

— Знакомые все лица! Новых как будто нет? Нет, есть, — он взглянул на меня. — Ну, здравствуйте, моряки! Как плавалось?

— Здравствуйте, Владимир Владимирович! — хором ответил класс. — Плавали хорошо, по меридианам и параллелям. Как вы учили.

— Александровский. Преподает астрономию. Наш декан, — шепнул мне Степанов.

Владимир Владимирович еще раз оглядел класс и остановил свой взгляд на Степанове.

— Давайте, по старой памяти, к доске. Поди, все забыли за лето?

— Не знаю, — пожал плечами Степанов, выходя из-за стола.

— Итак… — Александровский прищурил глаза и дал задачу по космографии.

Ученики зашуршали листами. Задача была трудная. Я чертил, перечеркивал решение, снова чертил. Ничего не получалось.

— Все, Владимир Владимирович, — вдруг сказал Степанов, кладя мел.

Александровский мельком взглянул на доску.

— Отлично, Степанов. Ставлю вам первую пятерку. Садитесь.

— Степанида силен. На Степаниду можно положиться. Степанида в астрономии собаку съел, — загудели со всех сторон. — Степанида…

К третьему уроку в классе появился еще один новичок. Он сразу привлек всеобщее внимание. Высокий, ростом, пожалуй, не меньше Александровского, розовощекий, голубоглазый, с копной светлых волос. На нем была черная гимнастерка, подпоясанная тонким ремешком, черные галифе и шикарные белые бурки, обшитые кожей. И это среди кителей, форменных тужурок и американских роб!

Парень вошел, поискал глазами место в задних рядах и, не найдя его, плюхнулся на третий свободный стул за нашим столом.

«Береговой. И нахальный. Даже разрешения не спросил», — сердито подумал я, найдя в таком поведении неуважение к настоящим морякам и умаление их достоинства. Но, видимо, парню было наплевать на мой надутый вид. Он вытащил из портфеля хиленькую тетрадочку, бросил ее на стол и протянул мне руку:

— Будем знакомы. Мартынцев Евгений, — и он так стиснул мне ладонь, что я чуть не заорал. Степанида даже подул на пальцы после того, как новичок представился и ему.

— Ты где раньше плавал? — ворчливо спросил я, желая сразу поставить точки над i и дать почувствовать этому Евгению, что он ничто в обществе морских волков.

— Нигде не плавал, — весело и без всякого огорчения ответил Мартынцев. — А что такое?

— Как же ты тогда на вечерний попал? — в один голос спросили мы со Степанидой. — Сюда только моряков берут со стажем.

— А вот так и попал. По блату. Работал шофером в Сочи, познакомился там с одним совторгфлотцем, он меня и устроил. Подумаешь, не все ли равно, где учиться — на дневном или на вечернем?

— Как ты вообще-то будешь учиться, когда не можешь отличить корму от носа, — презрительно фыркнул я. — Никогда в море не был.

— Да ладно тебе, не запугивай. Ну, чего тут особенного? На первом курсе у вас в основном общеобразовательные идут, за второй курс по специальным предметам я экзамены сдавал, все лето готовился, а на третьем сам буду учиться. Вот и все. Подумаешь!

Этот Женька не «ложился в дрейф», хотя и носил галифе.

— Ладно, мы тебя на буксир возьмем, если будешь отставать, — сказал Степанида. — Не боги горшки обжигают.

— Поможете? — обрадовался Мартынцев. — Я в долгу не останусь, марсофлоты.

Марсофлоты! Какая фамильярность! Кто бы сказал другой, а тут какое — то «галифе», не нюхавшее моря.

— Ты зачем в Мореходку пошел, марсофлот? Шел бы в Автодорожный, — насмешливо сказал я.

— А ты зачем пошел? — наскочил на меня Мартынцев. — Что — тебе одному только можно?

— Это моя профессия, — с гордостью ответил я.

— Ну, будет и моей профессией. Или, может, ты возражаешь?

— Да хватит вам заедаться, ребята, — повернулся нам Степанида. — Тихо!

В класс входил преподаватель навигации Иван Алексеевич Хабалов.

Через несколько дней Степанида, Мартынцев и я представляли собой дружную компанию «не разлей водой». Мы были очень разными людьми, но сблизила нас общность интересов. Все любили море, хотели стать хорошими моряками, получали маленькую стипендию и потому жили трудно, так как уже были женатыми. Нам необходимо было работать.

Женька служил каким-то маленьким начальником в хозяйственном отделе Академии наук. Вскоре он устроил туда диспетчером гаража Степаниду. А я нашел себе место во Внешторгтрансе в порту и работал в ночную смену инспектором по погрузке судов.

Тогда о полном обеспечении учеников, как это делается сейчас — учат, кормят, одевают, — думать не приходилось. У страны еще не хватало на это средств.

Вот так и жили. Мы со Степанидой ночью работали, днем спали, а вечером учились. Женька прямо со службы ехал в Мореходку. Доставалось нам здорово, но желание поскорее встать на мостик было таким сильным, что мы старались не замечать трудностей нашего бытия.

Самым солидным из нас был Степанида. Он никогда не совершал необдуманных поступков, отличался выдержкой, спокойствием, доброжелательностью. Да же в жарких спорах он не повышал голоса и уничтожал своего противника неопровержимыми логическими доказательствами. Учился Степанида отлично. Свободное время он посвящал учению. Накупал книг по мореходным наукам и, обложившись ими, изучал астрономию, навигацию, морскую практику. Это было его отдыхом. Морское дело он любил и знал его глубоко, по-настоящему. Мы с Женькой назвали его «положительным типом» и подтрунивали над его чрезмерной аккуратностью. Все конспекты завернуты в газетки, чертежи раскрашены цветными карандашами, на каждый предмет отдельно! И это, когда мы с Мартыном имели по одной, не очень опрятной общей тетради!

Женька учился хуже, чем я и Степанида. Все-таки сказывалось отсутствие практики. Потом он много пропускал. У него всегда находились какие-то важные, неотложные дела. Женька любил вечерком расчертить «пульку», и это отвлекало его от занятий. У Мартына была куча всяких родственников, к которым он регулярно ходил обедать. То к одним, то к другим. По очереди. К морскому делу он относился спокойно. Профессия как профессия. Не хуже и не лучше других. Интересно, конечно, но считать только моряков людьми— это уж слишком! Так будете смотреть — останетесь узкими, необразованными профессионалами. Надо найти время и для театра, и для «пульки», и для художественной литературы. Такой была его точка зрения. Тогда она нам не подходила. И если возникал спор о профессиях, мы со Степанидой яростно набрасывались на Женьку:

— Зачем пошел в Мореходку? Не хочешь быть хорошим моряком? Не любишь моря? Оно не терпит гастролеров…

На что Женька, улыбаясь до ушей, обычно отвечал:

— Заныли, марсофлоты! Я вам раз и навсегда сказал: штурманом буду, море уважаю, работа морская хорошая, но быть, как вы, в шорах и ничего не видеть вокруг не желаю. Все. И отстаньте от меня, не то… — Женька вскакивал со стула и, пользуясь своим огромным ростом и силой, хватал нас со Степанидой за шкирку, пытаясь столкнуть лбами. Начиналась возня. Мы с Юркой тоже были не слабенькими ребятами.

— Ну, хватит! — наконец говорил Степанида. — Садитесь заниматься. Завтра контрольная.

Несмотря на Женькины «еретические» взгляды, мы искренне любили его. Был он отзывчивым, добрым, всегда готовым помочь и неунывающим веселым парнем. Жил Женька на Малой Московской улице, и мы часто собирались там для занятий. Правда, занимались мы и у Степаниды, и у меня, и жены угощали нас всегда одним и тем же блюдом: кислой капустой с отварной картошкой, обильно политой подсолнечным маслом. Другого ничего не было, но каким вкусным это казалось!

Наш класс был дружным и спаянным, настоящим «морским» классом. Володя Александровский всегда ставил его в пример, когда сравнивал с такими же параллельными. Успеваемость мы имели самую высокую.

Трудно давался нам английский язык. Ученики должны были только уметь читать лоции и карты, разбирать тексты коносаментов и договоров на перевозку грузов. А мы хотели говорить.

Среди своих знакомых я нашел двух милых студентов, мужа и жену Потаповых. Оба учились на филологическом факультете университета, на английском отделении, и согласились за мизерную плату два раза в неделю давать нам уроки разговорного языка. Мы создали группу. В нее вошли: Степанида, Юрка Мартынов, Кобцев и я. Женька отказался. У него не хватало времени.

Теперь каждую среду и пятницу мы собирались на Седьмой линии Васильевского острова в маленькой комнате Потаповых. Это были такие славные, душевные ребята, что после окончания урока мы еще долго засиживались у хозяев, пили чай и говорили, говорили обо всем, что лежало на сердце. Особенно любили Галочку Потапову. Стройная, как девочка, мягкая, деликатная, она обладала удивительной способностью вовремя помочь, успокоить в трудную минуту. С ней делились своими радостями и горестями. Учили они нас добросовестно. К концу года мы уже довольно сносно могли объясняться с лоцманом, со стивидором, с таможенником и вести простенькие морские разговоры.

Зима проходила в трудах и заботах. Работа во Внешторгтрансе, Мореходка, английский заполняли все время. Я очень уставал, не высыпался, но бодрости духа не терял.

В марте в моей семье произошло большое событие. Родился сын. Мальчишку назвали Игорем. Я ходил важный.

Наконец наступил долгожданный момент. В мае начались государственные экзамены. Так они назывались в Мореходке. Если экзамены оканчивались успешно, мы получали свидетельства штурманов малого плавания, которые тут же могли менять на дипломы. Стаж у всех был. А там — прощай матросский кубрик. Ты становился четвертым или даже третьим помощником. Но до этого все-таки было еще далеко. Надо сначала сдать экзамены, а одно название их — государственные— указывало на то, что дело это серьезное. Но все кончилось благополучно. Ребята выдержали испытания успешно, играл джаз на традиционном выпускном балу, в нашем классе накрыли столы, и мы с чувством произносили тосты в честь преподавателей. Благодарили их за учение. Рядом сидели наши принаряженные жены и девушки. Они с восторгом смотрели на будущих штурманов и, наверное, думали: «Ну, теперь жизнь будет полегче!»

Нас пригласили в зал, где торжественно вручили свидетельства штурманов малого плавания. Начальник техникума пожал каждому руку, пожелал семь футов под килем, прогремел туш. Счастливые, мы расходились по домам. Как ни трудно было, а все-таки дипломы мы получим.

На следующий день я уже обменял свидетельство на диплом. Он в красивой синей коленкоровой обложке, на которой вытиснено золотом: «Диплом». Прыгаю через ступеньки, бегу с третьего этажа на первый, в отдел кадров пароходства, и нетерпеливо стучу в окошечко комплектатора. Створка открывается, и я вижу голову дяди Васи.

— За назначением, — говорю я и с гордостью протягиваю ему мореходную книжку и диплом.

Елизаров принимает документы, разворачивает диплом, читает.

— Штурманом стал. Молодец! — говорит он и отдает мне диплом обратно. — Только придется эту навигацию еще матросом поплавать. Судов мало, свободных ваканций нет. Вот так…

А я-то думал, что меня сейчас же пошлют помощником капитана… Мое праздничное настроение омрачено, но ненадолго. Пока Елизаров роется в документах, я думаю: «Ничего. Попаду на пароход, а там, может быть, и должность откроется. Такие случаи часто бывают. Кто-нибудь заболеет или в отпуск пойдет… Ничего».

— На «Мироныч», — говорит комплектатор и протягивает мне приказ. — Счастливого плавания!

Дверца захлопывается. Вот это да! Я попадаю на «Мироныч», мой первый пароход загранплаваний. Как-то там теперь? Наверное, многое изменилось и люди новые? Ведь три года прошло! Ну, посмотрим.