История одной интриги
История одной интриги
Бурное возмущение депутатов вызвало заявление пресс-секретаря Президента в последние часы работы Съезда. Он сравнил высший орган государственной власти с “коммунистической инквизицией”.
Вечернее появление Ельцина возмутило многих. Но взорвало ситуацию иное — очередная моя попытка конституционным, “мягким” путем завершить пребывание у власти Ельцина ценой досрочного ухода и Президента, и парламентариев. Конечно, позже депутаты сожалели, что не прислушались. Но тем не менее, серьезного намерения отрешить от должности Ельцина у депутатов первоначально не было. Большинство все-таки надеялись, что “все образуется”, как принято говорить у нас. Но меня угнетало тревожное будущее, надо было принимать ответственное решение. Я знал, что Ельцин не успокоится, будет интриговать, шантажировать, не даст работать ни нам, ни Правительству. Как же добиться скорых перевыборов — и его, и депутатов?
Я лихорадочно думал, советовался со многими парламентариями, специалистами — что же предпринять для того, чтобы обеспечить политическую стабильность в стране?
Надо было идти на досрочные одновременные выборы и Президента, и депутатов — во что бы то ни стало!
Согласительная комиссия из многих видных деятелей Парламента вместе с доверенными лицами Ельцина и Черномырдина села 28-го вечером писать проект Постановления Съезда.
Я очень устал и собирался вместе с Юрием Ворониным поехать в Барвиху, где я тогда находился. И вдруг звонит Валерий Зорькин, говорит взволнованно, что Ельцин может “предпринять неадекватные действия. Надо что-то делать”. Просит подождать его, он через полчаса приедет с Черномырдиным. Мы с Ворониным, откровенно говоря, не очень охотно, но решили подождать.
Приезжают. Говорят: “Надо что-то делать”.
Соглашаюсь. Спрашиваю, в чем их конкретные предложения?
Молчат. Опять спрашиваю: “Вы можете убедить и Ельцина и депутатов в том, чтобы одновременно досрочно пойти на выборы?”
Отвечают: “Можем”.
Воронин и я выразили сомнение. Тем не менее, даю согласие на то, чтобы они помогли подготовить проект постановления. От Верховного Совета участвовать в его подготовке поручаю своему заместителю Рябову. Договариваемся об утренней встрече согласительной комиссии с непременным участием Ельцина. Прощаемся. Мы с Ворониным уезжаем.
Утром встречаемся у Президента, долго ждем его появления. Пришел в 10-м часу (а ведь в 10.00 — начало работы Съезда), раздали проект Постановления, подготовленный, как нам сообщили, с участием Рябова и Шахрая. В нашем заседании участвуют человек двадцать, в том числе лидеры республик, областей, краев, — все депутаты, Черномырдин, его “замы”. В проекте сразу бросились в глаза “раздражающие” депутатов моменты — ударение на материальную помощь и нечеткость формулировок в отношении проведения одновременных выборов... Мы договорились четко обозначить в проекте постановления необходимость одновременных выборов — и Президента, и депутатов. Это, я считал, основное в этом документе. Времени для обсуждения деталей не было. Для внесения поправок и новой перепечатки текста — тоже. Уже почти 10 часов — пора идти в Большой зал. Спрашиваю: “Кто будет докладывать на Съезде проект Постановления?” Молчание.
Я: “Борис Николаевич, мне кажется, проект надо доложить вам. Ведь Съезд проводится из-за вас — вы должны сказать, что вы предлагаете именно такое решение. Я решительно поддержу”.
Ельцин: “Нет, Руслан Имранович. Я Съезд не созывал. С проектом Постановления я согласен, но докладывать не хочу”.
Опять молчание. Все двадцать человек не смотрят друг на друга. Я медленно поворачиваю голову в сторону Черномырдина. Смотрю на него. Он это чувствует. Заерзал.
Я: “Тогда надо вам выступить, Виктор Степанович. Это ведь ваша с Зорькиным инициатива — вы вчера предложили такое решение. Обещали убедить и Президента, и депутатов — вам и карты в руки”.
Черномырдин: “Нет, Руслан Имранович, я не могу”... Оба “лидера”, откровенно говоря, струсили. И откровенно пытались “подставить” меня.
Что оставалось делать? Я согласился: терять мне нечего, за должность Председателя Верховного Совета не держусь. Зато люди еще раз увидят, кто на деле проводит конфронтационную линию, а кто за разумные компромиссы и нормальное взаимодействие. Однако дело заключалось не в моей боязни выступить с таким предложением: я уже знал и Ельцина, и Черномырдина, предполагал, что они могут в последний момент отказаться от поддержки предложения о проведении одновременных выборов. Поэтому я и хотел, чтобы кто-нибудь из них определенно выступил с этим предложением. Такое выступление, кстати, подняло бы их авторитет в народе.
К сожалению, не получилось. И не потому, что они “обхитрили” меня. Нет. Откровенно говоря, видя их трусость, я их просто презирал в этот момент.
И вот начинается Съезд. Проекта Постановления все еще нет. А нам надо именно этот документ обсудить. Что делать? Ведь я не знаю, какие изменения внесли в него Рябов и Шахрай. Больше меня беспокоит Рябов, исподволь пытающийся вести интриги в Верховном Совете. Ну прямо напасть какая-то: то Филатов, то Рябов! Лихорадочно думаю. Советуюсь с сидящим рядом Ворониным. Тот пожимает плечами. Здесь я совершил грубую ошибку: надо было сделать “внеочередной перерыв” — до появления документа. Я все-таки понадеялся на порядочность Рябова, других составителей проекта Постановления и полагал, что они учтут замечания к проекту, согласованные в кабинете у Ельцина утром.
Выхожу на трибуну и рассказываю о согласительном документе. А проекта Постановления все нет. Я возвращаюсь на свое место в президиуме — и вот девушки из общего отдела стали разносить листы. Приносят и нам, в президиум. Только посмотрел и... “ахнул”. Никаких исправлений не внесено. Воронин смотрит как-то растерянно: “Я говорил вам, а вы...”
Объявляю перерыв. В перерыве депутаты буквально атакуют меня — они в гневе. Успокаиваю. Говорю: “Давайте обсудим, это только проект. Об идее досрочных выборов мы давно говорили...” Даже не слушают: “Опять сговор за спиной Съезда...” Более спокойные парламентарии справедливо спрашивают: “Но здесь, Руслан Имранович, нет ясного изложения этой идеи — и говорится только о досрочных выборах исключительно депутатов... А куда “пропали” слова о выборах Президента?”
После перерыва началось бурное обсуждение. Почти во всех выступлениях я обвинялся в “сговоре” с Ельциным “за спиной депутатов”. Часа два шло обсуждение. Кто-то потребовал еще раз объяснить: “Вы в своем выступлении, Руслан Имранович, говорили об одновременных перевыборах и Президента, и депутатов. Поясните, почему этого нет в проекте Постановления? И почему нас оскорбляют, “компенсируя” согласие на досрочные выборы “нежными подачками”?”
Воронин предоставил мне слово. Выхожу на трибуну, поясняю подробно, о чем мы договорились, сообщаю, что в проекте Постановления почему-то этого нет. При этом не стал говорить, что “Рябов подвел” — это было бы слабостью, как мне казалось. Еще раз сказал, что “одновременность перевыборов и законодателя и Президента” — это должно быть самым главным в данном Постановлении. И это положение согласовано с Ельциным и предложено Черномырдиным. Зорькина упоминать не стал — опять недруги будут обвинять в “политической деятельности”.
Ельцин, сидящий на своем президентском месте, просит слова. И тут же говорит, что он вовсе не имел в виду досрочные выборы “его, Ельцина, как Президента”... Огромный зал Большого Кремлевского дворца съездов раскалился от гнева депутатов...
Ропот пошел по залу, перерастая в гневные выкрики, шум. Стали требовать отзыва Хасбулатова с должности Председателя Верховного Совета и отрешения от должности Ельцина. Были и просто унизительные выступления — в духе былых партсъездов. Вот так он обманул тогда многих и предал меня (уже в который раз!).
Председательствовал Воронин. Я молча сидел рядом, выслушивая все, что говорили депутаты.
Проголосовали за включение вопроса в повестку дня. Далее приняли такое решение: провести голосование не по электронной системе, а через бюллетени и кабины — дело “запахло керосином”, это уже серьезно. Ельцин сдвинул скулы, побелев... Сделали большой перерыв, оборудовали кабины, напечатали бюллетени, — в общем, быстро, энергично приготовились к тайному голосованию. И провели голосование.
Председатель счетной комиссии стал докладывать результаты тайного голосования Съезду.
Здесь важно то, что по Конституции для отрешения от должности Президента необходимо 3/4 голосов депутатов, а для отрешения от должности Председателя Верховного Совета — простое большинство.
Итоги голосования показали, что я пользуюсь поддержкой значительного большинства депутатов — за меня проголосовало 558 депутатов (за отстранение — 339 человек). Но никакого удовлетворения не было. Собрали внеочередной Съезд для укрепления конституционных начал в государстве, для того, чтобы осудить попытки Президента развалить Конституцию и... бросились в атаку на Председателя парламента, ослабляя позиции представительной власти. Неужели это не понятно? Горько на душе. Бросить бы все... Приходят толпами депутаты, успокаивают, уговаривают...
Ельцин с трудом удержался у власти. Если в первый день работы Съезда депутаты отклонили включение вопроса о его отрешении от должности в повестку дня (457 голосов), то 28 марта 1993 г. это голосование едва не выбросило его из Кремля (617 голосов). Не хватило нескольких голосов для его падения...
Зорькин в перерыве говорит: “Посыпьте мне голову пеплом, Руслан Имранович...”
Я с горечью думал в те минуты: еще одна возможность бесконфликтного решения политического кризиса утрачена. Конечно, депутатам надо было принять Постановление о досрочных выборах обеих ветвей власти даже при сопротивлении Ельцина: он попал бы в ловушку, а он этого смертельно боялся. Ему было бы практически невозможно не подчиниться такому решению — весь мир увидел бы, что это всего лишь человек, цепляющийся за власть. Здесь бы общественное мнение было на стороне законодателя. А я так рассчитывал, что удастся убедить депутатов в этом. Не убедил.
...Мне позже часто сами депутаты говорили об этом, сожалея, что не прислушались к этому мнению. Но депутаты не прислушались к советам и в других двух вопросах.
Во-первых, я оставался решительным противником проведения референдума. Но, наконец, когда Съезд, под страшным давлением пропрезидентских сил, решил одобрить его проведение, я буквально уговаривал, умолял не выносить на референдум иных вопросов, кроме того, который требовал Президент. А он обратился к Съезду с просьбой провести референдум с одним вопросом: “Доверяете ли Вы Президенту — Ельцину?”
Депутатов охватила какая-то эйфория. Чуть ли не каждый стал уверять, что избиратель “любит депутата”, “не любит” кого-то “другого” и т.д. Особенно возражал я против формулировки 2-го вопроса и отрыва 3-го и 4-го вопросов. Если бы не произошло этого отрыва, ельцинская пропаганда была бы бессильна. Но, увы... Опять позже многие депутаты вспоминали, что не всегда прислушивались к спикеру.