-Ну...

- Мне будет тридцать в следующем году³²⁰.

Эйлин была младше Эрика на два года. Она родилась 25 сентября 1905 года в шотландской семье сборщика налогов Лоуренса О’Шонесси. Проведя обычное, ничем не выделявшееся детство, она осенью 1924 года поступила в Хью-колледж Оксфордского университета. Консервативные традиции в Оксфорде соблюдались в то время свято, женщины и мужчины учились раздельно. Хью-колледж был предназначен для студенток. В качестве своей будущей профессии Эйлин избрала филологию.

Успешно окончив университет в 1927 году (она получила диплом с общей оценкой «очень хорошо», что не считалось высшим баллом, но свидетельствовало об успешной сдаче всех экзаменов и выполнении всех промежуточных работ), Эйлин не проявила особой тяги к работе по специальности ни в качестве учителя, ни как редактор. Она часто меняла места работы. Вне какой-либо логики и довольно быстро одно за другим следовали служба в девичьей школе-пансионате в городке Тэплоу в долине Темзы, обслуживание некой пожилой богатой дамы в качестве секретаря и чтицы, хозяйственное управление офисом средней руки в Лондоне. Правда, Эйлин пробовала свои силы и в журналистике, опубликовав несколько очерков в популярной газете «Ивнинг ньюз».

В начале 30-х годов Эйлин стала помогать своему старшему брату Лоуренсу, успешному хирургу и автору многих исследовательских работ в области отоларингологии, сердечно-сосудистых и легочных заболеваний, печатая и редактируя его работы. Отношения с братом, однако, в это время не были особенно близкими, ибо, как откровенно констатировала Эйлин, ей были совершенно чужды его «профашистские взгляды»³²¹. Скорее его взгляды не были «профашистскими» или «пронацистскими» - Лоуренс просто считал, что в Германии пора покончить со следовавшими один за другим правительственными кризисами, ставившими страну на грань анархии. Позже, однако, по мере того как развертывалась нацистская экспансия в центре Европы и Гитлер во все большей мере устанавливал в Германии диктатуру, Лоуренс кардинально изменил свои воззрения, стал последовательным антинацистом и активным прогрессивным общественным деятелем. Между ним и сестрой произошло новое сближение, как политическое, так и личное.

Став в молодые годы известным хирургом, пользовавшимся авторитетом среди коллег, имевших многолетний успешный опыт, Лоуренс уделял особое внимание оперативному и терапевтическому лечению грудной клетки, обращал особое внимание на новейшие методы борьбы против туберкулеза. Чуть позже, в 1936 году, он станет основателем клиники сердечно-сосудистых болезней в известном госпитале «Ламбет» и консультантом туберкулезного санатория «Престон Холл», также одного из наиболее авторитетных лечебных учреждений в своей области. А это, как оказалось, было очень важно для будущего мужа его сестры со слабыми легкими, страдавшего от малейшей простуды.

Между тем осенью 1934 года Эйлин вновь поступила в Лондонский университет на двухлетнюю программу для лиц с высшим образованием, желавших получить квалификацию специалиста в области образовательной психологии. Лидия Джонсон (Елизавета Фен), ставшая подругой Эйлин, вспоминала, что та особенно интересовалась проблемами проверки интеллекта детей - делом тогда сравнительно новым, перспективным, важным и с чисто научной, и с практической стороны, так как такого рода тестирование позволяло определять перспективы будущего обучения и выбор профессии, в значительной степени - избрать жизненный путь.

Эйлин начала работу над диссертацией по тестированию детского интеллекта. «Ей было двадцать восемь лет, но выглядела она на несколько лет моложе. Она была высокой и стройной, плечи ее были довольно широкими и казались высоко поднятыми. У нее были голубые глаза и темно-коричневые, естественно вьющиеся волосы», -вспоминала Лидия. Эрик как-то сказал, что лицо Эйлин напоминает кошачью мордочку, - «и это было верно в самом привлекательном смысле»³²².

Но для Блэра было важно другое. Эйлин была женщиной широких взглядов. Она не принадлежала к какой-либо партии, не очень интересовалась конкретными политическими делами, но в общем и целом тяготела к социалистическим идеям в их демократической интерпретации, то есть по складу своих общественных предпочтений была близка к Эрику. Это, естественно, закрепляло их союз.

Год с лишним продолжались встречи, а затем и совместная добрачная жизнь. Эйлин стремилась до вступления в брак завершить свое образование, однако осуществить это не смогла. Сначала она просила дать ей дополнительное время для диссертации, а затем вовсе оставила намерение защитить ее. Судя по всему, Эрик не настаивал на том, чтобы его жена получила ученую степень. Образованная жена, всячески помогающая ему и в то же время не имеющая собственных карьерных амбиций, вполне ему подходила. Отказ от защиты диссертации не был трагедией и для Эйлин. Это был ее выбор, ее решение.

В конце лета 1935 года Эрик покинул гостеприимную квартиру Розалинд Обермейер и переселился в дом № 50 по улице Лофорд, договорившись разделить новую квартиру с недавним знакомым Рейнером Хеппенстолом и почти случайным знакомым Хеппенстола юным поэтом и драматургом Майклом Сейерсом. Переезд, возможно, состоялся в связи с тем, что между Эриком и Эйлин стали складываться близкие отношения, а Розалинда, являясь коллегой Эйлин по университету, оказывалась не очень желаемым свидетелем их встреч³²³.

Хеппенстол, позже ставший плодовитым романистом, был еще совсем молодым человеком. Окончив университет в Лидсе, он переехал в столицу, познакомился с литераторами, группировавшимися вокруг «Аделфи», и даже некоторое время обслуживал их в качестве повара. С Оруэллом его познакомил редактор «Аделфи» Р. Риз. Несмотря на разницу в возрасте, напористый юноша понравился Оруэллу, и тот предложил ему, понятно, что из экономии, разделить жилье.

Что касается Майкла Сейерса, то он оказался в этой компании почти случайно, через каких-то общих знакомых. Сейере только что побывал со студенческой драматической группой в СССР и восхищался грандиозными советскими планами. К тому же он был влюблен в некую юную москвичку (скорее всего сотрудницу спецслужб)³²⁴.

И вообще Сейере был любителем прекрасного пола. У него было уже какое-то жилье в другом месте, и дополнительная комната потребовалась ему для того, чтобы приводить туда дам то ли на ночь, то ли на более короткое время. Однако с обоими своими соседями Блэр не ужился. Они считали своего старшего товарища старомодным, так как Эрик в качестве образцов художественного творчества называл Диккенса и Киплинга, а не современных авторов, популярность которых улетучивалась так же мгновенно, как и возникала. Общее жилье превратилось почти сразу в примитивную коммунальную квартиру, между жильцами которой то и дело возникали разного рода мелкие дрязги на почве принципиальных расхождений.

Напряжение усилилось, когда Хеппенстол перестал вносить арендную плату, и Блэру пришлось расплачиваться с хозяевами из своего кармана. Кроме того, однажды Хеппенстол явился домой среди ночи совершенно пьяный и устроил такой шум, что Блэр вынужден был его утихомиривать, пару раз стукнув и заперев в комнате. Тот поднял еще больший шум, сбежались соседи, и лишь с большим трудом, правда, без помощи полиции, удалось прекратить все это безобразие³²⁵, после чего Хеппенстол был выдворен из дома. Вслед за этим произошло расставание с Сейерсом. Через несколько лет, впрочем, с Хеппенстолом, который с возрастом несколько остепенился, отношения восстановились. Оруэлл сотрудничал с ним на Би-би-си во время Второй мировой войны.

В результате всех этих не очень приятных перипетий Эрик Блэр стал единственным съемщиком довольно большой квартиры, куда теперь спокойно, без предварительной договоренности о том, чтобы соседи покинули жилье, могла приходить Эйлин. Это была хоть какая-то компенсация за высокую арендную плату, которую приходилось вносить. Но долго платить немалые деньги за лондонскую квартиру Блэр не был в состоянии, тем более что он собирался жениться и ему необходимо было содержать семью. Этим был вызван очередной переезд - из душного и грязного, заполненного людскими толпами Лондона, в сельскую местность, о которой Блэр только мечтал. Это был поселок Воллингтон в графстве Хёрдфоршир, рекомендованный знакомыми. В поселке удалось найти жилье за баснословно низкую цену - всего 2 фунта в месяц. Раньше в снимаемом доме находился магазин бытовых товаров -единственный в поселке, где жили всего 34 семьи (правда имелись две пивные и церковь), но уже больше года магазин был закрыт. Низкая арендная плата была установлена собственником дома неким господином Дирманом при условии, что постояльцы хотя бы на несколько часов в день будут открывать магазин, о чем умоляли местные жители.

Переезд состоялся 2 апреля 1936 года. У новых жильцов появился простой адрес: «Магазин, Воллингтон». Именно так теперь обозначал свое местожительство Оруэлл во всех письмах. Было введено расписание, подобное тому, которого он придерживался, когда работал в книжном магазине. С утра, на свежую голову, он сидел за письменным столом, а во второй половине дня занимался торговыми и другими хозяйственными делами при самом активном участии Эйлин, проявившей недюжинную коммерческую хватку. Оба они наслаждались жизнью на природе, рядом с небольшим прудом и видневшимся неподалеку холмистым леском.

В Воллингтоне Оруэллу особенно хорошо писалось. Здесь были созданы известные его произведения, в том числе воспоминания об испанской гражданской войне и «Скотный двор»³²⁶. Правда, привыкшим к благам цивилизации людям жить в Воллингтоне было нелегко - в доме не было электричества и уборной; колонка с водой находилась неподалеку; дом согревали при помощи газовых баллонов; для освещения пользовались газовыми лампами. Товары в магазин привозили поставщики, но чуть ли ни каждый день Эрику приходилось на велосипеде оправляться в ближайший городок Болдок, примерно в пяти километрах, докупать необходимое.

Чуть позже, когда Эрик и Эйлин обустроили, как они полагали, свою жизнь в сельской Англии, они стали приглашать знакомых. Впечатления лондонцев были ужасными, особенно если иметь в виду, что отправиться в обратную поездку в тот же день было невозможно, и приходилось оставаться ночевать в единственной в доме комнате для гостей. Лидия Джонсон с содроганием рассказывала через много лет: «Несмотря на то, что я очень любила компанию Эйлин и Эрика, выходные дни в коттедже были в определенном смысле тестом на выживание... Я не выношу, когда в комнате холодно, а в большой спальне наверху было холодно, как в ящике со льдом, даже в июньскую ночь. Между потолком и крышей птицы свили гнезда, и, хотя их пение было прекрасным по утрам, ночью они иногда топтались и дрались, как армия демонов. “Люди думают, что это крысы”, - говорил мне Эрик с характерной усмешкой, которая появлялась у него, когда ему нравилось чувствовать себя чуть-чуть садистом, и он ожидал, что вы испугаетесь и будете шокированы»³²⁷.

Шокированы были гости. Хозяева, судя по всем имеющимся свидетельствам, чувствовали себя в своей тарелке.

Через месяц после переселения, 11 мая 1936 года, не состоящие в браке, но считавшиеся супружеской парой семейство Блэров открыло свой магазин. На прилавке стояли весы и нож для нарезки бекона, а позади находились несколько полок с самым ходким товаром и контейнеры для сахара и муки. Главными покупателями были дети, приходившие за сладостями. К концу второго месяца работы магазина Эйлин и Эрик подсчитали, что получаемой ими прибыли как раз хватало, чтобы покрыть крохотную арендную плату, но не более того. Тем не менее Блэр, как ранее на других своих работах, был вначале доволен. Он даже сравнивал новый магазин с предыдущим, книжным, с явным предпочтением к теперешнему. В письме антропологу Джеффри Гореру, с которым у Оруэлла установилась длительная переписка после его отклика на книгу «Дни в Бирме», он писал: «Здесь не хлопотно и не надо слоняться без дела, как это было в книжном магазине. В бакалейный магазин люди приходят, чтобы что-нибудь купить, в книжный магазин они приходят слоняться»³²⁸.