2. Школа Святого Киприана

По совету знакомых по Индии для определения дальнейшего жизненного пути Эрика была избрана школа Святого Киприана в графстве Суссекс, в живописной местности на самом берегу пролива Ла-Манш. Главная причина избрания именно названного учебного заведения состояла в том, что эта «приготовительная публичная школа» являлась неплохим трамплином для поступления затем в одну из наиболее престижных «полных» средних школ, которые гордились своими знаменитыми питомцами. Таковыми являлись Итон, Харроу и некоторые другие учебные заведения, обладавшие самой высокой репутацией. Само упоминание, что такое-то лицо является выпускником Итона или Харроу, если и не открывало перед ним карьерные двери настежь, то во всяком случае способствовало служебному, политическому, общественному продвижению.

Школа Святого Киприана, по мнению многих, была «правильной школой», надежно обеспечивавшей будущую подготовку к карьерному развитию, чем были озабочены родители, мечтавшие о том, чтобы единственный сын пошел дальше своего отца, а при возможности, учитывая хорошие природные способности, добился видного места в государственной администрации. Опиумный чиновник, которому скоро предстояла отставка, и его супруга считали все другие виды приложения труда, включая и частный бизнес, занятиями рангом ниже, чем непосредственная причастность к государственному управлению.

Трудность состояла в том, что за обучение в школе надо было платить немалые деньги - 180 фунтов стерлингов в год, что составляло более трети отцовской пенсии в 438 фунтов. Плата за обучение действительно была огромной, если учесть, что заработная плата чиновника составляла тогда примерно 200-300 фунтов в год. Но в то же время это означало, что в школе учатся дети достойных, богатых родителей, и обучение там соответствует высшим стандартам английского истеблишмента. Привлекало и то, что в школе учились всего около 100 мальчиков. Обучение продолжалось 5 или 6 лет - в зависимости от способностей ребенка и желания родителей. В каждом классе школы Святого Киприана было всего по 18-20 учеников, тогда как в других школах классы были более многолюдными.

С огромным трудом, соблюдая, однако, собственное достоинство, Блэры убедили владельцев школы - супругов Уилкес - вдвое понизить плату для их отпрыска. Супружеская пара, которой принадлежала школа, одновременно осуществляла педагогические и административные функции. Сисели Уилкес директорствовала, а ее супруг Воган считался «главным педагогом», однако являлся прежде всего своего рода надсмотрщиком, поровшим непослушных или в чем-то провинившихся детей. Одновременно оба преподавали детям по несколько предметов.

Имея в виду низкий доход семьи и колониальные заслуги ее главы, а также предполагаемые способности ученика, Уилкесы пошли на очень редкое снисхождение -Эрик был принят на льготных началах, но при условии, что будет, как обещали родители, образцовым учеником, постоянно помнящим о совершенном для него благодеянии.

О порядках в школе Святого Киприана судить трудно, хотя им была посвящена вышедшая первым изданием в 1938 году критическая повесть соученика и друга Эрика -писателя и литературного критика - Сирила Коннолли «Враги обещаний»⁵⁴, вызвавшая в свою очередь не просто критическую, а дышавшую ненавистью к этому учебному заведению статью самого Эрика, ставшего к тому времени Оруэллом. Оруэлла возмутило, что его товарищ, с которым он продолжал поддерживать дружеские и деловые отношения, признавал, что школа давала неплохое образование, а после обращенного к нему негодующего письма самой Си-сели Уилкес публично признал, что «перегнул палку».

В эмоциональном порыве Оруэлл написал эссе-воспоминания под саркастическим заголовком «О радостях детства» (или, точнее: «Вот такая была эта радость» - Such, such were the joys), использовав первую строку из упоминавшегося стихотворения Блейка. Речь шла здесь отнюдь не о радостях, а о тяжких страданиях ребенка. Он датировал свой текст «1939 - июнь 1948 г.», но совершенно очевидно, что написан он был в основном в 1939 году. По здравом размышлении теперешний Джордж Оруэлл решил, что изобразил школьные дни слишком уж безрадостными и даже страшными. Он не передал эссе в печать и отложил его в ящик стола, хотя, будучи уже известным писателем и публицистом, легко мог эту работу напечатать - тем более такого сенсационного содержания - в любом журнале. Впервые эти воспоминания были опубликованы вдовой Оруэлла Соней в Соединенных Штатах через три года после смерти Джорджа⁵⁵, причем имена руководителей школы, ее название и расположение были изменены. В Великобритании же эта работа была издана только в 1968 году, в Лондоне, в четвертом томе собрания статей и писем писателя⁵⁶. Супругов Уилкес к этому времени уже не было в живых.

Первая американская публикация эссе вызвала критические отклики. Соученики, включая и Коннолли, бывшие учителя, а также появившиеся исследователи творчества и взглядов Оруэлла доказывали, что автор несправедливо обошелся со своими учителями в начальной школе, что об этом свидетельствуют воспоминания других ее питомцев, письма самого Эрика родителям, да и тот факт, что после школы Святого Киприана Эрик смог поступить в Итон. Бывший учитель Эрика, ставший профессором Кембриджского университета - Э. Гау, - написал даже в газету «Санди тайме» письмо, в котором решительно отвергал «ужасы», описанные Оруэллом, и убеждал его вдову ни в коем случае не публиковать эссе в Великобритании⁵⁷.

Иными словами, Эрик Блэр с раннего детства сохранил глубокую неприязнь ко всему тому, что ему навязывали, что пытались его заставить делать насильно, против собственной воли. Особенно ненавистны ему были любые формы грубого «выкручивания рук» и прежде всего физического насилия. Воплощением последнего были телесные наказания и порки детей, которые в британской школе начала XX века рассматривались как нечто естественное⁵⁸.

Во-вторых, эссе-воспоминания ярко свидетельствуют о том, что если уж Блэру-Оруэллу что-то очень не нравилось, он отнюдь не стремился сдержать свои эмоции, а, наоборот, развертывал их в полном объеме, давая максимальный выход своим чувствам, порой делая это в парадоксально преувеличенной форме, хотя иногда сознавал, что излишне заострил свои критические стрелы и позже даже сожалел об этом. Так было, очевидно, и в данном случае, когда уже готовое произведение автор вначале не торопился передавать в печать, а затем вообще отказался от его публикации.

В-третьих, с самых юных лет у Эрика, будущего Джорджа, стало складываться отнюдь не оптимистическое видение действительности. Там, где другие дети усматривали лишь мелкие, случайные неприятности, он видел общее несовершенство, даже порочность бытия. Не случайно тот же Сирил Коннолли назвал застенчивого Эрика «одним из тех мальчиков, которые, казалось, родились стариками»⁵⁹. Возможно, этот пессимистический настрой, проявившийся еще в детском возрасте, значительно сократил земные дни Оруэлла.

Только после этих замечаний можно попытаться на основании воспоминаний представить жизнь Эрика в школе Святого Киприана, даже скорее представить не саму его жизнь, а то, как воспринималась она детским сознанием, тем более таким нервным и чувствительным, во много раз умножавшим трудности и беды. О том, что впечатления о школьных годах были прочными и резко отрицательными, свидетельствует, что еще задолго до «Радостей детства» Эрик не раз упоминал о школе, и каждый раз с вполне определенными негативными интонациями. В первом его романе «Дни в Бирме» (или «Бирманские дни») о персонаже, служившем в какой-то степени автопортретом, было сказано: «Его воспитывали в третьесортном пансионе, убогом и насквозь фальшивом. Копируя стиль дорогих закрытых заведений, там имелись и аристократичный церковный тон, и крикет, и латынь, и школьный гимн “Жизнь - это матч”, где Бог уподоблялся главному рефери, но не имелось важнейшей ценности дорогих школ - подлинной культуры. Мальчики достигали поразительных успехов в невежестве. Никакими порками не удавалось впихнуть в них отчаянно нудный учебный хлам, а нищие, никудышные учителя не годились на роль мудрых и вдохновляющих наставников».

Унижения Эрика в школе начались с того, что изменение обстановки, жизнь вне материнского дома привели к довольно частому у детей энурезу (ночному недержанию мочи). Современная медицина считает энурез естественным явлением примерно до четырех-пяти лет. Но у Эрика он возник в восьмилетием возрасте, причем не в домашней постели, а в детской спальне пансионата (в каждой комнате ночевали по четверо детей). Медики полагают, что к энурезу у детей раннего школьного возраста могут привести эмоциональные нагрузки, внешние давления, вообще любые важные изменения в окружающей среде. Именно это и произошло с ребенком, когда он оказался в пансионате с жесткой дисциплиной, спартанскими нравами, грубостью учителей, постоянными унижениями, да к тому же и физическими наказаниями.

Эрика впервые выпорол кнутом «сам» супруг хозяйки и директорши как раз за то, что он мочился в постель, причем выпорол дважды подряд - второй раз, услышав, что ребенок сказал своим товарищам, что ему было не очень больно. Вторая порка, как это легко себе представить, была намного более жестокой. Но Эрик возненавидел школу далеко не только за физические наказания, хотя они запомнились наиболее остро, так как особенно унижали его личность, которая давала себя знать уже в самом юном возрасте. Он крайне болезненно ощущал и то, что кормили невкусно, к тому же давали мало пищи (многие выпускники свидетельствовали, что хозяева школы накопили неплохое состояние, экономя на продуктах для детей), и жесткую дисциплину (особенно тот факт, что по утрам детей заставляли мыться в холодном пруду, находившемся на краю школьного двора), и обязательные занятия тяжелыми видами спорта (особенно Эрику неприятен был футбол с его грязным мячом, непременно попадающим в лицо).

В британских правящих и элитных кругах весьма важным и модным считалось воспитывать детей из самых знатных семей в спартанском духе, учить их «построить свой характер» с тем, чтобы уметь достойно - спокойно и внешне легко - преодолевать в будущем самые неожиданные трудности и неудачи. Сам по себе это был неплохой принцип воспитания, но, как и все, что возводится в абсолют, часто приводил не к укреплению характера, а к противоположным результатам и даже к тому, что у детей возникали тяжелые хронические болезни и душевные расстройства. Случались и самоубийства.

Не исключено, что еще в приготовительной школе у склонного к простудным заболеваниям Эрика возникла та легочная болезнь, которая в конце концов свела его в могилу. Именно в первые годы пребывания в школе он стал болеть бронхитами и каким-то «желудочным кашлем» (так иногда называют кашель, возникающий из-за заброса содержимого желудка в пищевод). На это, однако, старшие (родители и воспитатели) не обращали внимания, полагая, что все пройдет само собой.

В школе Эрик очень скоро ощутил разницу в социальном положении бедных и богатых. Как живший «за счет» школы (на самом деле родители вносили частичную плату за обучение), он подвергался «назидательным» ремаркам учителей и старшеклассников по поводу того, что ему следует демонстрировать образцовое поведение, что учат его из милости и т. п. Эрика попрекали плохой одеждой и тем, что у него почти не было «своих» вещей⁶⁰. Если к тому же иметь в виду, что в родительском доме Эрику не раз говорили, что у семьи «благородные» старинные дворянские корни, чувство обиды было у него особенно горьким.

Через много лет в публицистической книге «Дорога на Уиган-пирс» Оруэлл посвятил фрагменты своему прошлому, включая детство. Но теперь он уже с открытой иронией писал об этих самых «бывших благородных», которые «теоретически... знают, как стрелять и ездить верхом, но на практике... не имеют лошадей, на которых можно было бы ездить, и ни одной пяди земли, на которой можно было бы стрелять»⁶¹.

В романе 1936 года «Да здравствует фикус!» Оруэлл сквозь воспоминания своего героя Комстока фактически воспроизводил свои школьные дни, когда все дети были богаче его и он «страдал от их высокомерного поведения так, как взрослый человек никогда не мог бы себе вообразить»⁶². Действительно, по воспоминаниям Коннолли, вместе с ним и с Эриком училась «целая куча знати» (имелась в виду знать английская), а также сиамский принц и сыновья южноафриканских миллионеров⁶³.

Естественным результатом было относительное одиночество и в то же время внутреннее неприятие школьных порядков, с которыми внешне ребенок быстро научился мириться, ибо отлично понял, что иначе только еще более отяготит свое существование. Именно таковыми виделись зрелому Джорджу Оруэллу школьные будни его давнего предшественника Эрика Блэра. И не имеет значения, что другие школьники, видимо, с определенным основанием, ощущали свое нахождение в школе Святого Киприана менее драматично. В данном случае важно не объективное положение вещей, а то, как все воспринималось нашим героем, ибо именно это восприятие оказало значительное влияние на его деятельность и творчество.

Уже на первом году обучения Эрик понял, что такое цензура, и возненавидел ее на всю жизнь. В этом не было ничего удивительного: кому в самом деле нравится слежка за тем, что пишет человек? В школе ученики должны были писать регулярные письма родителям. При этом каждое письмо просматривалось и исправлялось воспитателем, что было хорошо известно. Дети быстро поняли, что письма необходимо писать бодрые, по меньшей мере нейтральные и, главное, ни на что не жаловаться, иначе без неприятностей не обойтись. Вот первое письмо Эрика матери от 14 сентября 1911 года (разумеется, без какой-либо редакторской корректировки): «Дорогая мать, я надеюсь, ты в полном порядке, спасибо за то письмо, которое ты послала мне и которое я еще не читал. Я думаю, ты хочешь знать, как тут у нас в школе. Нормально, развлекаемся по утрам. Когда мы в постели. От Э. Блэра»⁶⁴.

Восьмилетний Эрик, как видим, с первых дней пребывания в школе учился эзопову языку, ибо знал, что его письмо перед отправкой прочитают взрослые. Из письма следовало, что хорошо в школе только утром, в постели, до начала учебного дня. Все остальное описано в слишком общих фразах. Тем не менее цензор себя выдал: в одном из слов была исправлена грамматическая ошибка.

Как видим, отнюдь не позитивные эмоции характерны были для ребенка с первых дней пребывания в школе Святого Киприана. Однако в действительности его положение и успехи были несравненно лучше, чем он представлял их себе тогда и позже описывал. О том, что годы, проведенные в приготовительной школе, при всем своем однообразии, тяготах, наказаниях, в том числе физических, не были таким «страшным кошмаром», о котором он не уставал повторять в зрелые годы, свидетельствовали и последующие его письма матери, которые проанализировал первый биограф Оруэлла Бернард Крик: «В них нельзя встретить никаких свидетельств о бедах. Ребенок, который находился бы в состоянии постоянного ужаса, писал бы короче и в более осторожных словах и фразах, не был бы таким разговорчивым и спонтанным»⁶⁵.

Мы, однако, полагаем, имея в виду школьную цензуру, что суждение Крика не вполне справедливо. Письма Эрика не были столь уж «разговорчивыми». Обычно они были краткими и носили самый общий характер. «Свидетельств о бедах» в них нельзя было найти, так как это тема была запрещена в переписке с родными. Некоторые из писем завершались обычными детскими рисунками. Например, в письме от 17 марта 1912 года красовалось нечто вроде военного корабля с британским флагом⁶⁶.

Во всяком случае первые впечатления о невыносимой физической боли, которую причиняет сильный слабому, об испытываемом при этом унижении, о том, что необходимо в известных случаях скрывать свои мысли, быть осторожным в высказывании собственных суждений, Эрик Блэр в приготовительной школе получил. Другой вопрос, что страх не вошел в его постоянную привычку, что он научился его преодолевать, точно так же, как и сохранять независимость суждений. Так или иначе, но в сознании ребенка откладывались все новые впечатления, которые потом окажут определенное влияние на творчество писателя Оруэлла, в частности на его последний роман-предостережение.

В школе Эрик сдружился с упоминавшимся уже Сирилом Коннолли, который позже стал известным писателем и издателем журнала «Горизонт» (Horizon); в этом журнале будут со временем публиковаться очерки Оруэлла. Пока же на конкурсе по историческим дисциплинам Эрик завоевал вторую премию, причем его работу высоко оценил привлеченный администрацией внешний «судья». В результате наш герой, так беспощадно и жалостливо описывавший годы в приготовительной школе, заработал стипендию, которая позволяла ему поступить на полное содержание в одну из привилегированных средних школ - Уеллигтон, а может быть, даже в Итон.

Сам Эрик не выглядел в глазах окружающих столь несчастным, как представлял себя позже. Сохранились несколько фотографий, в частности в публичной библиотеке города Истборн, недалеко от которого находилась школа Святого Киприана, куда они были переданы бывшими учениками. На одной из фотографий запечатлена большая группа учеников и учителей. Эрик стоит во втором ряду. И он, и его соученики выглядят весьма бодрыми и жизнерадостными. Ничто не говорит о той ужасной атмосфере, которая описана поздним Оруэллом. На другой фотографии можно увидеть помещения школы, заполненные бойкими детьми, а не теми бледными, страдающими созданиями, какими школьники представлены в воспоминаниях Оруэлла⁶⁷. Так что истина о первых школьных годах Эрика Блэра находилась где-то посередине между его воспоминаниями, с одной стороны, и свидетельствами других учеников и сохранившихся документов, с другой.

У Эрика даже появилась девочка, с которой он охотно общался, правда, только в каникулы. Звали ее Джасинта Баддиком. Она была старше Эрика на два года. Познакомились они летом 1914 года в местечке Шиплейк, графство Беркшир, где Джасинта отдыхала с родителями и двумя братьями, а Эрик - с мамой и сестрами. Знакомство произошло не совсем обычно. Джасинта вышла на задний двор возле своего дома и увидела, что прямо за забором стоит на голове мальчик примерно ее возраста. «Зачем ты это делаешь?» - поинтересовалась она. «Можно увидеть намного больше, если стоишь на голове!» - последовал ответ⁶⁸. На самом деле все было совсем иначе: увидев девочку, которая привлекла его внимание, Эрик придумал трюк, чтобы познакомиться.

Джасинта и Эрик стали встречаться, обсуждать поэзию и даже строить планы на будущее. Через много лет Д. Бад-диком, ставшая поэтом и художником, будет вспоминать, что Эрик делился с нею своей мечтой когда-нибудь написать роман, подобный фантазиям Герберта Уэллса. Он был сдержанным и несколько застенчивым мальчиком, но не чувствовал себя несчастным подобно тому образу, который позже пытался создать о своем детстве, писала Джасинта⁶⁹. И каникулы, и общение с новой знакомой способствовали более оптимистичному настрою будущего Оруэлла.

Джасинта и Эрик рассказывали друг другу «страшные истории» о духах, добрых и злых, о том, как с ними надо общаться, как отличать духов от людей и т. п. Как-то Эрик сообщил Джасинте, что, по его подсчетам, не меньше половины всего населения их городка составляют духи. «Их нельзя отличить от людей, потому что они точно так же передвигаются», - убеждал Эрик подругу. Образы, которые формировались в его сознании, были обычно страшными или, по крайней мере, отрицательными. Такой стиль мышления сохранился и позже. Знакомые не раз отмечали у Эрика Блэра нечто садистское. Во время игр в прятки по вечерам Эрик дразнил Джасинту: «Ты же не можешь точно знать, что это я. В этом углу совсем темно, и вместо меня может оказаться какая-то тень»⁷⁰.

Что-то романтическое в их взаимоотношениях, безусловно, было с самого начала, но в основном дети просто радовались совместным прогулкам и играм. В них участвовал и брат Джасинты Проспер, годом младше Эрика. Отца Эрика Ричарда девушка вспоминала как жесткого, никогда не улыбавшегося старого джентльмена, который с нею никогда не разговаривал. Мать же Эрика она называла «живой и одухотворенной»⁷¹. Имея в виду, что семейство Баддикомов стояло в социальном плане несколько выше Блэров, родители Эрика не возражали против этой дружбы, которая продолжалась несколько лет - до тех пор, пока Джасинта и Эрик не стали взрослыми.

В тринадцатилетнем возрасте Эрик окончил пятый, выпускной класс приготовительной школы. Незадолго до окончания, в феврале 1916 года, он блестяще сдал экзамены на получение стипендии в школе более высокой ступени. Более того, подростку была предоставлена возможность пройти сложные и утомительные экзамены, продолжавшиеся три дня, на получение одной из значительных по сумме и считавшихся весьма почетными стипендий для обучения в Итоне. Стипендию могли получить всего 13 человек из 70 кандидатов, отобранных на предыдущих турах. Эрик оказался четырнадцатым и выбыл из игры. Оставалась, однако, надежда, что кто-либо из выигравших стипендию по той или иной причине откажется от нее, и тогда она будет предоставлена следующему по очереди.

Между тем стипендия в другой, несколько менее престижной средней школе - в Веллингтоне - была обеспечена. Но еще до окончания приготовительной школы способности рано взрослевшего Эрика проявились в полном блеске. Одну за другой он получил премии за отличные знания классических языков - древнегреческого и латинского - и истории (эта премия присуждалась знаменитой школой Харроу и считалась особенно престижной). Правда, верный себе Оруэлл высмеял затем подобные состязания: «Там были такие глупые вопросы, на которые можно было ответить, только зазубрив имя или цитату... Кто был обезглавлен на корабле в открытом море? Кто застал вигов во время купания и убежал с их одеждой?»

На первый взгляд может показаться, что писатель просто издевается. Однако сохранившиеся у Коннолли вопросы этого экзамена по истории полностью подтверждают формальную правоту Оруэлла: «Каковы были обвинения, по которым судили семь епископов?», «Кто был убит возле Туксбери?»... Впрочем, подобные вопросы великолепно тренировали память и в этом смысле были очень полезны, как бы их потом ни проклинал Оруэлл. Хотя, конечно же, они позволяли зазубрить некоторые исторические факты, но не понять исторический процесс во всей его полноте. Но когда и где школьникам удавалось познать этот самый исторический процесс?

Во взрослой писательской жизни Оруэлл не раз будет с возмущением упоминать, как отвратительно поставлено было обучение истории в школах Великобритании. При этом автор ссылался на свой двойной опыт - и школьника во втором десятилетии двадцатого века, и учителя - через двадцать лет⁷².

Кроме того, Эрик рано усвоил хитроумные методы, которые использовались в школе Святого Киприана для того, чтобы подготовить своих выпускников к поступлению в престижное учебное заведение по окончании начального. Совсем не трудно было узнать от преподавателей или даже от учеников, например, Итонского колледжа, каковы были вопросы, которые обычно ставятся на вступительных экзаменах. Ведь преподаватели этого пользовавшегося славой заведения были довольно ленивы и, если меняли вопросы к следующему году, то в основном путем их перетасовывания. В результате на последнем году обучения в школе Святого Киприана учителя в основном заставляли детей зазубривать ответы на вероятные вопросы, особенно не вдумываясь в их смысл. Результат, как правило, был положительным в смысле поступления в вожделенный колледж, а знания оставались близкими к нулю. Оруэлл писал в воспоминаниях о школьных «радостях»: «Необходимо было заучить то, что создало бы у экзаменатора впечатление, что ты знаешь больше, чем на самом деле, и не допускать, чтобы твой мозг был загружен чем-то другим»⁷³.

На такого рода уловки педагоги, видимо, действительно шли, чтобы обеспечить своим питомцам успешное поступление и в то же время повысить рейтинг собственного учебного заведения. Но сводить процесс обучения, тем более в выпускном классе, только к бессмысленной зубрежке, было бы неверно. Просто эта сторона обучения, столь распространенная в школах (не только в Великобритании), особенно раздражала подростка.

В последние полтора года приготовительной школы Эрик серьезно изменился. Он перестал уклоняться от выполнения учебных заданий, стремился не просто выучить уроки, но и поглубже разобраться в изучаемом материале. У него возникло чувство, что, если ему не удастся поступить в престижный колледж, он предаст этим своих родителей, которые возлагали на него столь большие надежды. Так что в целом результаты обучения Эрика в школе Святого Киприана можно было назвать положительными.

Особенно Эрик отличился на выпускных экзаменах. Согласно правилам, проводились они экзаменатором из другого учебного заведения. На сей раз им был опытный и строгий педагог, сотрудник Оксфордского университета Грант Робертсон. Экзамены сдавались по четырем предметам: греческому, латинскому, французскому языкам и английскому языку и литературе. Робертсон прокомментировал результаты следующим образом. Греческий язык: «Блэр и Коннолли проявили хорошие знания, были почти равными при переводе, но Блэр был явно лучше в грамматике»; латинский язык: «Трудно было предпочесть Блэра или Коннолли по грамматике, но по сочинению Блэр был явно лучше»; французский: «Четыре мальчика -Блэр, Киркпатрик, Коннолли и Грегсон - были очень близки друг к другу, но Блэр был лучше всех в переводе и сочинении». Английское сочинение предусматривало освещение темы «Что собой представляет национальный герой?». Робертсон определил для Коннолли второе, а для Блэра третье место. Судя по тому, как он комментировал результаты этого экзамена, его не устроило, что некоторые ученики (явно имелся в виду Эрик Блэр) «уделили большее внимание героизму в целом, а не качествам национального героя»⁷⁴.

Это было весьма показательно. Взрослея, Эрик временами отрекался от своего подросткового показного патриотизма. Для него, казалось бы, теперь становились важнее объективные качества героя, нежели его национальное происхождение. Это не было прямолинейное движение. Патриотические, порой даже ура-патриотические приступы возобновлялись (и только опыт работы в колониальной Бирме навсегда отучит нашего персонажа от бездумного почитания чего-то по той только причине, что оно «наше», «родное», «отечественное»).

На выпускном бале был поставлен спектакль по произведению Чарлза Диккенса «Посмертные записки Пиквик-ского клуба». Это было первое крупное произведение писателя, книга о клубе чудаков, путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу», что позволяло представить нравы старой Англии и разнообразие людских типов, смешных, трогательных и даже трагических. Эрик, правда, не играл никого из главных персонажей. Ему досталась роль мистера Уордла - владельца фермы в местечке Дингли-Делл, друга главного героя Сэмюэла Пиквика, вокруг которого вращается целая череда персонажей, позволяющих развивать фабулу произведения, - дочь, слуга и др. Игрой Эрика публика, в числе которой было много гостей, осталась очень довольна⁷⁵. Так что обучение в приготовительной школе завершилось триумфом.

Тем не менее Блэр покидал ее с чувством огромного облегчения, как будто его освободили из заключения. Позже он относил к положительным сторонам своего пребывания в школе только то, что она приучила его твердо встречать и решительно преодолевать неприятности, приспосабливаться к обстоятельствам, но только в случае острой необходимости, и в то же время уметь видеть людей такими, какими они являются на самом деле. Что ж, эти качества были действительно исключительно важными, но приобретением только их дело не ограничилось. В приготовительной школе Эрик Блэр, безусловно, получил неплохое базовое образование.

По окончании школы Святого Киприана Эрик приехал на отдых к родителям. Он с удовольствием проводил время с Джасинтой, и через много лет Джасинта, ставшая литератором, в своих воспоминаниях писала, что Эрик был тогда «особенно счастливым ребенком»⁷⁶. Естественно, Джасинта писала о своих встречах с Эриком, доставлявших обоим радость. Когда посмертно были опубликованы крайне отрицательные воспоминания Оруэлла о школьных годах, для Джасинты это явилось большой неожиданностью⁷⁷.

Каникулы между двумя школами продолжались только две недели, во время рождественских праздников. В самом начале января 1917 года Эрик поступил в Веллингтонскую школу, однако проучился там недолго.

Основанная в 1858 году королевой Викторией, это была весьма престижная школа в Западно-бёркширском графстве, которая ориентировала своих учеников на получение широкого общего гуманитарного образования. Девизом школы было: «Наша миссия - в том, чтобы вдохновлять учеников развивать свои таланты, двигаться намного дальше среднего уровня и приобрести страстное желание учиться всю жизнь». Звучало это превосходно, но сложившийся критический ум Эрика Блэра не оценил прелестей школы. «Двигаться дальше среднего уровня» под руководством «средних учителей», какими они показались ученику, ему очень скоро надоело. Перед ним мелькали значительно более привлекательные и светлые горизонты.