Болезнь и смерть королевы Марии

В XVI веке в Европе бушевала самая страшная эпидемия того времени – «вирусная лихорадка», пик которой пришелся в Англии на урожайную осень 1558 года. На южном побережье страны лихорадкой переболело более половины населения. Многие так и не поднялись с постелей. Болезнь была длительной и вялотекущей, а её исход – непредсказуемым. В августе от лихорадки слегла камеристка королевы Джейн Дормер, а когда она выздоровела, пришел черёд Марии.

С первыми проявлениями болезни она удалилась во дворец Сент-Джеймс, где начала медленно и неотвратимо угасать. Ее горячо любимый супруг Филипп помочь Марии не спешил – он был занят похоронами своего отца Карла V и войной во Фландрии. К тому же его интересовала лишь бескровная передача английской короны Елизавете и сохранение дружественных с ней отношений.

Несмотря на упадок сил и вражду с сестрой, Мария тоже беспокоилась за судьбу страны, но все же сопротивлялась назвать Елизавету своей преемницей. Она предпочитала видеть своей преемницей на троне католичку Марию Стюарт – внучку Маргариты Тюдор, старшей сестры Генриха VIII. Филипп, однако, отклонил эту кандидатуру, так как та была замужем за наследником французского престола Франциском, и испанский король вовсе не собирался преподносить Англию в подарок своим заклятым врагам и собственными руками создавать франко-шотландско-английскую унию.

28 октября, по просьбе Совета, Мария утвердила завещание в пользу пока не названной преемницы, не желая официально назначать наследницей свою сестру-протестантку. Но уже через неделю, под давлением Филиппа, ей пришлось признать Елизавету своей наследницей, так как в противном случае страна могла погрузиться в хаос гражданской войны. При этом Мария отчаянно умоляла сестру сохранить прежнюю религию. Ее устное благословение Елизавета получила 8 ноября, когда Филипп направил в Хэтфилд своего посла, герцога де Фериа.

Кончину Марии англичане ожидали с затаенной радостью и день недели среду, накануне ее ухода, окрестили «средой надежды». Рано утром 17 ноября 1558 года Мария ненадолго пришла в сознание, отслушала католическую мессу и вскоре тихо скончалась. Ее муж Филипп, находящийся в тот момент в Брюсселе, написал два письма: одно своей сестре Джоан со словами: «Я чувствую некоторое сожаление по поводу ее смерти», а второе Елизавете – с предложением руки и сердца.

А пока в Лондоне состоялась тщательно спланированная и организованная церемония похорон, стоившая казне 7763 фунта. Гроб с телом королевы захоронили 14 декабря в капелле Генриха VII в Вестминстерском аббатстве, несмотря на то, что в своем завещании Мария просила захоронить ее рядом с матерью Екатериной Арагонской.

Она была самой нелюбимой правительницей за всю историю Англии, и ликование по случаю ее смерти было таким же, как и пять лет назад, когда она прибыла в Лондон на белом коне. Ей нравилось все, что не нравилось англичанам – папство, Испания и насильственное принятие религиозных убеждений под страхом смерти. Ее имя ассоциировалось только с сожжением 287 протестантов. Казалось бы, ничто по сравнению с 75 тысячами католиков, замученных ее отцом Генрихом. Тем не менее прозвище «кровавая Мэри» досталось именно ей, а не отцу. Протестанты так и не смогли ей простить расправы и поэтому создали в памяти народа этот немеркнущий образ кровавого тирана. По этой причине на родине ей до сих пор так и не поставили ни одного памятника.

Только в середине ХХ столетия историки начали более скептически относиться к заявлениям протестантов и нашли много позитивного в правлении Марии. При ней начались финансовые реформы, расширение военно-морского флота и колониальные походы, хотя позже все эти достижения были целиком приписаны Елизавете.

Считается, что если бы Мария прожила дольше, ее католические реформы имели бы больший успех, так как протестантство еще не сильно утвердилось в стране. И тогда правление Эдуарда, а не Марии, считалось бы исторической ошибкой и отклонением от основной линии страны. Но она пробыла на троне всего пять лет, и после ее смерти в страну вернулась Реформация.

Теперь в руках Елизаветы было заветное кольцо, а ее фраза «Все в божьих руках, он велик в наших глазах» осталась в истории как повелительный и ликующий крик женской победы. Правда, позже испанский посол де Фериа покровительственно заметил Елизавете, что она обязана своим троном не Господу, а королю Филиппу, на что получил от нее жесткий отпор: «Народ, и никто другой, поставил меня на это место».

В своем донесении в Испанию уязвленный посол точно выразил суть Елизаветы: «Она очень тщеславна, заносчива и умна. Она стала такой значительной только благодаря людям, которые привели ее к трону, но она не признает, что Ваше Величество или знать королевства приложили к этому руку. Она не намерена терпеть никого над собой. Она очень привязана к своему народу и твердо уверена, что он на ее стороне». И это было правдой. Но кому бы она ни была обязана троном, она села на него крепко и надолго – на целых 45 лет. Мало того, с тех пор короли-католики больше никогда к нему не подпускались…