Восстание Томаса Уайетта-младшего

В момент восхождения на престол Марии было уже 37 лет. Время неумолимо подстегивало ее, и она пожелала выйти замуж и родить детей, таким образом оставив после себя католического наследника и отстранив от прямого престолонаследия протестантку Елизавету. Теперь она была самой выгодной невестой в Европе и могла выбрать себе кого пожелает. Именно вопрос замужества будет доминировать в течение первого года ее правления, вынося на обсуждение вопрос, может ли женщина быть и правителем, и женой. К тому же до сих пор оставался нерешенным баланс власти королевы и ее будущего мужа. Если Мария выйдет замуж, появится ли в Англии король? С этим вопросом страна еще не сталкивалась никогда.

16 ноября 1553 года, всего через месяц после коронации, лорд-канцлер Стефан Гардинер от имени Палаты Общин обратился к Марии с ходатайством, чтобы она выбрала себе мужа среди англичан, так как аристократов пугала зависимость Англии от иностранного принца или короля. Поэтому парламентская делегация пространно объяснила Марии все недостатки, трудности и опасности брака с иностранцем. Перспективными претендентами, подходящими по вере и происхождению, были упомянуты англичане Эдуард Куртене, граф Девон, правнук английского короля Эдуарда IV, и Реджинальд Поул – кардинал, потомок английской королевской династии Плантагенетов, католический архиепископ Кентерберийский.

И тут в королеве взыграла тюдоровская строптивость. «Никогда раньше Парламент не обращался так к королю,– огрызнулась она. – Такая манера неприемлема и неуважительна». Больше всего ее разозлило то, что ей предложили выбрать в мужья своих подданных. Ведь добрая христианка должна любить мужа и полностью ему подчиняться. Как же королева может подчиняться своему собственному подданному? Только брак с иностранцем позволит ей отделить обязанности жены от долга королевы Англии, и тогда она сможет любить супруга и полностью подчиниться ему – правда, с одним уточнением: «Я не позволю ему вмешиваться в дела королевства». К тому же Мария подчеркнула, что государству и королеве нужен не брак с англичанином, а династический союз с мощной дружественной державой.

Тут следует рассказать более подробно о первом английском женихе, так как он сыграет немалую роль в планах будущего восстания. Эдуард был сыном Генри Куртене, 1-го маркиза Экзетера, казненного в 1539 году Генрихом VIII – за поддержку католического восстания во времена Реформации. Его жену, Гертруду Блаунт, маркизу Экзетера, вместе с двенадцатилетним сыном Эдуардом бессрочно заточили в Тауэр, лишив всех земель и титулов. Маркизу, правда, выпустили уже через год, в то время как мальчик, будучи правнуком Эдуарда IV, считался серьезной угрозой трону. После довольно счастливого и благополучного детства он долгие годы оставался за решеткой, так и не получив набора навыков поведения, считающимися нормой для молодых людей его круга, хотя матери было разрешено нанимать для него частных преподавателей.

19 февраля 1547 года юный король Эдуард VI помиловал всех узников, осужденных при его отце – кроме шестерых «особо опасных» преступников, в числе которых оказался и кузен короля, двадцатилетний Эдуард. Его считали если не будущим вождём, то по крайней мере будущим знаменем католической оппозиции. В действительности, хотя и воспитанный в католичестве, он не имел твёрдых религиозных убеждений, прагматически следуя тому вероучению, которое навязывалось в текущий момент. В поисках путей к освобождению Куртене даже предпочёл открыто примкнуть к партии протестантов, и средством такой декларации стали его переводы итальянских протестантских книг. Но даже это ему не помогло, и его продолжали держать в Тауэре – династическая политика оказалась сильнее духовной конформации.

Но теперь, при новой власти, его мать Гертруда Блаунт ходатайствовала об освобождении сына из тюрьмы. Так как она была близкой подругой Марии, та выполнила просьбу и уже 22 июля, буквально через три дня после возвращения Марии в Лондон, тот был освобожден. Эдуард был на 10 лет младше королевы, и вскоре она сделала его своим фаворитом, подарив ему титул графа Девона и произведя в рыцари Бани. На ее коронации он торжественно нес государственный меч и уже видел себя в роли мужа королевы.

Однако его мечтам не суждено было сбыться – Мария с возмущением отвергла все петиции Парламента. Она наметила для себя более подходящего кандидата – своего кузена, овдовевшего императора Карла V, который однажды уже был ее женихом. Однако 53-летнего мужчину, страдающего подагрой, катаральным воспалением и геморроем, не интересовал новый брак, и вместо себя он предложил своего единственного сына Филиппа, правящего Испанией от его имени. Филипп был ревностным католиком и маниакально-одержимым гонителем протестантов, и впоследствии снискал себе славу самой одиозной и мрачной фигуры в европейской истории тех времен. Однако для королевы, нуждавшейся в муже, который бы не покусился на правление страной, среди немногих существующих кандидатов Филипп был наилучшим. Начались брачные переговоры, и в сентябре 1553 года Мария получила портрет будущего мужа работы Тициана.

Итак, Мария пошла по стопам собственного отца, заключив союз с Испанией – одной из самых могущественных держав Европы. Брак ее родителей, Генриха и Екатерины Арагонской, был элементом политической стратегии, и Мария подошла столь же прагматично и к собственному замужеству.

Однако реакция народа на выбор испанского кандидата оказалась совершенно иной. Как только слухи о предстоящем браке с Филиппом просочились из дворца на улицы, вся лондонская чернь и дворянская оппозиция взбудоражились. Народ не доверял испанцам, а дворяне-протестанты к тому же опасались преследований. Появилось много недовольных, на что королева отреагировала резким заявлением, что Парламент «не привык слышать такие разговоры в отношении английских королей», а что касается ее брака, то «она выберет того, кого вдохновит для нее Господь».

Но недовольство росло и вскоре возник тайный заговор, получивший название «восстание Уайетта». Его предводителем был Томас Уайетт-младший, сын известного поэта и посла Томаса Уайетта, дальнего родственника Анны Болейн, когда-то в нее влюбленного. Вообще-то Уайетт-младший ничего не имел против самой Марии – он даже поддерживал ее в борьбе с герцогом Нортумберлендом, когда тот пытался протолкнуть на престол свою невестку леди Джейн Грей. Но свадьба Марии с испанским принцем меняла многое. Дело в том, что несколько лет назад он, в составе делегации, сопровождал своего отца в Испанию, где на него неизгладимое впечатление произвела испанская инквизиция. Поэтому он понимал, что испанское правление не сулило английскому народу ничего хорошего.

Ядро заговора составили некоторые депутаты Парламента, среди которых выделились четыре главных лидера – сам Томас Уайетт-младший, имевший обширные владения в Кенте, сэр Джеймс Крофт из графства Херефордшир, и сэр Питер Кэрю из Девона, а также Генри Грей – в надежде вернуть корону своей дочери Джейн. Все, кроме Томаса, принадлежали к высшему классу английского общества. Хотя крупнейшие деятели времён Генриха VIII и его сына Эдуарда VI, дожившие до ноября 1553 года, благоразумно предпочли остаться в тени. Заговорщиков также поддержал французский посол Антуан де Ноаль, который понимал, что возведение испанского принца на английский престол тоже не сулило Франции ничего хорошего.

Роль Эдуарда Куртине в организации восстания так и осталась неизвестной, но он бесспорно был посвящен в планы заговорщиков и даже должен был стать «знаменем» девонского мятежа. Существуют свидетельства, что он регулярно встречался с Питером Кэрю и накопил в своем лондонском доме целый склад оружия. Но заговорщики понимали, какой риск представляет опора на слабого духом, легко поддающегося на уговоры человека. Французский посол Ноаль не раз предупреждал их об этом риске и настаивал, чтобы они держали свои оперативные планы в тайне от него.

Впервые заговорщики встретились в окрестностях лондонского замка Бейнерд 26 ноября 1553 года, чтобы обсудить возможность переворота, а через месяц определилась тактика восстания. Мятеж должен был вспыхнуть на Пасху, 18 марта 1554 года, одновременно в четырёх графствах, где мятежники имели наибольшее влияние: в Херефордшире, Лестешире, Кенте и Девоне. Именно Девон – вероятный плацдарм для высадки испанцев – считался первоочередной целью. Затем они планировали соединить свои силы, чтобы двинуться на Лондон, свергнуть Марию и посадить на трон ее сестру Елизавету, выдав ее замуж за Эдварда Куртине, графа Девона. Тем временем французские корабли преградят путь испанскому принцу Филиппу и не дадут ему высадиться на побережье Англии. Мятежники намеренно избегали твёрдых заявлений по вопросам веры, и Уайетт даже инструктировал своих сторонников: «Вы не должны даже упоминать религию, ибо это отвратит от нас сердца многих».

Но выполнение этих планов было предотвращено, когда имперский посол Саймон Ренар заподозрил что-то неладное и поспешил предупредить об этом королеву. То же самое подтвердил и лорд-канцлер Стефан Гардинер, который узнал о предстоящем восстании от самого Куртене. И тогда Тайный Совет решил пойти на беспрецедентный шаг и опубликовал 14 января условия брачного контракта между Марией и Филиппом. Правительство открыло свои карты, приглашая мятежников сделать ответный ход. Это сработало, и 18 января 1554 года они начали действовать. Но все пошло не по плану.

20 января сэр Джеймс Крофт, который должен был поднять восстание в Херефордшире, доставил послание Елизавете в охотничье поместье Эшридж, безуспешно пытаясь ее убедить уехать подальше от Лондона, а сам вышел из игры, так как понял, что в новой ситуации их планы обречены на провал. Он был арестован 13 февраля и признан виновным, но затем благодушно прощен.

Сэр Питер Кэрю начал первым и 17 января открыто объявил о начале мятежа в Девоне. Он имел там прочную поддержку, так как местное население было всерьез встревожено слухами о высадке испанцев. Но бедняки Девона были в большинстве своем католики, к тому же у них была еще свежа память о «заслугах» Кэрю в подавлении восстания 1549 года. Знатные протестанты тоже не были готовы совершить государственную измену. К тому же шериф графства, католик Томас Деннис, перехватил инициативу и взял под свой контроль стратегический город и порт Экзетер. Туда 19 января и был доставлен ордер на арест Кэрю, когда новость достигла королевского двора. Его успели предупредить, и, будучи опытным солдатом, он быстро понял, что переломить ситуацию в свою пользу ему не удастся. Его удалось арестовать только после того, как он сбежал на пиратской шхуне через пролив в Нормандию. Он тоже почему-то избежал наказания и вскоре был выпущен на свободу.

Что касается Генри Грея, герцога Суффолка, то 25 января он тоже попытался поднять восстание в Лестершире. Оказалось, что он не был популярен в своем родном графстве, где народ придерживался католицизма и был равнодушен к заклинаниям об «испанской угрозе». Знакомые феодалы тоже отказались его поддерживать, и ему удалось собрать всего 140 человек – вероятно из своих собственных слуг. Но и этот отряд ему пришлось распустить и отказаться от борьбы, когда 30 января он получил известие, что город Ковентри отказался открывать ворота мятежникам. Уже 2 февраля он был арестован – его нашли прячущимся в дупле огромного дуба близ Эстли-Холл.

Наиболее удачными были действия Томаса Уайетта-младшего, который вовлек в свой заговор около тридцати кентских дворян. 22 января он собрал друзей на военный совет в своем замке Аллингтон, где было решено начать восстание. По всем английским графствам были разосланы гонцы с прокламациями, и слухи о возмущении в Кенте быстро дошли до Марии. Она послала Уайетту примирительное письмо с предложением начать переговоры о мирном выходе из кризиса, но тот изгнал ее гонцов из своего графства. Утром 25 января в деревнях, находившихся под влиянием заговорщиков, зазвонили церковные колокола, и завербованные крестьяне потянулись в города. И хотя первая попытка мобилизовать местных дворян сорвалась – все они «вдруг» куда-то уехали, Уайетту все же удалось собрать армию из четырех тысяч человек, с которой он и направился в Лондон.

Мария оказалась в серьезной опасности, так как ее Тайный Совет, погрязший в интригах, не собирался ей помогать: возможно, сильная королева казалась членам Совета бо?льшим злом, чем вооружённый мятеж. Однако она вновь доказала, что даже во время кризиса женщина может оставаться сильным лидером. На этот раз ее оружием была не война, а переговоры, и она отправилась в самое сердце Лондона, чтобы воззвать к своим подданным. В Ратуше Мария заявила о преданности родной стране, обыгрывая свою двойную роль монарха и женщины и показав людям коронационное кольцо, которое, по ее словам, она никогда не снимала. Выполняя долг матери нации, она произнесла следующие слова: «Если король может также сильно и нежно любить свое королевство, как мать любит дитя, то будьте уверены, что я, ваша владычица, действительно сильно люблю вас и благоволю вам».

В ответ Муниципалитет собрал карательный отряд в 800 ополченцев во главе с престарелым герцогом Норфолком. Но оказалось, что все его офицеры и большая часть ополченцев сочувствовали мятежникам, и поэтому 29 января правительственный отряд потерпел полное поражение. Тем временем Уайетт окружным путём привёл своё войско к стенам лондонского Сити, население которого открыто склонялось на его сторону. Историки считают, что если бы в тот день Уайетт, как советовали ему офицеры, немедленно пошёл на незащищённый город, исход восстания мог сложиться в его пользу. Но он потратил время на второстепенные цели, дав Марии возможность завоевать общественное мнение и организовать сопротивление.

Навстречу Уайетту были посланы гонцы со вторым предложением о перемирии. Но тот выдвинул абсолютно неприемлемые встречные условия: королева должна сдать восставшим ключи от Тауэра и стать их заложницей. Теперь возмущенная такой дерзостью Мария была решительно настроена только на военный разгром мятежа. 1 февраля, отказавшись от посредничества неработоспособного Тайного Совета, она напрямую обратилась за поддержкой к лондонцам. Прибыв в сопровождении верных лордов в Гилдхолл, королева разъяснила положение дел лондонскому купечеству. Процитировав издевательские условия Уайетта, Мария признала, что «испанский брак» расколол бы общество, и предложила решить этот вопрос через Парламент. Общественное мнение, ещё утром склонявшееся на сторону мятежников, изменилось в пользу королевы.

Тем временем, утром 3 февраля, мятежники уже дошли до предместья Лондона на правом берегу Темзы. На военном совете они решили переправиться через реку и идти к западным воротам, которые, по заверениям Уайетта, распахнут его местные союзники. Но он ошибся. Люди из лондонского ополчения заняли позиции на Лондонском мосту и преградили мятежникам вход в город, а перед городской стеной Сити уже стояли правительственные отряды. В этой ситуации Уайетт так и не решился на штурм, и около пяти часов вечера, после нескольких стычек, его войско отступило на запад, а сам он вскоре сдался на милость победителей.

В западных предместьях Лондона начались массовые аресты. Лишь немногим удалось бежать, и почти все видные участники этого похода были арестованы и доставлены в Тауэр. Кентские тюрьмы тоже быстро переполнились, и каратели только ждали сигнала из Лондона. Но готова ли Мария к массовым казням, или же она предпочтёт помиловать рядовых мятежников? Ее кузен Карл V призывал Марию проявить к ним милость, но жёстко покарать зачинщиков. Она тоже склонялась к этой мысли. Ведь народ ее всё-таки поддерживает, и восстание Уайетта – дело немногочисленных «еретиков и агитаторов». Поэтому когда к Марии под конвоем привели около шестисот осужденных, скованных по двое и по трое, она, к восторгу лондонцев, отпустила их на свободу.

А главного организатора восстания Томаса Уайетта-младшего казнили 11 апреля 1554 года в Тауэр-Хилле. Перед смертью ему позволили произнести речь, в которой он защищал невиновность Елизаветы и Эдуарда Куртене. Палач сумел обезглавить его с первого удара, а затем его четвертовали. Тело казнённого зачинщика проволокли по улицам Лондона, а голову выставили на шесте. Вместе с ним было казнено еще 90 человек, многие из которых были подвешены, выпотрошены и четвертованы. Восстание оказалось совершенно губительным для всей семьи Уайеттов – они потеряли все титулы и земли, включая фамильный замок Аллингтон. И только когда протестантка Елизавета, их дальняя родственница, взошла на престол в 1558 году, все титулы и земли были возвращены.

Сам же Эдуард Куртене, граф Девон, которого прочили в короли, так и не принял в заговоре активного участия. По мнению его биографа Джеймса Тейлора, проживший половину жизни в тюремной камере Куртене вряд ли рискнул бы своей долгожданной свободой. Он окончательно выбыл из борьбы 21 января, когда Стефан Гардинер вызвал его к себе и учинил ему жёсткий допрос. Епископ убедил Куртене разорвать все связи с заговорщиками и затаиться, а затем уничтожил компрометирующие его документы. Однако в «черный понедельник» 12 февраля (в день казни леди Джейн Грей) он все-таки был арестован и отправлен в Тауэр. В его доме были найдены «подозрительные облачения» – оружие и одежды, но следствие так и не сумело собрать убедительных доказательств его виновности. Тем временем на улицах Лондона нарастало недовольство карательными действиями Марии, и содержание Куртене в Лондоне стало для нее чересчур опасным. В ночь на 25 мая 1554 года его перевезли из Тауэра в замок Фотерингей в Нортгемптоншире, а через год была проявлена очередная «королевская милость» – его отправили в изгнание за границу, обеспечив за ним постоянный полицейский надзор. Он стал единственным эмигрантом периода Марии Тюдор, высланным из страны.

В ноябре того же года он написал письмо из Брюсселя, в котором умолял разрешения вернуться в Англию – для того, чтобы выразить свое уважение Марии и своей матери Гертруде Блаунт. Женщины по-прежнему были близкими подругами, но Девон окончательно потерял доверие своей бывшей покровительницы, и в просьбе ему было отказано. Он все еще оставался графом Девоном и сохранил все свои права и земли, но потерял единственно ценное право – ступить на английскую землю.

Вначале Куртене жил в Брюсселе и неотлучно находился при дворе Карла V. Правда, выполнять какие-либо серьезные поручения он не мог: усилившаяся болезнь ног требовала немедленного лечения, в чем ему отказали. Его по-прежнему боялись как потенциального наследника английской короны, и брюссельские испанцы даже начали его открытую травлю. Он всерьез опасался за свою жизнь, но покинуть Брюссель ему было дозволено только в ноябре 1555 года, да и то под надзором имперских чиновников.

Затем Куртене пытался жить в Венеции частной жизнью эмигранта, но стал фокусом внимания нескольких английских протестантов, как их называли «ссыльных Марии», живущих в республике. И когда весной 1556 года правительство Марии раскрыло очередной заговор, слуги Эдуарда были арестованы и подвергнуты допросам и пыткам, а за ним самим была устроена слежка. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в конце августа в Венеции не вспыхнула чума. Куртене решил покинуть город и отправился в наёмном экипаже в Падую. Но так как накануне он неудачно упал с лестницы и повредил больную ногу, в Падую он приехал уже серьезно больным, и 18 сентября умер. Там его и похоронили. Из тридцати лет своей недолгой жизни он шестнадцать лет провел в тюрьме и более года в изгнании. Ему так и не суждено было жениться ни на одной из английских королев, которые теперь не желали с ним иметь ничего общего. Елизавета считала его виновным за свое заключение, и терпеть не могла, когда при ней упоминали даже его имя.