Счастливое детство

Отец Генрих VIII отправил ее сюда совсем еще малюткой. В свои неполные три месяца Елизавета уже имела свой собственный королевский дворец, обслуживаемый целой армией прислуги – няньками и воспитателями, придворными и учителями, слугами и казначеем. Королевский дворец Хэтфилд был построен на месте конфискованного в годы Реформации дома Илийского епископа Джона Мортона, который одно время был министром короля Генриха VII. Усадьба удобно располагалась недалеко от Лондона, в сельской местности города Хэтфилд, графство Хартфордшир.

С маленькой Елизаветой прибыла во дворец и ее опальная 17-летняя сестра Мария – в наказание за отказ признавать религиозные реформы отца, а Анну Болейн – королевой. Что было неудивительно – мачеха, казалось, находила особое удовольствие в том, чтобы унизить падчерицу при любой возможности, отняв у нее все оставшиеся от матери драгоценности и требуя оказания королевских почестей. Все это больно ранило Марию и вовсе не способствовало пробуждению родственных чувств к сводной сестре. И как бы Мария ни избегала встреч с «испорченной протестантской девчонкой», из-за которой она лишилась отцовской любви, они неизбежно с ней сталкивались в коридорах дворца или аллеях парка. Одним из первых образов, запечатлевшихся в памяти маленькой Елизаветы, должно было быть упрямое, бледное лицо рыжеволосой девушки, во взгляде которой сквозили обида и неприязнь.

При штате прислуги в тридцать два человека маленькой принцессе вполне хватало внимания и заботы, но можно ли утверждать, что ей доставало подлинной любви и ласки? В первые полгода ее жизни каждый из родителей навестил Елизавету дважды, и всего лишь один раз они приехали вместе, задержавшись на целых два дня. Ее мать Анна была слишком занята попытками удержаться на троне и родить сына-наследника, и поэтому постоянно боролась за внимание короля. К тому же у королевских особ не было принято отвлекаться от государственных дел и придворных развлечений, что ни в коей мере не было проявлением черствости или нелюбви к ребенку, но лишь заведенным порядком.

Помнила ли Елизавета туманный образ матери? Удлиненный овал лица, тонкие нежные пальцы, ласкавшие ее, большие темные глаза, в которых сквозило одно беспокойство? Помнила ли она сцену, разыгравшуюся между ее родителями во внутреннем дворике? Когда Анна с наигранной веселостью поднесла мужу их крошку-дочь, безуспешно стремясь вызвать у него улыбку, в то время как король, подобно грозному судье, хранил холодное молчание. Или как однажды отец, схватив маленькую Елизавету на руки, носил ее из зала в зал, умиленно целуя и расхваливая придворным. Что послужило поводом? Оказывается, король радовался смерти своей первой жены Екатерины Арагонской, и все складывалось для него как нельзя лучше – у него на руках лепетало живое подтверждение тому, что у них с Анной может вскоре появиться наследник.

Но наследника не последовало, и в жизни Елизаветы наступил самый трагичный период, который и определил всю ее дальнейшую судьбу. Но кто мог объяснить трехлетней девочке, что ее родной отец казнил ее мать как «изменницу и шлюху», а саму девочку признал незаконнорожденной и лишенной прав престолонаследия? И что ее постигла участь сестры Марии. Теперь вместо титула Их Высочество Могущественные принцессы и наследницы английской короны, они обе стали просто «леди Елизавета» и «леди Мария». Только после этого события сердце Марии оттаяло и она стала называть Елизавету сестрой, а не бастардом. В одном из писем к отцу она даже признавалась, что не может не испытывать радости при виде «такого смышленого ребенка».

Сам Генрих больше не хотел видеть дочь «изменницы Болейн» и общался с ней только с помощью посланников. Статус Елизаветы был непонятен даже ее ближнему окружению, и тогда ее воспитательница леди Брайан обратилась за советом к главному министру Томасу Кромвелю: «Как нужно обращаться с девочкой? И кстати, можно ли выслать побольше новой одежды, ибо она полностью выросла из старой? И где ей принимать пищу? Достаточно ли она взрослая, чтобы кушать в Большом Холле, или пусть она продолжает кушать в своих апартаментах, где будет легче держать ее подальше от обильной еды, которая плохо влияет на ее зубы и пищеварение?». Дело в том, что хитрецы придворные специально заказывали поварам тяжелые, сытные и изысканные блюда, которые в буквальном смысле были не по зубам ребенку. Они торжественно выставляли их на стол, а затем уносили нетронутыми, чтобы после полакомиться самим.

Но каковым бы ни был статус Елизаветы, никто не забывал, что она королевская дочь, и для того, чтобы жениться на ее матери, Генрих порвал с Римом и сделал себя главой английской церкви. Несомненно, как всякий «королевский бастард», она стояла на социальной лестнице неизмеримо выше остальных, и ее грядущую судьбу можно было легко предсказать: девочке предстояло стать одной из разменных фигур в политических играх короля-отца с другими монархами. Ей скоро подыскали бы подходящую партию при одном из европейских дворов, и, предварительно дав ей надлежащее образование, научив музицировать, вышивать гладью, грациозно танцевать и говорить по-французски, отдали бы в уплату за дипломатические уступки, чтобы скрепить нарождающийся политический союз.

Жизнь сестер также зависела от того, какие отношения складывались у них с новыми жёнами отца, которых он довольно часто менял. Когда следующая жена Генриха, Джейн Сеймур, умерла после родов, маленького наследника Эдуарда отправили в тот же Хэтфилд Хаус. Теперь сестры стали няньками для наследника престола, а у Елизаветы даже отняли воспитательницу леди Брайан, назначив ее смотреть за принцем. Эдуард, по словам Генриха, был «самой большой драгоценностью во всем королевстве», и поэтому от домашней челяди требовали высокие стандарты безопасности и чистоты. Принца окружала поистине королевская роскошь – в комнате были развешаны дорогие гобелены, а его одежда, книги и даже столовые приборы были инкрустированы драгоценными камнями и золотом. У него были даже свои собственные певцы и музыканты, не говоря уже о бесчисленном количестве игрушек.

Это необычное семейство, состоящее из сводных сестер и брата, поистине наслаждалось в Хэтфилде деревенской жизнью. У них были сады для размышлений, парки для охоты и наставники для обучения. Обе сестры были внимательны к брату и часто его навещали. По воспоминаниям леди Брайан, Елизавета была «нежна по отношению к ребенку, как никто другой», и однажды подарила ему рубашку, которую сшила сама. Эдуард тоже любил компанию сестер, и в одном из писем признался Марии: «Я люблю тебя больше всех». Правда, этой любви не хватило в будущем на то, чтобы допустить ее к королевскому трону. Между ними мрачной тенью встанут религиозные разногласия…

А пока бедную Марию заставляли признать Генриха главой англиканской церкви, отказаться от папской власти и признать брак своих родителей незаконным. Она сопротивлялась до тех пор, пока Генрих в бешенстве не пообещал отправить ее на плаху как государственную преступницу. Но тут вмешался в дело ее кузен император Карл, который был с нею одно время обручен. Он наказал испанскому послу убедить упрямицу, чтобы та ради спасения жизни подчинилась. Глотая слезы, Мария, в конце концов, подписала документ, в котором согласилась на все требования, правда с полной уверенностью, что совершает тяжкий грех. Тем не менее жизнь ее стала намного легче – Генрих снова допустил дочь к себе, приказал восстановить ее двор и позволил жить в королевских дворцах.