Жгучая тайна Александрины

Категоричный отказ Пушкина проститься со свояченницей таит ещё одну загадку, унесённую Поэтом в могилу. Не утверждая категорично, предлагаю свою версию объяснения этой тайны. Встреча с Александриной была бы подтверждением особости их отношений. А теперь, на пороге смерти, для него, раскаявшегося и очищенного от земных грехов немыслимыми предсмертными муками — второй катарсис! — не было этой особости. Мелочи жизни потеряли всякий смысл, осталось только самое существенное, самое важное — достойно уйти из этой жизни. Александрина уже была вне этого круга. Встреча с ней была бы не только напоминаем тайны их греха, но и новым прегрешением: проститься с ней означало бы простить ей её проступок — что обманывала свою беременную сестру, что не оказала должного сопротивления ему и его тоже вовлекла в кровосмесительный грех…

Наказание смертью фаталист Пушкин смиренно принял как возмездие свыше за своё последнее прегрешение. (Вспомним слова из написанного после помолвки письма тёще: Заблуждения моей ранней молодости были слишком тяжки и сами по себе.) Но тогда он был холост, свободен. Каким же тяжким представилось ему заблуждение женатого человека, да ещё в тот период, когда жена была на сносях! Отверг просьбу Ази проститься (вникните в смысл этого слова: простить друг другу взаимные обиды!) ещё и потому, что не считал себя, грешного, вправе — и ей, и себе — прощать, коли Небо вынесло свой приговор…

Александрина страдала целых 15 лет, пока не вышла замуж за Фризенгофа. Арапова, дочь Натальи Николаевны от брака с Ланским, вспомнила своё детское наблюдение: тётя Азя, получив предложение, долго разговаривала, запершись с женихом, а когда вышла из комнаты, лицо было заплакано, щёки горели. Нет, не 15 лет страдала Александрина, а всю свою долгую жизнь. Уже парализованная, прикованная к креслу, она продолжала думать о Пушкине. Наталия Густавовна рассказывала своему внуку, жившему с нею в Бродзянах, что её мать всегда становилась грустной и молчаливой, когда заходила речь о дуэли Пушкина. По словам дочери, Александру Николаевну никогда не видели смеющейся[73]. Она благополучно прожила с мужем 36 лет — надёжный, спокойный брак. Но всю жизнь любила лишь одного человека. Любила больше, смею утверждать, чем законная жена Натали. Потому ли, что её любовь осталась неразделённой (убеждена, Пушкин не любил, а только увлекался ею), потому ли, что начитанная, обожающая поэзию (сохранились её девичьи тетрадки с переписанными пушкинскими стихами и главами «Евгения Онегина»), музыкальная девушка (она брала уроки музыки в Петербурге и в Бродзяны привезла свои ноты из России) гораздо лучше своей красавицы сестры понимала не только гениальность, но и редкое величие души зятя. Незадолго до смерти уничтожила все свои бумаги. Взяла с дочери Натальи Ольденбург обещание, что и та не оставит никаких её писем. А их было много — Александрина поддерживала регулярную переписку с братьями, сестрой Натальей — пока та была жива, с многочисленными племянниками. Наталья Густавовна, в свою очередь, завещала воспитаннице Анне Бергер сжечь после её смерти все её личные бумаги. Об этом знаем из «Воспоминаний о Бродзянах», написанных приятельницей Натальи Ольденбург Игумновой. В начале 60-х годов она передала их в Пушкинский дом. В Бродзянском архиве не осталось никаких письменных свидетельств о жизни Александрины. Всё кануло в Лету забвения вместе со жгучей тайной её жизни. Остались лишь семейные предания…

Спустя сто с лишним лет, в 1939 году, пушкинист Николай Раевский побывал в чехословацком имении Фризенгофов Бродзянах. В то время в нём проживал с семьёй правнук Александрины граф Вельсбург. Ему показали Александринину золотую цепочку — потемневшую от времени, без креста (крест, наверное, с ней в могилу положили). Как дорогая реликвия хранилась она в простой (для отвлечения внимания воров) фанерной коробке вместе с другими фамильными драгоценностями…

Графиня Вельсбург показала Раевскому ещё одну вещь, принадлежавшую прабабушке мужа, — перстень. Она сняла с пальца старинное золотое кольцо с продолговатой бирюзой и сказала, что оно перешло к ней от герцогини, а ей досталось от матери. Кольцо Ази Гончаровой, почти наверное то самое, о котором княгиня Вера Фёдоровна Вяземская, жена друга Пушкина, когда-то рассказала издателю «Русского архива» пушкинисту Л. И. Бартеневу.[74]