Как австрийские принцессы попали в пушкиниану

Однажды Сильвия Островская в чешском букинистическом магазине купила старую книгу. Между страницами она обнаружила кем-то забытый снимок с тремя молодыми, очень похожими друг на друга красивыми женщинами. Фотография оказалась репродукцией со старой акварели — красавицы причёсаны и одеты по моде тридцатых годов прошлого века. Позднее в Петербургском музее Пушкина Островская увидела портрет Долли Фикельмон — единственное известное в ту пору её изображение. Исследовательнице показалось, что Долли похожа на одну из незнакомок с найденного снимка. А две другие женщины, стало быть, её сёстры. Какие? Ну, скажем, любимая родная сестра Екатерина и не менее любимая кузина Адель. Пушкинисты обрадовались: вот так находка — сразу три женщины из окружения Пушкина! Островская торопится сообщить об этом Николаю Раевскому — он первым популярно рассказал о Фикельмонах, а Дарью Фёдоровну — Долли — аргументированно включил в донжуанский список Поэта. Раевский показал присланную Островской фотографию Т. Г. Цявловской — в пушкинской иконографии она пользовалась утверждённым авторитетом.

Очнувшаяся после многолетней спячки пушкинистика той поры переживала новый ренессанс: ворошились пыльные архивы, извлекались на свет божий давно известные, но напрочь забытые имена и образы прекрасных дам и доблестных мужей эпохи Поэта. Об этом чудном периоде очеловечивания превращённого в монумент Пушкина сохранился презабавный анекдот. К очередному юбилею Поэта решено было — наконец-то! — представить на обозрение публики образы вдохновлявших гения прелестниц. Но кто есть кто — вот в чём вопрос! Сверху была дана установка: «Придумать!» И придумывали. Нужно было только включить воображение и проницательным взглядом суметь оживить сотни дремавших в запасниках музеев ликов прошлого века. И они оживали, начинали говорить, улыбаться, излучать магнетизм глаз и вдруг удивительно становились похожими на ту, которую надо было открыть. Поначалу осторожничали, давали новооткрытому лицу имя с вопросительным знаком в скобках. Со временем к образу привыкали, сомнение заменялось уверенностью, вопросительный знак становился излишним и исчезал с подписей. И атрибутированные незнакомки уверенно и безоговорочно начинали шествовать по бесконечному морю пушкинианы — из книги в книгу, с выставки на выставку. Так, к примеру, портрет актрисы Семёновой работы Кипренского посчитали изображением Е. М. Хитрово. Что из того, что обнаруженные в последнее время несколько достоверных портретов Елизаветы Михайловны категорично опровергают эту атрибуцию? В последней экспозиции Государственного музея Пушкина в Москве подпись под работой Кипренского оставалась прежней — очевидно, никто не решался опровергнуть ошибочное авторитетное мнение.

Девиз программы поиска: «Кто ищет, тот всегда найдёт!» — благоприятствовал судьбе обнаруженной Островской фотографии. Т. Цявловская согласилась с версией чешской исследовательницы. И снимок этот долгое время благополучно кочевал по пушкиниане как изображение Д. Ф. Фикельмон, её сестры Екатерины Тизенгаузен и их кузины Адель Тизенгаузен-Стакельберг.

В пушкинистику Адель вошла благодаря записи в дневнике Поэта (29 ноября 1833 г.): Молодая графиня Штакельберг (урожд. Тизенгаузен) умерла в родах. Траур у Хитрово и Фикельмон. Пушкин познакомился с Тизенгаузенами ещё до приезда гр. Фикельмон в Петербург у Карамзиных. Смирнова-Россет рассказывает: Что касается дам, там (у Карамзиных. — С. Б.) всякий вечер бывали три графини Тизенгаузен, племянницы Палена. Г-жа Карамзина была дружна с их матерью в Ревеле[108]. Знакомство продолжилось в посольском особняке на Английской набережной, в салонах Долли и её матери. Поэт, очевидно, питал дружескую приязнь к Адель — этой милой, очаровательной девушке с великолепными синими глазами. Быть может, даже был немножко влюблён в неё, как был влюблён, по его собственному признанию, во всех хорошеньких женщин.

В пушкинистике очень мало сведений и об Адель, и о других членах её семьи. А между тем существует всё ещё не заговоривший во всеуслышанье документ. Бесценное бытописание жизни петербургского общества, в котором протекали последние годы Пушкина. Неопубликованный дневник Дарьи Фёдоровны Фикельмон…