Тизенгаузены в дневнике Долли Фикельмон

Заглянем в тетради дневника петербургского периода — 1829—1837 годы. Сотни имён современников Пушкина, их портреты, неизвестные о них сведения. Немало страниц о Тизенгаузенах, родственниках графини Фикельмон по отцу.

1829 год. Первые записи в Петербурге.

Наконец-то прибыла семья Тизенгаузенов. Для меня это было большой радостью. Они — мои первые подруги, и с ними связаны все мои детские воспоминания. Лили[109] очень красива, с ослепительным цветом лица. Адель хороша своим одухотворённым лицом. У Натальи — тонкая талия, свежее лицо с выражением прелестной доброты. Через 15 дней состоится свадьба Лили с Захаржевским[110].

15 октября 1829. В день 25-летнего юбилея Долли граф Фикельмон устраивает семейный ужин. На нём присутствует вся её многочисленная родня: тётки по матери — Дарья Опочинина, Прасковья Толстая, Анна Хитрово, их дети, тётка по отцу Юлия Петровна Тизенгаузен[111], её сыновья и дочери — Эдуард, Фердинанд, Лили (домашнее имя Елены) с женихом Захаржевским — приглашённым в качестве нового члена семьи, Наталья, Адель. Долли счастлива, она очень привязана к своим родным. В ту пору ей особенно близка задушевная подруга, вторая сестра Лили.

Долли записывает подробности о её предстоящей свадьбе. Жалость к кузине — она выходит замуж без любви, но мужественно старается казаться счастливой.

Проблема сословных браков — столь типичного явления в светском обществе — постоянно занимает графиню. Она словно ищет оправдание своему собственному с Фикельмоном. Шестнадцатилетней девочкой также без особой любви вышла замуж за сорокатрёхлетнего дипломата. Этим неравным союзом спасала совершенно разорившуюся после смерти отчима семью. Граф Фикельмон получил в приданое её мать и сестру. Несколько лет они были на его содержании. Как уверяет Долли, мягкий, умный и сердечный Шарль сумел сделать их семейную жизнь на редкость счастливой. А это дар небес, и он даётся не каждому. Признание Долли похоже на самовнушение. Бесспорно, она уважала мужа и ценила преимущества, которые давал ей этот брак: блестящее положение в обществе, близость с императорской семьёй, свободу светского общения, обеспеченность. Но чувствительное и страстное сердце молодой женщины было на замке для радостей пылкой любви. Как истая христианка, она соблюдала верность супругу. Дневник, её исповедник, — опровергает фантазии исследователей. Как она похожа в этом отношении на Татьяну Ларину! Не случайно Дарью Фёдоровну считают одним из прототипов пушкинской героини.

Молодая графиня обладала невероятной интуицией, за что её называли сивиллой. Так, впервые увидев Наталью Николаевну Пушкину, она поразилась страдальческим выражением её чела, и оно, записала она в дневнике, заставляет меня трепетать за её будущность. Вот и теперь — радостное настроение кузины Лили перед свадьбой не обманывает её. Жених прелестной Елены был непривлекателен. Обратимся к свидетельству Смирновой-Россет: Старшая вышла замуж за петербургского коменданта, толстого человека, очень тупого и скучного. Он небогат, и когда великая княгиня Мария вышла замуж за герцога Лихтенбергского, её назначили к ней фрейлиной…[112]

Смирнова оговорилась — генерал-лейтенант Григорий Андреевич Захаржевский (1792—1845) был комендантом не Петербурга, а Зимнего дворца. Но стал им значительно позже — в пору же сватовства был полковником лейб-гвардии Конного полка, флигель-адъютантом. Некрасив, глуп, небогат, но со связями, да ещё с какими — его родная сестра Елизавета Андреевна была замужем за Бенкендорфом! Так что служебная карьера ему было обеспечена. Общество находило Захаржевского выгодной партией для немного засидевшейся в девицах Елены Павловны — Лили.

Ноябрь 1831 г. Свадьба Лили. Долли подарила сестре к свадьбе свою венчальную фату. Я хотела бы вместе с ней передать ей частицу моего собственного счастья, спокойствия и ясного существования, — записала Фикельмон в дневнике.

Долли — посажёная мать невесты. Посажёным отцом был министр двора Пётр Михайлович Волконский. Этой чести молодожёны, конечно же, обязаны Бенкендорфу. Правда, и отец невесты человек с положением — граф Павел Иванович Тизенгаузен с 1827 года был сенатором и тайным советником. Венчальный обряд совершался дважды — сначала в православной церкви, а затем в протестантской[113]. После венчания — ужин, а на другой день бал у Волконского. Долли не может сдержать слёз — я много плакала на свадьбе. Подробно описывает церемонию и умалчивает о главном — о причинах, заставляющих её беспокоиться о будущем сестры. Ни слова о самом женихе. Благородство характера никогда не позволяло ей говорить плохо о близких людях. Но на похвалы тем, кто ей нравился, она не скупилась. Например, будущему мужу своей другой сестры, Адели. Захаржевский явно не вызывал у неё симпатий.

Семейная жизнь Лили немного успокоила её. Лили ещё больше похорошела, и Захаржевский ценит её достоинства, — отметила она вскоре после свадьбы. Теперь, когда сестра реже бывает у Фикельмонов, Дарья Фёдоровна сближается с младшей кузиной, Адель. Дневник пестрит записями о ней: Адель мне очень помогает… Адель Тизенгаузен — чудесная подруга. Остроумная и милая и всегда весела. Она и Фриц Лихтенштейн[114] немного флиртуют… Адель — моя дорогая подруга, с ней я рассуждаю вслух, ничего не утаивая.

Из всей многочисленной родни графиня Фикельмон особенно была привязана к Тизенгаузенам. До двенадцати лет она жила у своей прибалтийской бабушки, двоюродные сёстры были подругами детства, и, естественно, по языку и воспитанию она была ближе к ним, чем к своим русским родственникам. Вижу семью Тизенгаузенов через день. Наталья повсюду пожинает успехи, и прежде всего, своей замечательной талией. Тизенгаузены присутствуют на раутах и интимных вечерах посланницы в её красном кабинете, участвуют в прогулках, катаниях с ледяных «швейцарских» горок — любимом развлечении петербуржцев.

13 мая 1831 г. Вчера совершили прогулку до Кронштадта. Фикельмон зафрахтовал целый корабль. Нас было немного — Тизенгаузены, Лили Захаржевская, О’Сюлливан, Ленский, Литта, Кайзерфельд[115], мама, Катерина, Фикельмон и я.

16 октября 1831 г. Тизенгаузены вернулись из деревни. Для меня всегда праздник видеть их после разлуки. Особенно Адель, которая так много значит для меня.

Долли унаследовала от матери неистребимую потребность помогать ближним. Заболела Александрина Опочинина — другая её двоюродная сестра, — и она дённо и нощно просиживала у её постели. Воспалились глаза у Адель, Долли ежедневно навещала её и составляла ей компанию в тёмной комнате. Засиделись в девицах Адель и сестра Катерина. Долли подыскивает им подходящую партию, постоянно приглашает их в свою компанию, где вертелось много блестящих молодых людей. Как ни старалась Долли, она не нашла и не могла найти женихов сёстрам среди сонма своих поклонников. Не сознавая того, мешала им, затеняла красотой, умом, очарованием.

Май 1832 г. Адель уезжает со старшей сестрой Лили в Хаапсалу на морские купания. Здесь она знакомится со своим будущим мужем. Долли радостно записывает в дневнике:

Недавно мы узнали, что моя дорогая Адель Тизенгаузен обручена. Она выходит замуж за графа Стакельберга, вдовца с семилетней дочерью. Ему 38 лет; он некрасив, но умён и образован, с цивилизованными взглядами на жизнь, отличной репутацией и большим состоянием. Она выходит замуж без любви, но убеждена, что нашла для себя подходящего человека. Нет слов выразить, как я счастлива от этой новости. Даже несмотря на то, что этот брак совсем отнимет её у меня. Она будет жить под Дерптом, где у него прекрасная усадьба и земельные угодья. Судьба довольно странно распоряжается нашей жизнью. Если бы она поехала со своими родителями и Натальей в Карлсбад в столь желанное ею путешествие, не было бы этой помолвки. Нужно было, чтобы она с Лили отправилась скучать в Хаапсалу, это мало кому известное местечко, чтобы встретиться с тем, кто был определён ей судьбой.[116]

17 ноября 1832 г.: …познакомилась со Стакельбергом, который женится на Адель. В те несколько дней, что он здесь провёл, я наблюдала за ним с большим любопытством нежного доброжелательства и живейшего интереса. 35-летний высокий, худощавый мужчина, с приятным умным лицом, прекрасными манерами, кажется настоящим джентльменом; одевается старательно, аккуратен, медлителен в движениях, сдержан в разговоре, по-немецки изъясняется подчёркнуто изысканным языком умного человека, учёнолюбивый, серьёзный и разумный, но несколько педантичный. Он мне показался утончённым, благородным, но холодным. Будет ли она счастлива с ним? Надеюсь, хочу верить в это. Может, это и хорошо для её страстного темперамента, живого и немного необузданного характера — провести жизнь возле разумного, уравновешенного и спокойного человека.

21 января 1833 г.: Адель в Дерпте, довольна своей судьбой, любит мужа и в восторге от его хорошего характера. Дай Бог ей счастья!

В конце августа 1833 г. Дарья Фёдоровна с дочерью Элизалекс проводит неделю в дерптском имении Стакельбергов. Адель ждёт ребёнка. Долли восхищается простым, но изысканным убранством их дома, наслаждается тишиной, покоем, задушевными беседами с супругами. В жизни так редко удаётся разговаривать свободно и спокойно с теми, кого любишь. Необходимость быть сдержанной в обществе, его условности или же назойливость некоторых всегда разрушают очарование близости. <…> От её счастливого, во всех отношениях счастливого, дома веет спокойствием и довольством[117].

В записях Фикельмон наступает пятимесячный перерыв. Случилось то, чего никто не ожидал. О чём сообщает Пушкин в дневнике — Адель умерла родами.

28 апреля 1834 г.: Перестала писать в столь мучительный период, который останется самым тяжёлым в моей жизни! Смерть Адель 19 ноября поразила меня в самое сердце. Не буду здесь описывать всю глубину и силу боли, которую мне причинил этот неожиданный и ужасный удар! Этот страшный миг запечатлён в моём сердце и никогда не сотрётся! Всегда буду вспоминать всё то, что пережила и продолжаю переживать при одной только мысли о потере подруги молодости, сердце которой было близнецом моего сердца! Господь пожелал забрать её незапятнанно чистой. Она вознеслась на небо, прежде чем жизнь покусилась на её душу… Зима была для меня очень и очень трудной. После нескольких первых недель [траура] я должна была вновь вернуться к своим светским обязанностям, столь мучительным, когда твоё состояние в полной дисгармонии с весельем окружающих! Но именно тогда несчастный случай помог мне избавиться от них. Я обожгла ногу и шесть недель, которые была вынуждена провести в шезлонге, мне очень помогли. Рефлектировала, размышляла, молилась и в результате сумела преодолеть внутренний протест, который не позволял мне примириться с потерей моей очень любимой Адель. Тогда я поняла: то, что мне казалось таким жестоким и ужасным, может, в сущности — Божья благодать.

Записи графини Фикельмон познакомили с ещё одной современницей Поэта.