Русский самовар тётушки Катерины

Сестра Дарьи Фёдоровны — графиня Екатерина Тизенгаузен вошла в жизнь трёх поколений князей Клари-Альдрингенов. Она прожила долгую жизнь — умерла в 1888 году в 85-летнем возрасте. Давно уже не было на свете Долли, умерла её дочь Элизалекс, переженились её дети. Статс-дама русского императорского двора навещала своих родных в Теплице, приезжали и они к ней в Петербург, гостили на её вилле в Крыму.

Я никогда не видел её, — вспоминал правнук Дарьи Фёдоровны князь Альфонс, — но с моего раннего детства она играла заметную роль в жизни нашей семьи. В столовой моих родителей, где бы они ни жили — в Вене, Лондоне, Штутгарте, Брюсселе, всегда стоял большой серебряный чайный сервиз с чудесным самоваром посредине. Он вызывал у нас особенный интерес — ничего подобного даже в помине не было… Нам было известно, что родители получили его в 1885 году к свадьбе от тётушки и что он прибыл из России — страны, о которой хотя мы ничего и не знали, но тем не менее не чужой нам. О ней часто говорили у нас в доме. Мой отец после свадьбы известное время был секретарём австро-венгерского посольства в Петербурге. Он вспоминал об охоте на медведей, волков, лосей — в его кабинете на полу лежала волчья шкура, на которой нам позволялось сидеть. В этих рассказах всегда всплывало имя тётушки. Будучи камер-фрейлиной трёх русских императриц, она занимала в Зимнем дворце большую квартиру. Мы знали также, что у неё чудесный дом в Крыму — крае, который в доступных нам книгах представлялся волшебным. С неутолимым любопытством слушали мы о бескрайней далёкой России. Иногда отец рассказывал нам о русских родственниках, о родоначальнике нашей русской ветви фельдмаршале Кутузове. Но только позднее, прочитав «Войну и мир», понял я, почему моя семья так гордилась этим предком! Иногда нам позволялось играть чёрными лаковыми шкатулками с изображением красочных фигур солдат и крестьян — они были также подарками тётушки… В особенно торжественных случаях мама и её золовки надевали украшения, и каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, откуда они, звучал неизменный ответ: «Это также подарок тётушки Екатерины»…[120]

После смерти Екатерины Тизенгаузен семья князя по завещанию должна была наследовать её большое имение под Ярославлем и концессионные права на разработку руд на Урале, в районе царских приисков. Вступить во владение ими семья не смогла из-за каких-то бюрократических формальностей.

Личность тётушки была окружена для детей жгучей тайной. Став взрослыми, они узнали её причину. Её отец (принцессы Шарлоты — жены Николая I, императрицы Александры Фёдоровны. — С. Б.) король Фридрих Вильгельм III или её брат Карл соблазнили фрейлину — но кто из двух, неизвестно. Само собой разумеется, прискорбное происшествие всячески затушёвывалось… Когда Катерина родила своего сына, великий князь (Николай I. — С. Б.) стал его крёстным отцом; ребёнок получил имя Феликс Николаевич. Фамилия у него была Эльстон, что позднее стало поводом для шутки: «Elle s’étonne d’avoir un fils sans être mariée…»[121]

У Хитрово была взрослая дочь, любимая фрейлина императрицы, — писал в неопубликованных мемуарах князь М. Б. Лобанов-Ростовский, — <…> успевшая произвести на свет сына, сохранив при этом звание девицы; ребёнок воспитывался у матери, но до сих пор не установлено, кто его отец. А отцом, по одной версии, был сам прусский король Фридрих Вильгельм III. По другой версии — его сын Вильгельм, брат императрицы Александры Фёдоровны.

В июне 1817 г. невеста Николая принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина в сопровождении брата Вильгельма прибыла в Петербург. Началась подготовка к свадьбе, которая состоялась 1 июля и была приурочена ко дню рождения великой княгини. В мае того же года из Флоренции спешно для улаживания дел (и для присутствия на свадебных торжествах) выехала в Петербург Е. М. Хитрово с двумя дочерьми — Катей и Долли. Кате было четырнадцать лет, Долли — на год моложе. Девочки ещё не выезжали в свет. Петербургское общество с распростёртыми объятиями встретило Елизавету Михайловну. А она наверняка постаралась представить своих дочерей и княжеской чете, и юному принцу. Может быть, уже тогда у Елизаветы Михайловны родилась идея выдать Екатерину за прусского принца.

Моему старшему брату Вильгельму, сопровождавшему меня, едва минуло 20 лет, и он только что перестал расти, — писала в своих мемуарах императрица. — <…> он был чрезвычайно любезным в обществе; танцевал, играл и веселился, как подобает молодому человеку[122].

18 сентября 1817 года двор — большой и малый — выехал в Москву, где собирался провести всю зиму с целью поднять дух древней столицы, истреблённой в 1812 году от пожара. Для молодой княжеской четы это было свадебным путешествием.

А длинное это путешествие, — вспоминала Александра Фёдоровна, — совершила весьма приятно, так как ехала с мужем, и мы немало ребячились; к тому же мой брат Вильгельм был ещё с нами. <…> Добрый народ встретил своего государя с безмерным восторгом[123].

Хлебосольная Москва, как всегда, отмечала пребывание царской фамилии грандиозными балами, обедами, раутами. Прусского принца знакомили с достопримечательностями древнего города. Вельможи наперебой приглашали его к себе в гости. Как я уже рассказывала, Вильгельм пожелал осмотреть великолепный загородный дворец Л. К. Разумовского — в Петровско-Разумовском. Принц понимал толк в искусстве и с удовольствием ознакомился с художественной галереей в другом, не менее роскошном подмосковном имении — князя Юсупова в Архангельском. Вот тогда-то, видимо, по просьбе князя он позировал его талантливому крепостному художнику И. Колесникову. Этот портрет принца в прусском штаб-офицерском мундире до сих пор хранится в музее-усадьбе «Архангельское» как изображение неизвестного. Недавно он был атрибутирован В. П. Старком. В собрании Эрмитажа имеется миниатюра, которая, без сомнения, также является изображением принца.

В 1823 г. Е. М. Хитрово с уже взрослыми дочками совершила вторую поездку в Россию. По дороге из Италии в Петербург остановилась в Берлине. Хотела закрепить петербургское знакомство с принцем. Елизавета Михайловна с очаровательными дочерьми была представлена прусскому королю. Он принял их весьма радушно. Проживавший в Вене принц Леопольд Сакс-Кобургский, добрый знакомый Хитрово, в одном из писем к ней пишет: Я слышал, Вы были приняты с большой радостью и как подобает Его Прусским Величеством; я легко смог представить, даже на таком большом расстоянии от вас, манеры каждой из любезных мне приятельниц в этой обстановке. Елизавета Михайловна заметила интерес вдовствующего кайзера к Екатерине. И решила попробовать сосватать старшую дочь теперь уже не принцу, а самому королю! Оставшись после смерти мужа, поверенного в делах России в Тасканы, без всяких средств, она с удивительной настойчивостью подыскивала для своих дочерей выгодные партии. К этому времени Долли уже была пристроена за графом Фикельмоном.

Свидетельство австрийского канцлера князя Меттерниха (письмо жене от 24.1.1821, в дни конгресса в Лейбахе): Мадам фон Хитрово здесь с двумя своими очаровательными дочерьми. Все наши австрийцы влюблены в этих молодых особ. Одна должна выйти замуж за одного богатого и из хорошей семьи юношу, атташе в нашем посольстве в Риме; на руку другой претендует наш полномочный министр во Флоренции, который, впрочем, очень умный и очень изысканный человек. Ему 42—43 года, в то время как девушке ещё не исполнилось и 16-ти лет[124].

Неизвестно, что же в действительности произошло во время пребывания «любезного трио» в Берлине в 1823 г. Возможно, пятидесятилетний вдовец-король в самом деле серьёзно увлекся Екатериной. Но брак с ней был бы мезальянсом, и вряд ли Фридрих Вильгельм III серьёзно стремился к нему. Пересуды об их взаимоотношениях ходили по венскому и берлинскому дворам. Отголоски их находим в письме чешской графини Сидонии Хотек баронессе Монте 1825 года: Вы, конечно, давно знаете о женитьбе прусского короля на мадемуазель Харрах <…> Клари тем более удивлены этим браком, что король казался сильно влюблённым в м-ль Екатерину Тизенгаузен, которую, говоря по правде, мать всё время старалась с ним сблизить. Госпожа Хитрово как-то на днях сказала моей тётке Клари (матери Эдмонда, будущего мужа Элизалекс. — С. Б.): «Поймите вы короля! Вы же, однако, видели, как он влюблён в мою дочь; но это был бы неподходящий брак для внучки фельдмаршала Кутузова!»

По другому и не могла ответить гордая дщерь прославленного полководца! Но заставить умолкнуть сплетников было не в её силах.

Госпожа Хитрово имеет вид серого <…> торгаша, который ездит по всем ярмаркам, чтобы продать за хорошую цену свой товар, который заключается в двух прелестных дочерях, — саркастично, но не без основания заметил князь Д. И. Долгоруков.

Брак с прусским королём не получился. Но Елизавета Михайловна не сдавалась. Следующий объект её притязаний был ниже рангом, но не менее, а может, и более значительной фигурой в европейской политической жизни — князь Меттерних. В одном из своих писем 1825 г. княгине Ливен — влиятельной особе при российском дворе, австрийский канцлер сообщает о приезде в Австрию Хитрово с дочерьми. Как только до сведения Елизаветы Михайловны долетела весть о смерти первой жены князя, она тут же примчалась в Вену. И стала «обхаживать» вдовца. В игру были пущены две козырные дамы — она сама и Екатерина. Хитрово вознамеривается женить меня — на себе или на дочери, — жалуется канцлер своей приятельнице-княгине.

Стратегический ум Елизавета Михайловна унаследовала от отца — полководца Кутузова. Победоносно вела битвы на гражданском фронте! Она умела добиваться желаемого. Нельзя слишком строго судить её за это. От второго мужа у неё ничего, кроме долгов, не осталось. В 1817 г. Николай Фёдорович был отстранён от должности во Флоренции, и семья лишилась последнего достатка — его жалованья. Елизавета Михайловна решает продать собранную мужем бесценную античную коллекцию. Это и было главной целью её поездки в Петербург в мае 1817 года. Она успешно провернула это дело и получила за свои антики большую сумму. Значительную часть собрания — 327 ваз — приобрела графиня А. Г. Лаваль. Пять лет спустя Хитрово добилась ещё одного поразительного успеха в Петербурге. Знакомый Елизаветы Михайловны, французский дипломат Шарль де Флао, так описывает результаты её пребывания с дочерьми в 1823 году в столице: Она сделала всё, что хотела. Двор принял их единственным в своём роде и необычным способом. Хитрово получила, по словам дипломата, 7 тысяч рублей пенсии плюс возмещение за прошлые годы. И ещё, как радостно сообщает в письме мужу Долли Фикельмон, 6 тысяч десятин земли в Бессарабии.

Можно ли судить человека за его бойцовские качества? За желание выжить, победить, утвердиться? Борьба, как сказал Гёте, — принцип жизни: Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день за них идёт на бой!

Но матримониальные планы относительно Екатерины не удалось осуществить. Поскитавшись по Европе, Хитрово несолоно хлебавши вернулась с дочерью в 1826 г. в Петербург. Она привезла с собой мальчика, объявив его внебрачным сыном некой загадочной графини Форгач. Ребёнка определили в петербургский пансион Курнана. Об этом узнаем из дневника графини Фикельмон.

Запись 30 марта 1830 г.: Вчера все мы присутствовали на экзамене и при раздаче наград в пансионе Курнана. Было очень интересно. Среди учеников немало весьма изысканных юношей. Получивший почётную награду Александр Бутовский — юноша 18 лет, некрасив, без всякой осанки, но глаза у него одухотворённые и кроткие с глубоким серьёзным взглядом. Говорят не только об уме, но и гениальности. Феликс тоже получил маленькую награду за немецкий язык.

Феликсу в 1830 году было 10 лет. Его имя ещё раз встречается в дневниковой записи Долли — 2 января 1831 г.: В день Собора пресвятой Богородицы дети нашего семейства — Феликс, Гриша Толстой, Мими Опочинина, София — усыновлённая дочь тёти Нины, и другие — явились в масках поздравить Элизалекс.

После окончания пансиона Феликс продолжал обучение в Петербургском артиллерийском училище, директором которого был Сергей Павлович Сумароков, будущий тесть Эльстона. Несколько лет назад в Баденском общем архиве «Карирус» обнаружено письмо (от 10.5.1840 г.) князя Меттерниха[125] министру Бадена, барону Фридриху фон Тетенборну. Князь предлагает ему включить (с задней датой) в регистр дворянского сословия Бадена Феликса Эльстона, рождённого в Вене (!!!) и окончившего Санкт-Петербургское военное училище. Это было бы полезно для карьеры молодого человека (…) и имело бы большое значение для его будущего. Вероятно, сделано это по просьбе графа Фикельмона, возглавлявшего в это время Военный отдел Министерства иностранных дел Австрии. На выданной Эльстону грамоте о дворянстве стояла дата — 2.1.1826 года. Видимо, в том году, а, не как принято считать, в 1827 г. Хитрово вернулась в Россию.

Возможно, ходатайство Фикельмона о дворянской грамоте было связано с предполагаемым поступлением Феликса после окончания артиллерийского училища (а не Пажеского корпуса, как считалось прежде) в лейб-гвардии Конный полк. Подтверждает это предположение совпадение по годам двух фактов — обращение Меттерниха к министру Бадена в мае 1840 г. и письмо графини Фикельмон сестре от 22 октября того же года. Долли разделяет беспокойство Екатерины из-за возможного назначения Феликса в действующую армию (вероятно, на Кавказский военный фронт) и одобряет её план конфиденциального разговора с графом Орловым. По-видимому, с генералом Алексеем Фёдоровичем Орловым, бывшим командиром лейб-гвардии Конного полка, а с 1836 г. членом Государственного совета и очень влиятельным при дворе человеком. Без акта о благородном происхождении нечего было и думать о поступлении в гвардию. Без подтверждения этого вряд ли был возможным и брак Эльстона с графиней Еленой Сумароковой.

Будущее воспитанника Элизы Хитрово было обеспечено дружными усилиями и связями обеих семей. Женившись на Сумароковой, Эльстон специальным указом царя получает графский титул жены. Военная служба его, несмотря на ходатайство Екатерины, проходила на Кавказе. В 1852 году он награждается австрийским правительством орденом Белого орла. Вероятно, за участие в подавлении Венгерской революции 1848 года в рядах российского полка, посланного Николаем I на помощь Австрии. У его потомков сохранилась сделанная в Вене фотография, где он запечатлён с этим орденом.

Во время пребывания в Австрии, должно быть, произошло его знакомство с матерью — графиней Форгач. Именно после 1848 года она стала писать письма Феликсу в Россию. Встретился Эльстон в Вене и с австрийским бароном Карлом Хюгелем. Вероятно, следствием этой встречи было отчисление Хюгелем части своего имущества в пользу Эльстона. Ещё одна загадка в биографии мистического воспитанника Хитрово! О причинах этого неожиданного дарения пойдёт речь дальше. За участие в Крымской войне Эльстон был произведён во флигель-адъютанты. В 1863 году назначается наказным атаманом Кубанского казачьего войска. В том же году ему присуждается звание генерал-лейтенанта, а через два года — генерал-адъютанта. Последние два года жизни был командующим Харьковским военным округом. Он умер 57-ми лет от туберкулеза. Оставил богатое потомство — четырёх сыновей и двух дочерей. Его внук от одного из сыновей — графа Феликса Феликсовича Эльстона-Сумарокова — князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон вошёл в российскую историю причастностью к убийству Распутина. Этот третий в роду Феликс Феликсович женитьбой на внучке Александра III, княжне Ирине Александровне, породнился с царской фамилией. Потомки Эльстона по линии Юсуповых были богатейшими людьми России — крупнейшие промышленники, акционеры нескольких банков, владельцы обширных земельных угодий в семнадцати российских губерниях, нескольких дворцов в Петербурге и в Москве, в том числе подмосковного имения Архангельское.