«Который папа – настоящий?»

С января 1957 года дети Фрэнка Синатры стали посещать его концерты. Нэнси-младшей было шестнадцать, Фрэнки – тринадцать, а Тине – девять лет. Сидели они всегда в первом ряду, совершенно захваченные музыкой и голосом отца, но ещё более потрясенные приемом, который оказывала Синатре публика. Слушая овации, видя, как папе аплодируют стоя, Нэнси, Фрэнки и Тина поняли: им всю жизнь придется делить отца с остальным миром.

– Мы собственными глазами видели – чужие, незнакомые люди любят папу не меньше, чем мы. По крайней мере такое у нас складывалось впечатление, – вспоминает Нэнси Синатра, дочь Фрэнка. – Бывало, смотрю не мигая на папу с места в первом ряду, а он такой красивый, элегантный, такой ловкий… И музыка, и огни – всё волшебное, всё завораживает. И вдруг сзади будто взрыв – публика разражается аплодисментами. Оборачиваюсь, вглядываюсь в лица и думаю: а ведь это они моему папе аплодируют. И сердце наполняется небывалой гордостью. Я знала, что Фрэнки с Тиной чувствуют то же самое. Мы гордились папой, мы были счастливы, что он у нас такой – но к восторгу примешивалась грусть. Или, точнее, тревога. Мы не желали делить папу с посторонними людьми. Мы хотели, чтобы папа принадлежал только нам. И в то же время понимали – этого не будет. Поэтому каждый раз после папиного концерта оставался неприятный осадок.

Нэнси-старшая обычно водила детей к Фрэнку за кулисы. Там, конечно, толпились поклонники, так что надолго Нэнси с детьми не задерживалась.

– То, что происходило за кулисами, впечатляло меня ничуть не меньше, чем то, что творилось непосредственно во время концерта, – вспоминает Фрэнк Синатра-младший. – Каждый мечтал лично прикоснуться к великому человеку – моему отцу. Я не уставал удивляться реакции тех, кому это удавалось. Я видел, как папа раздает автографы, и точно знал: эти клочки бумаги будут хранить как бесценные сокровища. Я думал: у нас дома целая пропасть бумажек, где что-нибудь написано рукой отца, и для меня они просто хлам. А эти чужие люди готовы душу продать за скомканную салфетку с папиной подписью! Знаете, когда видишь, как превозносят твоего отца, то и сам готов ему памятник при жизни воздвигнуть. Помню, отец, гостя у нас, отрезал кусок хлеба, обмакивал в оливковое масло, делал посередке круглое отверстие, подрумянивал хлеб на сковородке, в отверстие плюхал яйцо и доводил до готовности. А потом с гордостью ставил передо мной тарелку – вот, мол, какой я молодец – и говорил: «Приятного аппетита, Фрэнки, сынок». Я ел, смотрел на отца и думал: вот бы он почаще с нами бывал! Но во время концерта, глядя на сцену, я начинал сомневаться. Который папа – настоящий? Тот, кто готовит мне вкусный завтрак, или тот, кто поёт, кому воздают королевские почести? В определенный момент до меня дошло: оба – настоящие. Даже голова закружилась от такого открытия. Честное слово, оно отдавало мистикой.

Больше двадцати минут Нэнси-старшая не разрешала детям быть за кулисами.

– Похоже, каждый полный восторга миг – лишь прелюдия к расставанию, – так годы спустя говорила Тина Синатра.

Действительно, после объятий и поцелуев Нэнси-старшая, Нэнси-младшая, Фрэнки и Тина уходили, и встреча с отцом перемещалась в разряд воспоминаний – бесценных, восхитительных, необходимых, чтобы продержаться до следующей встречи.

Через некоторое время Фрэнк приезжал, дети радовались, льнули к нему. А если не приезжал – тогда они жили без него. Они научились не очень-то рассчитывать на встречи с отцом. У них были друзья, у них были воспоминания. Чего же больше?

Тина гораздо острее переживала отсутствие отца, чем ее старшие брат с сестрой.

– Я чувствовала, что у отца где-то далеко от нас есть другая жизнь, – вспоминает Тина. – У меня в голове не укладывалось, как что-нибудь – всё равно, что именно – может быть для папы важнее общения со мной. Мне казалось, мама слишком покладистая, слишком быстро прощает его. Я думала: что значит «Ладно, Фрэнк, приедешь, когда сможешь»? Мама должна перезвонить папе и заставить его приехать немедленно!

Иными словами, Тина всегда ждала от отца большего, чем Нэнси-младшая и Фрэнки. И соответственно, ее обиды были глубже. Случалось, что Фрэнк, гостя у первой жены и детей, задремывал в гостиной. Маленькая Тина сворачивалась калачиком у него на коленях и мечтала, чтобы отец вот так и спал всё время, никуда не уходил. Девочка вдыхала любимый аромат лавандового мыла и чувствовала, что вот сейчас папа полностью принадлежит ей. Она знала: проснувшись, папа посмотрит на часы и скажет: «Ну, малышка, проводи-ка меня до дверей». Обняв и поцеловав отца на прощание, Тина бежала в свою комнату, чтобы из окна увидеть, как отъезжает его автомобиль.

– Это самые печальные воспоминания моего детства, – признается Тина. – Каждый папин приезд был этакой эмоциональной параболой. Нетерпеливое ожидание встречи, щенячья радость от одного только присутствия папы, затем понимание, что время скоро истечет, и, наконец, тоскливая пустота в сердце после папиного ухода.

Нэнси-старшая никогда не говорила о Фрэнке плохо при детях, не выясняла с бывшим мужем отношений в их присутствии. Каждый визит Фрэнка в их когда-то общий дом был для Нэнси тяжелым испытанием, ведь она всё еще любила Фрэнка. Однако Нэнси терпела боль ради детей. Если Фрэнк отказывался от запланированного визита, у Нэнси имелся готовый набор уважительных причин, надо было только выбрать подходящую и озвучить ее детям. Узнав, что Рождество папа встретит не с ними, дети не слишком удивились.

– Папа работает в Европе, – объяснила Нэнси за завтраком. – Вы же понимаете, он не может быть одновременно в двух местах. Знаете что? Мы справим особое, только наше Рождество, когда папа вернется.

– Ладно, мам, – сказали дети и пошли играть в пятнашки.

Тут-то Нэнси и поняла: для нее визиты Фрэнка значат куда больше, чем для детей. Откровение было таким неожиданным, что Нэнси бессильно опустилась на кухонный табурет и расплакалась.