Задача с тремя неизвестными: Павел Пущин, Филимонов, Бронницы

Уговорённая с Рылеевым летняя встреча могла состояться в любом условленном месте. Но менее всего в Михайловском, где Поэт жил под надзором. Помните, не успел приехать к нему Пущин, как тут же заявился соглядатай — настоятель Святогорского монастыря? Оказалось, ему донесли не только о приезде гостя, но даже сообщили его фамилию (монах объяснил неожиданное своё появление тем, что, дескать, ожидал найти знакомого ему П. С. Пущина, уроженца великолукского, которого давно не видал). Возможно, Рылеев прибыл на встречу местных членов тайного общества. А созвал её, скажем, тот самый Павел Сергеевич Пущин, за которым тоже следил святогорский батюшка, — опальный генерал, бывший руководитель кишинёвской масонской ложи «Овидий». По какому-то странному стечению обстоятельств проживал он неподалёку от Михайловского — в деревне Жадрицы Новоржевского уезда Псковской губернии. Его имя — в «Алфавите декабристов», но аресту он не подвергался. Известно, что он был членом кишинёвской ячейки южной управы Союза благоденствия. Причиной его вынужденной отставки было закрытие ложи и подозрение в связях с заговорщиками.

В Одессе Пушкин посещал дом Ксении Михайловны Соколовой, дочери херсонского предводителя дворянства М. М. Кирьякова. Соколова оставила воспоминания о Пушкине. По её словам, в михайловской ссылке Поэт часто навещал П. С. Пущина в Жадрицах. Что их связывало в этот период? Только ли соседские отношения, разнообразящие скуку сельской жизни? Генерал в отличие от Пушкина располагал свободой передвижения, время от времени ездил в Петербург. Кстати, петербургской хроникой отмечен его приезд в столицу между 6 и 9 июнем 1826 г. — в эти дни завершался суд над декабристами. Если это совпадение неслучайно, оно даёт повод для такого несколько неожиданного заключения: он вполне мог быть связным между Северным отделением Союза благоденствия и тайными его членами в Псковской и Новгородской губерниях, между Рылеевым и Поэтом. Конечно, это всего лишь предположение. Выяснением подробностей их взаимоотношений отнюдь не стоит пренебрегать — нередко обнаруженный конец нити неожиданно помогает размотать запутанный клубок. Может, Павел Сергеевич Пущин и окажется той фигурой, которая единой нитью свяжет воедино несколько неясных эпизодов биографии Поэта преддекабрьского периода.

Одним из них и является загадочная поездка Поэта в Бронницы Новгородской губернии — в 354 верстах от вотчины Пушкиных. В те самые Бронницы, куда неизвестно зачем в декабре 1824 г. будто бы ездил Пушкин. Впрочем, не ясно, на основе каких фактов определил Цявловский время этой поездки — декабрь 1824 г. Более убедительно другое предположение — Пушкин по дороге из Одессы в Михайловское завернул в Бронницы Калужской губернии, в пятидесяти километрах от Москвы. А значит, это было не в декабре, а в первой половине сентября 1824 г. Пушкинистика располагает пока единственным документом о пребывании поэта в Бронницах — письмом «некоего Филимонова» (выражение Цявловского) к сестре от 15 сентября 1825 г.: …я не только знаю наизусть все сочинения его, но даже познакомился с ним самим прошлого года, когда он проезжал через Бронницы в Петербург. Он знаком с нашим Дороховым и пробыл у нас целый день и доказал, что он так же мил в обществе, как нравится по стихам своим.[56] Позднее Цявловский предположил, что «некоего» звали Николаем Ивановичем. Имя поручика Н. И. Филимонова пушкинист обнаружил в списках Драгунского полка, шефом которого являлся брат великой княгини Александры Фёдоровны — принц Вильгельм Прусский. А. А. Васильчиков в книге «Семейство Разумовских» упоминал, что принц был шефом Калужского полка. О том же пишет В. П. Старк в книге «Портреты и лица». Во время приезда Вильгельма в Россию в 1817 г. в Калужской губернии, где находился полк, в честь принца состоялся военный парад.

Не берусь утверждать, что в 1824 г. полк по-прежнему квартировал там же. Но нет доказательств, что именно поручик Николай Филимонов был автором цитированного письма. Упоминание о нашем Дорохове, с которым знаком Пушкин, ещё ни о чём не говорит. Среди приятелей Поэта по петербургскому периоду жизни (1819—1820) был Руфин Иванович Дорохов, прапорщик Учебного карабинерного полка, за «буйство» и дуэль разжалованный в 1820 г. в солдаты. О переписке между Пушкиным и Дороховым доносил в 1827 г. попечителю университета А. А. Перовскому ректор Харьковского университета И. Я. Кронеберг. С 1828 по 1833 год Дорохов числился в Нижегородском драгунском полку на кавказском фронте. За храбрость в 1829 г. был вновь произведён в прапорщики. О встрече с ним на Кавказе Пушкин упоминает в «Путешествии в Арзрум». Поэт находил в нём тьму грации и много прелести в его товариществе (по словам брата декабриста М. И. Пущина). Факт его службы в 1824 г. в Драгунском полку не доказан, а следовательно, и предположение Цявловского о посещении Пушкиным в Бронницах офицеров Н. И. Филимонова и Дорохова повисает в воздухе.

Существовал другой Филимонов — Владимир Сергеевич, поэт, переводчик, литератор. Нахожу его более подходящей фигурой для вышеупомянутого эпизода. В то время он проживал в Москве или, может быть, в своём имении в Бронницах. Филимонов был выпускником Московского университета, чиновником в коллегии иностранных дел, новгородским вице-губернатором с 1817 по 1822 год. После отставки поселился в Москве. В январе 1825 г. переехал в Петербург, где оставался до 1829 г. Здесь Владимир Сергеевич стал издавать журнал «Бабочка. Дневник новостей, относящихся до просвещения и общежития». Пушкин иронично относился к его сочинительству: Каков Филимонов в своём Инвалидном объявлении. Милый, теперь одни глупости могут ещё развлечь и рассмешить меня. Слава же Филимонову![57]Пушкина привела в восторг одна напыщенная фраза Филимонова: пока неумолимые парки прядут ещё нить жизни. Как пример литературного курьёза Поэт процитировал её два года спустя в своей заметке «Если звание любителя отечественной литературы…».

Незадачливый литератор был весьма плодовитым. Одну из своих поэм, «Дурацкий колпак», посвятил Пушкину и был увековечен Поэтом в ответном послании «Вам, музы, милые старушки, колпак связали в добрый час». Выход в свет поэмы Филимонов отпраздновал весёлой дружеской пирушкой. На ней присутствовали известные литераторы. О чём сообщал Вяземский жене в письме от 17 апреля 1829 г.: Недавно, после пьяной ночи у Филимонова с Пушкиным, Жуковским, Перовским, на которой смеялся я как во время оно…

В 1829 году Филимонов получил назначение на пост архангельского губернатора. Оттуда в июле 1831 года по личному приказу царя его в кандалах привезли в Петропавловскую крепость. Под маской балагура, весельчака, острослова скрывался тайный конспиратор, случайно избегнувший ареста в 1825 году. При обыске в его бумагах нашли письма декабриста В. И. Штейнгеля Николаю I, тетрадь с выписками из проекта конституции М. Н. Муравьёва, 65 заметок о государственном управлении, а также адресованные ему письма декабристов Г. С. Батенькова и А. Н. Муравьёва. Припомнили его приятельство с декабристом Бестужевым, сотрудничество Филимонова в «Полярной звезде»[58].

Причиной ареста архангельского губернатора явился донос студента Ивана Поллонина о его связях с тайной студенческой организацией в Московском университете. Архангельский губернатор, утверждал доносчик, просил прислать к нему на служблу кого-нибудь из её членов и обещал студентам в случае провала организовать побег за границу — из Архангельска это сделать просто. Следствие не подтвердило обвинений Поллонина. Вожаки студенческой тайной организации Сунгуров и Гуров отрицали причастность к ним Филимонова. Губернатор был оправдан, но от государственной службы отстранён. После четырёхмесячного заточения выслан в Нарву под надзор полиции. Ему было запрещено жить в обеих столицах. В 1836 году разрешили поселиться в Москве, но Петербург оставался закрытым для него до самой смерти. Вот каков он, Филимонов, автор развеселившей Пушкина строки. Возможно, с ним и познакомился Поэт в Бронницах. Пока неумолимые парки ещё пряли нить его жизни, он балагурил, веселился, витийствовал. И никто не догадывался, что за этой маской прятался бунтарь.